Помещенные ниже воспоминания об архиепископе Сергии (Коновалове) писались С.Н. Крикорьяном не для публикации. Автор был дружен с приснопомянаемым владыкой Сергием с самого детства и в этих кратких и очень личных заметках читатель не найдет оценки его пастырских трудов или эклезиологических воззрений. Оставим это будущим исследователям, которым еще предстоит написать историю русской православной эмиграции во Франции, и в которой Владыка займет, несомненно, подобающее место. В этих воспоминаниях архиепископ Сергий нам предстает простым, скромным, искренним человеком с большим сердцем. Таким, каким запомнил его каждый, хоть однажды с ним встречавшийся.

Мы сохранили все особенности авторского текста, лишь позволив себе прокомментировать в примечаниях некоторые события и имена, которые могут оказаться малознакомыми современному российскому читателю.

 

(Подготовка текста, публикация и примечания – Д.А. Агеева)

 

 

Мы познакомились в 1948 году. Сереже было тогда 7 лет, мне – 23, и я был для него «дядей Сережей».

Но начну издалека. После поражения в гражданской войне остатки белых армий и русских беженцев растеклись по всему свету. В начале двадцатых годов по инициативе бельгийского кардинала Мерсье, сочувствовавшего судьбе русских эмигрантов, в Лувенском католическом университете были учреждены для них стипендии.[2] В результате этой акции, в двадцатые и тридцатые годы в Бельгии учились сотни русских студентов. Одним из них был Алеша Коновалов – отец будущего владыки Сергия.

А по окончании Второй мировой войны «Союз русских, окончивших высшие учебные заведения в Бельгии» учредил в 1948 году на членские взносы первые стипендии для следующего поколения русских эмигрантов, поменявших беженские лагеря разоренной Германии на бельгийские шахты.[3] Я был одним из четырех первых стипендиатов, а через два-три года в Лувене было уже около сорока русских студентов.

В Лувене я и познакомился с семьей старожилов Коноваловых. Алеша Коновалов по окончании университета остался ассистентом на кафедре химии. У него и у его жены, бельгийки Лины (Каролины) было трое детей: мальчик Сережа и Саша и девочка Надя.

Семья была на редкость милая, дружная, верующая и церковная. Родители пели в хоре нашей небольшой церкви, устроенной на чердаке частного дома, мальчики прислуживали в алтаре. Служил в нашей церкви всеми любимый скромнейший о. Георгий (Тарасов),[4] бывший военным летчиком в Первую мировую войну. Впоследствии он стал архиепископом в Париже и был, таким образом, одним из предшественников владыки Сергия на этом посту. От рождения Сережи и вплоть до своей смерти о. Георгий был его духовным наставником. Он крестил Сережу и рукоположил его в диаконы.

В те студенческие годы я часто бывал у гостеприимных Коноваловых (они подкармливали бедного студента), дружил с родителями, играл с детьми. Летом, во время каникул, ездил с ними отдыхать в Арденны, где они снимали домик в этом очаровательном заброшенном уголке на юге Бельгии.

Родители говорили между собой по-французски, мать с детьми по-нидерландски, отец по-русски. И дети между собой тоже по-русски. Так что выросли они многоязычными.

Сережа окончил все тот же Лувенский университет (философия и литература) и с 1964 года, в течении тридцати лет, вплоть до своего избрания епископом, преподавал английский, немецкий и нидерландский языки во фламандском католическом колледже в Брюсселе.

Рано лишившиеся отца (Алеша Коновалов умер в 1962 году) дети получили, тем не менее, русскую закваску на всю жизнь. Ощущение русских корней у Сережи было особенно сильно. Это сказывалось не только в отличном знании русского языка и литературы, но и интересе к русской истории, к положению в СССР, а затем к России, да и вообще во всем его мышлении и укладе жизни.

К примеру, у меня хранится подаренный им, по случаю нашего переезда из города в деревню, французский определитель животных и растений. В нем 400 страниц и сотни рисунков. И под каждым рисунком аккуратно вписанное его рукой название по-русски.

В 1967 году Сережа женился на Лидии Черненко из Брюсселя. Брак был счастливым и дружным, но, увы, коротким. Лида скончалась в 1984 году, сорока восьми лет от роду. Я несколько раз гостил у них в Лувене, а они как-то летом приехали к нам в Швейцарию со старшим сыном Алешей.

В 1971 году Сережа был рукоположен в диакона. Вот выдержка из его письма, в ответ на наше поздравление:

«...Цитирую из первого абзаца вашего письма: «Рад, что не забываешь старика и не возгордился, вознесясь в диаконский сан» (sic!). Во-первых, с какой радости я должен вас забывать, да еще «старика». Во-вторых, какая тут может быть гордость? Да и «вознесение» скорее всего в обратном направлении. Должность такая, что нужно быть тише воды, да ниже травы. Это у Лескова Ахилла архиерейским благословением благословлял, ну, а я до этого не дошел еще, да и не собираюсь. Протопоп у нас «с огоньком», вот и пытаюсь быть чем-то вроде глушителя. Не вовремя приглушишь, так он на тебя аки скимн рыкаяй, а не сделаешь, так прихожане поднимают плач вавилонский. Вот, видите!».

Тогда же он снова записался в Университет на факультет славистики. Писал мне:

«...Главный профессор и большинство студентов настроены явно марксистки – безбожники и «потрясатели основ». С такой публикой говорить крайне нелегко. Бывает, что на лекциях чуть ли не до мордобоя доходит. Меня спасают мои седины (два волоска в бороде)...».

Чуть позже он пишет:

«...С нашими марксиствующими мальчиками нашел-таки общий язык. Проветриваем потихоньку мозги. Кое-кого пришлось загнать в тупичок, так что они теперь говорят осторожней. Профессор только посмеивается. Кстати, на прошлой неделе он мне вдруг предложил, что вне лекций давай будем за ручку и на «ты». По этому случаю он напился до положения риз. Дело в том, что у студентов-славистов есть свой бар, где неизменно бывает и тот профессор. Из уважения у изучаемому языку выбор напитков весьма ограничен: пиво и водка. Без закуски. Ну, куда тут декадентам-европейцам! Я-то в раздевалку держу коробку сардинок или пару крутых яиц, этим и спасаюсь. Секрета своего, разумеется, не раскрываю...».

Все дети Коноваловых – и в этом несомненная заслуга их отца – отлично говорили по-русски, знали и любили русскую литературу. Сережа к тому же обладал большим чувством юмора и самоиронии. Его письма и беседы всегда пестрили цитатами и словечками из Лескова, Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова.

Перечитывая сейчас его письма, вспоминаю, что я тоже снабжал его в ту пору книгами: Солженицын, Замятин, Терц, Аржак, Лидия Чуковская, Пастернак, Ахматова, Окуждава, Галич. Вот, отрывки из его писем начала 70-х годов:

«...Спасибо за предложение помочь классиками. Буду краток и нахален. Кроме Гоголя у меня хоть шаром покати. Есть Достоевский, кое-что Чехова, рассказы Льва Толстого, немного Тургенева, а больше ничего, нихтс, ньенте, рьен, ниц нэма...

...Особенно благодарю за фотокопии стихов. Если можно шлите еще. Это добро не пропадет – идет на промывание черепушек коллег...

...Знаете ли Вы «Осень в дубовых лесах» Юрия Казакова? И вообще, как обстоит дело в Женеве с советской литературой? Есть ли библиотека, где можно было бы найти такие вещи? В Лувене пусто, в Брюсселе, в Амстердаме и Бонне гораздо лучше, но все-таки еще «не то». Выписывать же из Москвы – состаришься, да так ничего и не дождешься. А Казакова, по видимому, там взяли в оборот. Писал он интересные рассказы в конце 50-х и в 60-х годах, а с тех пор только детские сказки. Надо полагать, что человеку сделали «внушение». Не редкость, к сожалению...»

В 1980 году Сережа был рукоположен в священники архиепископом Георгием (Вагнером)[5] и стал настоятелем церкви вмч. Пантелеимона и свт. Николая в Брюсселе. Богословское образование он получил заочно, в Парижском Богословском Институте (Сергиевское подворье).

Принятию сана предшествовали сомнения, но победило чувство долга («Если не я, то кто же?»):

«...В связи с отъездом нашего протопопа домой в Америку, меня уговаривают принять священство. Отбрыкиваюсь, как могу. Действительно, с гражданской профессией трудно совместить. Помри кто в приходе, из школы ведь так не отпустят на пару часов. Но другого кандидата нет и не предвидится. Как быть, не знаю...».

В 1973 году состоялась первая поездка будущего владыки Сергия в Россию. Это была школьная экскурсия, организованная им самим. В группе было 42 человека: ученики, несколько родителей, три учителя. Маршрут: Москва, Золотое Кольцо, Ленинград. В письме от 24 мая, написанном его аккуратным убористым подчерком, он подробно описывает свои впечатления от встречи с «исторической родиной». Вот, что он написал мне об осмотре ростовского кремля:

«...В церквах хорошие фрески, но плохие гиды. Объяснения их выглядят примерно так: «Церковь построена в таком-то году, расписана столько-то лет спустя, реставрирована тогда-то. Служила только для торжественных богослужений». Мои ученики недоумевали: а для чего же иначе церкви строятся? Увидев, что после этих объяснений нас уже собираются попросить к выходу, я начал своей группе объяснять эти фрески сам по-фламандски. Гид и переводчик обалдели: что же это такое происходит? Минут через десять объявил им, что можно идти дальше. В следующей церкви повторяется тоже самое. Гид все торопит, переводчик ничего не понимает, и оба спрашивают, что же я, собственно, рассказываю? Пришлось им сказать, что их объяснения группу не устраивают. Они, конечно, обиделись. В общем, осмотр кремля продлился полтора часа (вместо «нормальных» двадцати минут). Группа осталась довольной, гид – багровым, переводчик – бледным. Кстати, после второго моего вмешательства он уже ничего не пытался переводить, а только просил меня ему тоже рассказать. Уже в автобусе он сознался, что такого он еще никогда не слышал».

Из того же письма описание поездки в Троице-Сергиеву Лавру:

«...В лавре потрясающая атмосфера. Тут уж действительно богомольцев можно увидеть. В соборе один солдатик стоял, левой рукой перед собой фуражку держит, а под ней мелко крестится.

При входе в собор слышу за собой:

- Иностранцы!

Крещусь,

-А, ведь, православный!

Подпеваю тропарь преподобному,

-Русский, из-за границы!...».

 

После смерти Лиды в 1984 году о. Сергий остался один с тремя детьми. Он принял монашеский постриг, а в 1990 году был возведен в сан архимандрита. Мы в эти годы виделись нечасто, но переписывались регулярно. Мы оба были всю жизнь «пишущими».

В 1993 году наступил последний важный этап его жизни:

«Не знаю даже как начать письмо. В канун Благовещения неожиданно умер владыка Георгий (Вагнер). Эта, уже сама по себе беда, усугубляется тем, что он умер как раз в то время, когда я собирался его навестить, но отложил поездку. По сей день не могу себе простить.

А 31-го мая в приемники выбрали меня. Это для меня худшее наказание: никогда не питал амбиции, чтобы стать епископом и совершенно к этому не подготовлен. Кроме того придется очень скоро покинуть все то, с чем большую часть жизни жил, где себя чувствовал на месте: приход, школу. О семье не говорю – с ней так или иначе, рано или поздно, пришлось бы расстаться, это в порядке вещей... Самое трудное – приход. Сжились. Трудно с этим смириться, и пугает, как они останутся.... Очень вас прошу: крепко за меня помолитесь. Без этого не выжить».

Признание очень характерное для владыки Сергия: полное отсутствие амбиций в сочетании с подлинной скромностью и острым чувством долга.

Летом 1993 года я присутствовал на хиротонии Владыки в Париже. Последние десять лет мы продолжали переписываться, перезваниваться. Встречались два раза в год в Париже, куда я ездил по делам. Заранее сговаривались о встрече и один вечер всегда проводили вдвоем: ужинали в ресторане или, чаще всего, - у Владыки. Он сам готовил нехитрый ужин. Говорили о детях, о его маме (ей сейчас 86 лет), о церковных делах, о положении в России, обменивались книгами. Владыка все хотел приехать хоть на несколько дней к нам в Швейцарию, но так и не смог выкроить время.

В середине января этого (2003-го) года, в предвидении очередной моей поездки в Париж, мы сговорились провести вместе вечер 25-го января. 25-го января я присутствовал в кафедральном соборе святого благоверного князя Александра Невского на отпевании владыки Сергия...

Хочу закончить эти краткие заметки свидетельством человека из России, встретившегося случайно в нашем доме с владыкой (тогда еще священником) Сергием:

«...Узнала, что умер владыка Сергий. Представляю, каково вам, если я, видевшая его всего одни раз, хожу все время под впечатлением от этой ужасной новости. Может быть, я вас об этом не говорила, но в глубине души всегда мечтала встретиться с владыкой Сергием еще хоть один раз. У меня накопилось уйма вопросов, на которые мог бы ответить только он, потому что я ему поверила. Поверила в чистоту его души, потому что он просто, по-человечески, без фанатизма и высокомерия, объяснял то, о чем я его спрашивала. Если в самом деле есть Царство Небесное, то он, конечно же, там...».