Доклад на конференции: "Религиозная деятельность русской эмиграции"
(Москва, ВГБИЛ, 9-10 ноября 2005 г.)

Рубеж XIX и XX века рассек жизнь Н. Н. Глубоковского на две равные половины[1]. Он родился за 37 лет до наступления ХХ века, и окончил дни свои в 1937 г. в беженстве, став участником важнейших церковных событий на родине и в эмиграции. «Ему бесспорно принадлежит первое место не только среди всех здравствующих русских богословов, но и среди всех современных богословов православного мира»[2], – это мнение о Глубоковском разделяло большинство знавших его.

Не желая жить в «богопротивном» государстве, Н. Н. Глубоковский 29/16 августа 1921 г. покинул советскую Россию, благодаря вмешательству Максима Горького получив визу после почти двухлетних усилий. После карантина в поселке Териоки с 13 сентября Глубоковский с супругой Анастасией Васильевной жили в Выборге, откуда в мае 1922 направились в Германию, 14 июня 1922 года прибыли в Прагу, поскольку еще 21 октября 1921 г., т. е. во время пребывания в Финляндии, Николай Никанорович был избран членом Коллегии по обеспечению образования русских студентов в Чехословакии. Но уже 3 августа 1922 г. Глубоковские были в Югославии. По словам владыки Серафима (Лукьянова) Глубоковский был приглашен «Белградским Синодом <…> профессором местного богословского института»[3] и преподавал там до мая 1923 г.

О своем тяжелом положении Глубоковский писал митрополиту Скоплянскому Варнаве (Росичу), своему бывшему ученику по С.-Петербургской Духовной Академии, с просьбой оказать содействие в подыскании сносного жилья в Белграде: «Ведь я готов отдать хоть все свое жалованье, а на пропитание буду зарабатывать литературным трудом и просить помощи у своих шведских друзей, которые, может быть, не откажут мне. А здесь жить так совершенно невыносимо и работать для факультета совсем невозможно!»[4]. О бедственном положении Глубоковского сообщал митрополиту Варнаве и монах Георгий (Менерт), заключая свою просьбу помочь Николаю Никаноровичу словами: «Весьма мало в наше время таких людей с таким обширным умом как Глубоковский, сколько он добра сотворил в России!»[5]. Вероятно, под влиянием этих обращений и при посредничестве митрополита Варнавы Сербский патриарх Димитрий в конце декабря – начале января 1923 г. устроил торжественный обед в честь Н. Н. Глубоковского (6/19 декабря 1923 г. Глубоковскому исполнилось 60 лет).

Николай Никанорович не ограничивался только чтением лекций в Университете. Он принимал участие в работе Русского религиозно-философского кружка в Земуне, где несколько раз выступал с докладами, был почетным членом основанного весною 1923 года «Кружка православных русских студентов богословского факультета Белградского университета имени Св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова», участвовал в заседаниях Русско-сербского медицинского общества. В одном из заседаний он прочитал доклад «О народном здравии в советской России»[6]. Профессор Д. Кишенский, член Ученой коллегии в Праге, замечал, что за все время существования Общества это сообщение было «одним из самых интересных»[7].

Тяжелые условия жизни в Сербии и невозможность устроиться в Белграде (Глубоковские жили в Земуне) вынудили искать нового убежища. Николай Никанорович намеревался переехать в Польшу, куда его звал митрополит Георгий (Ярошевский), однако, гибель митрополита 8 февраля 1923 г. расстроила эти планы. Тогда он принимает предложение занять должность профессора только что созданного Богословского факультета в Софийском университете. С июля 1923 г. Николай Никанорович обосновался в Софии, где преподавал Св. Писание Нового Завета и новогреческий язык на Богословском факультета Университета им. св. Климента Охридского. По словам митрополита Стефана (Георгиева), это была «великая опора нашего Богословского факультета»[8].

Путь в изгнании, на положении беженца, был продолжением блестящей научно-педагогической, церковно-публицистической и общественной деятельности, завершением земного служения Православной Церкви, верным и достойным сыном которой Глубоковский всегда оставался. Занимая совершенно особое место в жизни русского рассеяния, он принимал участие во всех более или менее важных и заметных церковно-общественных событиях и учреждениях русской эмиграции в качестве советника, эксперта, докладчика, вдохновителя, учителя и просто друга, в академических и студенческих конференциях.

Еще во время пребывания в Финляндии Николай Никанорович познакомился с некоторыми монахами Валаамского Спасо-Преображенского монастыря, счастливо оставшегося на территории обретшей государственную независимость Финляндской губернии и был привлечен ими в качестве эксперта и посредника для разрешения валаамского календарного спора[9].

С первых месяцев пребывания за границей в русской и иностранной печати появляются его церковно-публицистические статьи. Так находясь в карантине, Глубоковский написал четыре статьи о жизни в советской России, опубликованные в 1921-1922 гг. в берлинском монархическом журнале «Двуглавый орел»: «Советская власть и голод в России», «Чем же все это кончится?», «Кому живется весело, счастливо на Руси?». Последняя статья этой серии озаглавлена «Уголовное государство». Именно так квалифицировал Глубоковский установившийся режим. Он призывал европейские правительства не оказывать продовольственной помощи большевикам, намеренно организующим нарушения продовольственного снабжения, либо осуществлять ее лишь чрез церковные учреждения и предупреждал, что «Россия лишь крупный этап по пути коммунистически-социалистической заразы, несущей с собою смерть и уничтожение для всего высокого и благородного, культурного и чистого...»[10].

Оказавшись за границей, Николай Никанорович начал собирать материалы о положении русской церкви после революции. По его словам, в Англии очень интересовались этим вопросом и настойчиво просили у него сведений. Он обращался за справками к разным лицам, в частности, – к академику А. И. Соболевскому, к ректору КДА епископу Василию (Богдашевскому), предлагая последнему написать очерк о положении православной церкви на Украине для публикации в английской печати. В марте 1922 – декабре 1924 гг. Глубоковский печатает целый ряд статей в английских журналах: «The Christian East», «The Theology», «The Church Quarterly Review», «The British Weekly», «The Church Times».

Статьи эти были посвящены преимущественно двум темам:

1. положению православной церкви в России и на отошедших от нее территориях, ныне самостоятельных государствах – Грузии, Эстонии, Финляндии.

2. вопросам межцерковного единения.

Великое страдание русского народа Глубоковский считал бедствием несомненно «общехристианским», одинаково затрагивающим все христианские исповедания и всех исповедующих христианство. Он подчеркивал, что опасность эта «не частная и временная, а универсальная и принципиальная», поэтому необходимо объединить всех христиан в общем историческом подвиге, чтобы защитить мир «от антихристианского нашествия» и обеспечить «благодатно-живоносное христианское влияние»[11]. Статьи Николая Никаноровича рассчитаны были прежде всего на общественное мнение «культурной Европы». Однако по прошествии нескольких лет в отношении этой самой Европы он испытал довольно глубокое разочарование. «Нельзя не видеть, – писал Глубоковский в 1925 г., – что весь цивилизованный мир как-то спасовал пред господством материализма и трусливо съежился от страха атеистического большевизма, униженно прилаживается к нему, терпит, оправдывает и покрывает неслыханные варварства, рабски ищет жалких подачек. Мы сами были свидетелями сего в Англии, где антибольшевистский тон пьесы сразу сменился ласкательным только потому, что надувательскою телеграммой из Берлина «советский Мефистофель – Раковский пообещал сделать заказ на 11 миллионов фунтов золотом […]. Это какой-то материалистический психоз и атеистическое помрачение, тем более опасные, что все тут не конкретная реальность, а воображаемый призрак, создаваемый больною или извращенною душой. Болезнь не вне, где она всегда устранима здравою дисциплиной. Она сидит глубже в самом современном человеке, потерявшем свет истины и подпашем темной – демонической тирании. Это если не приближающееся царство Антихриста, то несомненно «действие сатанино», обязанное больше всего нашему моральному вырождению, в котором мы и очи свои не смеем поднять к нему и пресмыкаемся в прахе земном»[12].

По свидетельству протопресвитера о. Г. Шавельского в 1925 г. в Лондоне печаталась на английском языке книга Глубоковского «о Русской церкви после революции (12-15 п.л.)»[13]. Однако ни в одной библиографии Глубоковского (в том числе и в двух наиболее полных, вышедших при его жизни) эта книга не отражена. По-видимому, она так и не вышла… Лишь спустя пять лет в 1930 г. в немецком сборнике «Das Notbuch des russischen Christenheit» была опубликована сравнительно большая его работа «Die russische orthodoxe Kirche unter der Gewaltherrschaft der Bolschewisten 1917–1930», датированная 8-12 сентября 1930 г.[14]

В 1920-х гг. статьи Глубоковского помещались также в харбинском «Русском голосе», в белградском «Новом времени» М. А. Суворина, в «Церковных ведомостях» – официальном печатном органе Архиерейского Синода за границей, в журналах «Русская мысль» (Прага) и «Путь» (Париж), в варшавском православном еженедельнике «Воскресное чтение», в сербских, румынских, болгарских повременных изданиях, в различных сборниках на английском, немецком и французском языках.

Научные же работы Глубоковского печатаются с середины 1920-х гг. в Болгарии – отдельно и в «Ежегоднике» Софийского университета[16]. В Софии 14 июня 1925 г. по инициативе Русской академической группы в Болгарии, членом которой состоял Н. Н. Глубоковский, отмечалось 35-летие его научной деятельности[17]. Среди более 200 приветствий, полученных от самых различных учреждений русских и болгарских, светских и церковных, научных, общественных, и даже военных, от иерархов и священнослужителей, от ученых с мировым именем и бывших своих учеников, отсутствовало таковое от имени Архиерейского Синода Русской Зарубежной Церкви (во всяком случае, в сборнике его нет)[18]. Однако в «Церковных ведомостях» (1925, № 13-14. С. 9-10) была помещена небольшая заметка с описанием самого торжества – «35-летний юбилей учено-литературной деятельности профессора Н. Н. Глубоковского» (за подписью «Участник»), в которой отмечалось, что празднование юбилея Николая Никаноровича «превратилось во всеславянское торжество, нашедшее отзвук во всех концах мира»[19].

Большое количество писем было получено из России. Поскольку Глубоковский покинул Россию легально, первое время он безбоязненно и открыто писал своим родным и знакомым, среди которых были профессор Казанского университета К. В. Харлампович, профессор КДА протоиерей о. И. Корольков, академики А. С. Соболевский и С. И. Жебелев, бывший обер-прокурор С. М. Лукьянов и многие другие.

Сравнивая приветствия, полученные Николаем Никаноровичем в этот день, с поздравлениями во дни юбилеев, отмечавшихся еще в России (в 1909 и 1916 г.), можно видеть одну важную особенность. Часть просвещенной России, водворившись в изгнании, признала в лице Н. Н. Глубоковского наиболее значительное достижение православной богословской учености, оценила его личность как общерусское культурное достояние. Это общественное признание знаменательно и символично. «С Вами, перед лицом западной богословской науки, мы – в рассеянии сущие – чувствуем себя не бедными, говорилось в одном из таких приветствий. – Мы знаем, что у нас есть сокровища не меньшей, – а может быть и большей ценности, чем во всей Западной Европе»[20]. Ученик Глубоковского по СПбДА и коллега по Богословскому факультету протопресвитер о. Г. Шавельский говорил в этот день: «Воплощая в себе силу и мощь русской научной мысли, как и русского широкого сердца, Н. Н. Глубоковский предстоит на юбилее своем, как символ бывшей и будущей России. Не только его, но и их мы сегодня чествуем»[21].

Как никто другой из русских профессоров духовного ведомства, Глубоковский имел обширные контакты с представителями богословской науки различных христианских вероисповеданий. Редактор «Theologisches Literaturblatt», профессор Геттингенского университета Nataniel Bonwetsch, писал ему: «Вы сделали для русского богословия то, что там [на Западе] было выработано в области богословия, постарались также доставить русскому богословию доступ в западный мир. При этом Ваш интерес был направлен не только к тому, чтобы представлять чистую науку, но и к тому, чтобы оказывать услуги в церковной и религиозной жизни»[22]. О том же писал Глубоковскому и один из давних его корреспондентов директор Славянского отдела Восточно-Европейского Института в Риме Aurelio Palmieri, не раз бывавший в России: «Я знаю, может быть, лучше других, что Вы сделали для богословской науки в России»[23]. Подобные оценки высказывали и другие представители богословской науки Запада, среди которых имя Глубоковского стало широко и авторитетно известно после рецензии А. Гарнака на его книгу о бл. Феодорите в «Theologische Literaturzeitung» (1890. № 20, 4 October. S. 500-504). Отзывы о трудах Глубоковского регулярно помещались на страницах и католических и протестантских изданий и в последующие годы.

Все это создало естественные предпосылки и условия для непосредственного участия Глубоковского в межхристинских контактах. Однако знакомство с современными публикациями и исследованиями, посвященными т. н. экуменизму дает основание говорить, что выступления самого значительного православного богослова своего времени по вопросам межцерковного единства ныне остаются малоизвестными и не привлекают внимания церковных деятелей, богословов и историков. Между тем он был участником практически всех международных межцерковных христианских встреч тех лет, а его многочисленные выступления по вопросам межцерковного единения представляют не только историко-археологический интерес, но не менее актуальны и сегодня.

Еще в марте 1918 г. от имени шведского стипендиального фонда Олая Петри (Olaus – Petri Stiftelsen) Глубоковский получает приглашение канцлера Уппсальского университета, архиепископа Натана Сёдерблома прочесть лекции в Уппсальском университете и принять участие (в сентябре 1918 г.) в христианской конференции в Стокгольме в качестве представителя русской православной церкви. Оговорив, что он не может официально представлять православную церковь «на христианской конференции», поскольку он не есть «The Reverend» (духовное лицо), а простой мирянин, могущий выражать только свое личное мнение, Глубоковский приехал в Уппсалу, где, в последние месяцы мировой войны, собрались церковные деятели и теологи из Великобритании, Франции, Германии, Венгрии, Швеции, Швейцарии для обсуждения вопросов церковной жизни Европы. Эта была первая межхристианская встреча, в которой Николай Никанорович принял непосредственное участие.

О своем пребывании в Уппсале он вспоминал: «На закате жизни к нынешнему сумрачному вечеру, за которым уже чуется ночь успокоения, Господь сподобил меня великой милости – быть глашатаем русской богословской науки в Швеции, […] а там везде был окружен таким предупредительным почетом и высоким вниманием в самых избранных кругах, о которых прежде никогда и мечтать не мог, чем безмерно вознагражден, – хотя и на чужбине, – за свои долголетние скромные труды, и эти месяцы конца 1918 года считаю величайшею отрадой своей старости. Я пользовался самым трогательным благоволением достойнейшего примаса Швеции архиепископа Natan’a Söderblom’a, […] некоторое время жил в его дворце на полном иждивении, разделял его трапезу, был членом его весьма многочисленной фамилии»[24].

Впоследствии Глубоковский указывал, что во время своей первой командировки стал известен в «специальных» шведских ученых кругах «Teologiska Foreningen» в Уппсале и «Religionsvetenskapliga Sollskapet» в Стокгольме.

В Уппсальском университете Николай Никанорович прочитал три лекции (30 сентября, 2 и 4 октября) под общим названием «Православная церковь и желательность объединения христианских церквей» они были изданы в 1921 г. в Швеции[25], а затем в 1924 г. с некоторыми изменениями и дополнениями помещены в 1-м выпуске «Ежегодника» Богословского факультета Софийского университета[26]. В болгарское издание лекций Глубоковский добавил главы, в которых подробно анализировал Обращение Ламбетской конференции 1920 г. и проект объединения, предложенный англиканским епископом Артуром Хедламом, в свое время выучившим русский язык специально для того, чтобы прочесть исследование Глубоковского о бл. Феодорите. Оба эти документа, по мнению Глубоковского, требовали от Православной церкви пожертвовать всем своим наследием и традициями, обрекая на совершенную нищету и «подкоп» своего фундамента, в том числе, низведения апостольской иерархии до степени случайно-конституционо-представительного аппарата и пр. Неприемлемым по существу и недопустимо резким по форме он называл заявление епископа Хедлама о возможности христианского объединения без участия православной церкви, которую Хедлам упрекал в окаменевшей неподвижности и неспособности к жизни и развитию. По мнению Николая Никаноровича, подобные заявления уничтожали всякие униональные надежды. Принципиальные положения о возможности межцерковного единства, изложенные Глубоковским в этих лекциях, будут развиты им в последующих выступлениях и статьях (всего их известно около двадцати). 

Глубоковский был деятельным участником двух ветвей межхристианского движения: «Вера и порядок» (Faith and Order») и «Жизнь и деятельность» («Life and Work»). Цели второй – «способствовать взаимопомощи людей, осуществлять совместный отклик всех христиан на нужды войны, нищеты, угнетения» – были особенно  близки  Глубоковскому, полагавшему, что отсутствие христианской солидарности усугубляет мировую катастрофу (войну и социалистический погром в России).

Единственный из русских профессоров Н. Н. Глубоковский был приглашен Кентерберийским Синодом во главе с архиепископом Рандаллом Давидсоном на празднование 1600-летия Первого Вселенского (Никейского) Собора, которое состоялось в Лондоне при участии представителей Православных Патриархатов и других автокефальных Восточно-Православных Церквей. «Это были по преимуществу церковно-религиозные церемонии и собрания, – замечал Николай Никанорович, – где мы участвовали в молитвах и собеседованиях, осматривали храмы и церковно-благотворительные учреждения вплоть до больниц… Все было грандиозно, величественно и возвышенно, а прием везде и всегда отличался редкою и трогательною предупредительностью. […] Никаких переговоров и соглашений не было. […] Очевидно, что важность наших Никейских встреч заключалась не в конкордатах, а в самих фактах, а с этой стороны значение бесспорное и громадное»[27].

Глубоковский находился в Англии с 26(13) июня по 21(8) июля 1925 г. За это время он выступал в различных аудиториях, включая Оксфордский университет и Палату лордов, где в специальном заседании английской ассоциации по делам Восточных Церквей под председательством выдающегося церковного писателя епископа Чарльза Гора[28] и в присутствии архиепископа Кентерберийского при обсуждении вопроса о желательности и возможности воссоединения Англиканства и Православия произнес речь, подчеркнув невозможность «никакой унии и ни с кем без догматического объединения, которое должно для единства людей дать незыблемый фундамент в единстве веры»[29]. В этой связи Н. Н. должен был, по собственным словам, выступить, «с ограничениями» по поводу крайне преувеличенных высказываний митрополита Антония (Храповицкого) относительно «схоластической отвлеченности и теоретической спорности догматических формул»[30]. Но главная речь – «Христианское единение и богословское просвещение в православной перспективе»[31] – произнесена им 25 июня / 8 июля в большом зале Королевского Колледжа (King’s College) на специальном митинге под председательством епископа Бирмингенского H. Russel’а, где от русской стороны выступали еще митрополит Евлогий (Георгиевский) и епископ Вениамин (Федченков).Тем же летом Николай Никанорович по приглашению Н. Сёдерблома участвовал во Всемирной конференции христианских церквей «Жизнь и деятельность», собравшей в Стокгольме с 19 (6) по 30(17) августа 610 делегатов из 37 стран. В постановлении Исполнительного комитета по созыву конференции отмечалось, что профессор Глубоковский «своей исключительной авторитетностью первоклассного ученого, как по истории Божественного откровения и Церкви, так и по вопросам христианского учения и церковной организации и своими личными качествами, бесспорно внесет духовную пользу и влияние на конференции».Зачинатель и лидер движения «Жизнь и деятельность» архиепископ Натан Сёдерблом, свидетельствовал, что длительные беседы с Глубоковским еще в Уппсале осенью 1918 г. сыграли «очень значительную роль в стремлении к объединению», поскольку «разъяснили и отклонили иллюзорные или дерзкие домогательства и выяснили истинный характер этой общности христианских исповеданий в жизни и работе»[32]. Со своей стороны Глубоковский причислял Натана Сёдерблома к «наиболее замечательным» людям ХХ века. Сотрудничество этих выдающихся церковных деятелей, приверженцев различных христианских исповеданий, один из которых был представителем власти, а другой – науки заложили идейную основу для Стокгольмской конференции 1925 г. На ней был принят лозунг, предложенный Глубоковским еще в Упсале – «всем в своих исповеданиях нужно жить лишь по-христиански, дабы потом жизненно объединиться в общем христианстве», почвой для создания этого единства Николай Никанорович считал «древнехристианские вселенские стихии» или «историческое христианство», то есть православие.

28(15) августа в зале Музея Музыкальной Академии на вечернем заседании Глубоковский сделал доклад «О христианском единении в жизни и труде» под девизом: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы»[33]. Доклад был зачитан на английском языке, кроме того, присутствующим были розданы экземпляры доклада на немецком языке. Он был посвящен выяснению оснований и возможностей солидарной межцерковной работы и причин, препятствующих этому.

По мнению Глубоковского, христианское общение в жизни и труде является признаком современного движения, направленного на духовное возрождение расслабленного и раздробленного человечества. Он опровергал обвинения в адрес устроителей этой конференции со стороны тех, кто видел в самой идее нечто противное «автономной гуманитарности», так и – тех, кто усматривал в подобных встречах «подкапывание» под исторические основы христианских организаций. По мнению Глубоковского, имена устроителей этой конференции должны быть записаны золотыми буквами в анналы современной европейской истории, где «потомки наши найдут малоутешительную картину многохвальной гуманитарности…»[34]. Он напомнил некоторые положения своего лондонского доклада и указал на глубокие несогласия и опасную путаницу в вопросах объединяющей церковной деятельности, возникающие из-за конфессиональных различий. Именно недостаточному проявлению этой братской солидарности Глубоковский уделил в своем докладе значительное место, приводя некоторые факты из современной практики римокатолической церкви[35]. По его мнению, грандиознейшая римская организация, поражающая своим внешним устройством, механизмом гармоничной работы и почти универсальною распространенностью, громадными материальными и духовными ресурсами, а также железной дисциплиной в переживаемые суровые дни не проявила ожидаемой от нее действенной «продуктивности», а напротив, значительно уступала протестантизму в деле единения христиан. Не обвиняя все римокатоличество, он подчеркивал неуместность и недопустимость «конфессиональной исключительности», обращающейся «антихристианским порабощением немощного со стороны сильного при внутреннем их равенстве»[36]. Подобное поведение Глубоковский сравнивал с поступком богатого, который старается захватить в свои руки имущество больного и слабого соседа, используя для этого все возможности.

Критика Глубоковского вызвала столь же резкие выступления в печати со стороны католиков, в руки которых попали экземпляры доклада. Комментируя эти отклики, он заметил, что свой доклад сделал не ради полемики, но для иллюстрации своей мысли о недопустимости «конфессионального шовинизма».

Стокгольмскую конференцию Глубоковский называл самым знаменательным явлением ХХ века. «Это и призыв и путь для обьюродившегося мира, который найдет там необходимую для него энергию возрождения к нормальной жизни в праве и истине. Если же этого не последует, то жалкая его участь неизбежна, ибо не может и не должно существовать такое бытие, которое не оправдывает себя воплощением и насаждением божественных благ в человечестве: – тогда оно гибельно и обязательно погибнет»,[37] – писал он.

Во время пребывания в Стокгольме Глубоковский, по собственному признанию, «должен был не раз выступать публично и официально не только в качестве частного лица и университетского профессора, но и в достоинстве представителя Болгарского Синода [… ], был представлен Королю Шведскому и приглашен на интимный обед к Шведскому Кронпринцу, причем с обоими говорил о многих делах, частию и Болгарских»[38]. Уже после закрытия конференции ему пришлось «частным обсуждением с архиепископом Седерблумом» урегулировать неприятный конфликт относительно Болгарской церкви, касающийся пропорционального количества мест между Православными Церквами в «Продолжающем Конференцию Комитете».

Свои наблюдения и впечатления о Стокгольмской конференции и о Никейских торжествах Глубоковский подробно изложил в нескольких статьях, появившихся в болгарской и румынской  печати, которые затем были объединены и опубликованы в  «Воскресном чтении»[39].

За время летней поездки 1925 г., продолжавшейся более трех месяцев, Глубоковский побывал почти во всех европейских странах, за исключением Италии, пересекать рубежи которой с момента прихода к власти правительства Бенито Муссолини стало весьма затруднительно для русских эмигрантов…

Тогда же он прочитал сокращенный курс из 10 лекций по Новому Завету на русской студенческой конференции в Аржероне (во Франции), во время которой обсуждался вопрос об организации русской Духовной Академии в Париже – т. е. будущего Свято-Сергиевского Православного Богословского института. Николай Никанорович также присутствовал на общестуденческой русской конференции в Хопово (в Сербии) при женской обители, населенной к этому времени эвакуировавшимися из Петрограда сестрами православного Свято-Богородицкого Леснинского монастыря[40].

Впечатления и наблюдения об этом путешествии изложены так ярко и живо, с таким легким чувством несколько озорного юмора, что трудно узнать в их авторе человека еще недавно мечтавшего о смерти как единственном спасении от безысходности, холода и голода: «Не имея прочного продолжительного пристанища, постоянно находясь на какой-то народной выставке с немалой ответственностью за свою роль, я был в непрерывном круговороте и доселе не найду своей утомленной головы на прежнем обычном месте… В порыве декадентской восторженности, культивируемой на наших студенческих конференциях, один молодой оратор сказал в Хопове, что он унесет с собою целый чемодан разных переживаний. Придерживаясь этого экстравагантного языка, я должен констатировать, что всяких впечатлений, наблюдений, воспоминаний я привез целый поезд, да еще товарный, куда чужие люди сваливали все без взаимного согласования и без спроса хозяина…»[41].

В августе 1927 г. в качестве главного референта от Православной церкви Глубоковский выступил на Лозаннской конференции «Вера и церковное устройство». Русская церковь не была представлена официально на этой конференции, но в составе делегаций от других поместных церквей было шесть русских, включая Николая Никаноровича, который официально входил в Болгарскую делегацию. «Среди православных внушал невольное уважение своею мудростью, христианской терпимостью и религиозной глубиной, соединенной с огромной ученостью (но эта ученость почти не чувствовалась – так она была органична, так она сливалась с глубоким благочестием сердца – проф. Глубоковский»[42], – вспоминал другой участник этой встречи Н. С. Арсеньев.

Доклад Глубоковского «Евангелие, церковь и таинство» опубликован на английском, немецком, сербском и французском языках[43]. Упомянув о Ламбетской конференции 1920 г., предложившей считать основным базисом церковного единения Св. Писание, Николай Никанорович указывал, что сношения англикан с нонкорфомистами на этих условиях дали отрицательный результат, поскольку «у всех их является необеспеченным независимо абсолютный авторитет Писания, – такой, который вызывает безусловное повиновение, а без него Писание оказывается в зависимости от человеческого свободного разумения, крайне многоразличного и спорного»[44]. Он напоминал, что «Евангелие есть не теория, не учение, не проповедь, а спасительный факт величайшей радости для всего человечества в освобождении его от греха, проклятия и смерти […] Поэтому Евангелие является всецелым и всесовершенным таинством (Ефес. VI, 19), и служение Иисусу Христу должно быть не простым проповедничеством, а “священнодействием благовествования Божия” (Рим. XV, 16). В таком случае благовествование и усвоение его должно совершаться материалистическим путем чрез всегдашнее и полное приобщение к “тайне Христовой” (Ефес. III. 4. IV, 3) в Церквах через таинство, дабы, объединенные жизненно в Искупителе, верующие (Ефес. IV, 13) “истинною любовию все возращали в Того, Кто есть глава – Христос!”».

В 1928 г. Глубоковский вновь посетил Уппсальский университет, где выступил с докладом «Св. Апостол Павел и павлинизм Антиохийской школы»[45]. В 1929 г. принял участие в первой конференции восточных и западных богословов в городе Нови Сад (Сербия). Его доклад «Христово уничижение и наше спасение» опубликован во 2-м выпуске журнала «Православная мысль», издававшегося Свято-Сергиевским Православным Богословским Институтом; номер второй посвящался Глубоковскому в связи с исполнением 40-летия его научной деятельности.

Николай Никанорович был приглашен и на вторую встречу восточных и западных богословов, проходившую в Берне в сентябре 1930 г. Однако болезнь помешала личному присутствию на конференции. Его реферат «Христос и Церковь»[46] зачитал декан Богословского факультета Софийского университета профессор Стефан Цанков.

По свидетельству митрополита Софийского Стефана (Георгиева), на одной из таких конференций на вопрос, кто может быть назван сегодня «“как наибольший знаток и авторитет в области библейской науки”, – двух мнений не было: “это – профессор Глубоковский”». При этом знаменитый профессор Адольф Дейсман, труд которого «Современное состояние и дальнейшие задачи изучения греческой Библии в филологическом отношении» Глубоковский еще в России в 1898 году издал со своим предисловием и примечениями, почтительно склонился перед Глубоковским со словами: «Вы предо мной я Вас считаю в некоторых отношениях моим учителем»[47]

.

Приветствуя междуцерковные конференции, Глубоковский свидетельствовал, что все подозрения против этих межхристианских собраний «совершенно ошибочны или злонамеренны», ибо конференции не скрывают и не затушевывают конфессиональных разногласий, а стараются определить таковые с подлинною отчетливостию и понять их относительность «по масштабу всеобъемлющей любви Христовой, которая долготерпит, милосердствует, не превозносится, сорадуется истине во всех, всему верит, всего надеется и “николи же отпадает” (1 Кор. XIII, 4 сл.)»[48].

По убеждению Глубоковского, задача этих конференций – «взаимное непосредственное ознакомление и свойственное ему сближение», в результате которого устраняются существующие взаимные недоразумения и соблазны между православием и Западом, например, в отношении православного богослужения со стороны Запада, относительно «соблазнительной фикции протестантской свободы» и «фантома» протестантского рационализма со стороны православных[49].

Констатируя искренний и глубокий религиозный интерес некатолического Запада  к православию, потребность в познании его и сближении с ним[50],  Николай Никанорович считал, что по Божьей милости несчастное русское рассеяние исполняет «свою провиденциальную миссию подобно рассеянию Израиля»[51].

Помимо выступлений на конференциях профессором Н. Н. Глубоковским опубликовано свыше 10 статей по вопросам межцерковного единения, специально посвященных взаимоотношениям православных с римокатолической и англиканской церквами. Он был принципиальным сторонником единения христианских церквей, и остался таковым до конца жизни. Но опыт непосредственных наблюдений и общения на Западе наложили печать устойчивого скептицизма, в котором порою сквозила безнадежность, относящаяся к оценке человеческой составляющей этого процесса.

Говоря об отношении Глубоковского к столь пагубному церковному расколу в русской эмиграции, отметим, что он не состоял ни в одной из русских церковных юрисдикций и во всех международных собраниях выступал как представитель Болгарской церкви. Ни «карловчане», ни «евлогиане», ни «сергиане» не могли числить Николая Никаноровича своим сторонником. Но с Архиерейским Синодом в Сремских Карловцах и с отложившимся от него митрополитом Евлогием Николай Никанорович поддерживал достаточно регулярное общение по вопросам научно-педагогическим и общецерковным.

В русской печати иногда появлялись заметки, характеризующие Глубоковского как большого друга митрополита Евлогия. Отчасти поводом к этому было сотрудничество Николая Никаноровича в организации и деятельности Православного Богословского Института в Париже, почетным членом которого он состоял. Летом 1925 г. в Лондоне ему привелось читать особые лекции для русских и иметь специальные собеседования пред английской публикой ради добывания средств для только что основанного Института[52]. Николай Никанорович неоднократно сам читал в Институте лекционные курсы: 10 лекций в июле-августе 1925 г. и «два эпизодических курса» по Св. Писанию Нового Завета в осеннем семестре 1928-1929 года[53]. Кроме того, он останавливался на Сергиевом Подворье во время своих путешествий по Европе и принимал участие в обсуждении различных вопросов, касавшихся не только жизни самого Института, но и общецерковной ситуации в русском рассеянии. Так, на обратном пути с Лозаннской конференции, в августе 1927 г. он участвовал в «совещании по церковным вопросам в связи с полученными от митрополита Сергия (Страгородского) распоряжениями». Н. Н. Глубоковский состоял в переписке с преподавателями Института, в частности с прот. о. С. Булгаковым, которому писал в декабре 1935 г.: «От кого-то я получил Вашу отповедь и просмотрел. Мне кажется бесполезным спорить со слепыми о цветах. В таких условиях я бы просто привел инвективы супостатов и вопреки сему кратко и точно формулировал свои основные тезисы, не входя в полемику, ибо такое опровержение не есть принципиальное оправдание, поскольку само свидетельствует о некоторой смущающей спорности. А организацию общебогословского протеста я считаю необоснованной и неполезной»[54].

В 1929 г. в газете «Свет» появилась перепечатанная затем в некоторых других русских газетах заметка прот. В. Демидова о том, что Глубоковский совместно с митр. Евлогием на протяжении длительного времени (1922-1925 гг.) регулярно информировали патриарха Тихона о внутрицерковных событиях в эмиграции, агитируя против митрополита Антония (Храповицкого) и Архиерейского Синода. Это сообщение Глубоковский немедленно опроверг в печати, решительно и очень жестко осудив основанную на неподтвержденных ничем слухах попытку причислить его к сторонникам одной из русских церковных групп.

Глубоковский неоднократно посещал и Сремские Карловцы, где пребывал Архиерейский Синод РПЗЦ. С 1930 г. Сербскую церковь возглавил ученик Николая Никаноровича по СПбДА митрополит Варнава, который по воспоминаниям митрополита Серафима (Лукьянова), «очень часто» приглашал Глубоковского к себе и «беседовал с ним наедине о нашем печальном церковном расколе»[55]. Напомним, что именно по инициативе Патриарха Варнавы осенью 1935 г. состоялось специальное Совещание по вопросу об установлении мира и единства в Русской Православной Церкви Заграницей.

В 1934 г. Николай Никанорович вошел в состав Ученого Комитета, учрежденного при Архиерейском Синоде. Комитет возглавил митрополит Антоний (Храповицкий), в состав Комитета вошли архиепископ Берлинский Тихон (Лященко), бывший учеником Глубоковского еще по Воронежской Духовной семинарии, а также профессора А. П. Доброклонский, С. В. Троицкий, Н. С. Арсеньев и М. В. Зазыкин [56].

Скончался Николай Никанорович Глубоковский в Софии 18 марта 1937 г. после непродолжительной болезни. Похороны его состоялись 21 марта «при исключительной торжественной обстановке»: отпевание совершал митрополит Софийский Стефан (Георгиев) в сослужении 5 епископов, 2 архимандритов и 40 священников[57]. Софийский кафедральный собор был полон: кроме русской колонии, присутствовала вся болгарская профессура, многочисленные представители церковных кругов. В своем надгробном слове, митрополит Стефан отметил, что Глубоковскому нет замены, он был «опытным и всесторонне образованным руководителем всех богословов и христианских ученых», «мерилом того мистического и научного проникновения, которое может сказать: ты богослов или профан»[58].

Некрологи Н. Н. Глубоковского поместили многие периодические издания русской эмиграции.