По материалам конференции: Православный Свято-Тихоновский
богословский институт (ПСТБИ).
Ежегодная богословская конференция 2000 г.

16 января 1957 г. на страницах «Правды» было опубликовано письмо за подписью незнакомого советской России и широко известного за ее границами Александра Львовича Казем-Бека, лидера младоросского движения, пик популярности которого пришелся на 30-е гг. Выдержанное в традициях партийной журналистики и напоминавшее по стилю протокол допроса, оно должно было продемонстрировать «всепобеждающую силу идей нового мира». Строители коммунизма могли читать следующие «покаянные строки»:

«Когда началась Октябрьская социалистическая революция я вступил в белую армию и с оружием в руках боролся против молодой советской республики. В 1919 г. с остатками белогвардейцев бежал за границу, где включился в активную антисоветскую борьбу… Я долго оставался под влиянием антисоветской пропаганды, проникнутой духом ненависти к новому государственному строю в России, и искал возможностей активизировать борьбу с ней… стал писать статьи в буржуазных газетах о «скорой гибели советской власти», о «спасении России от коммунистов». Клеветал на свою Родину, лучших ее представителей, предавал самое драгоценное и святое, что есть у человека, — чувство любви к Родине.

Больше этого, всю свою энергию я направил на создание партии, с помощью которой мы намеревались вести борьбу против Советской власти. В 1924 г. я создал и возглавил так называемую Младоросскую партию, которая ставила своей целью возродить буржуазный строй в нашей стране…

Окончательным моим пробуждением была нависшая угроза над нашей страной со стороны германского фашизма… В 1940 г. я начал выступать в прессе с одобрением внешней политики Советского правительства, а в 1941 г. после вероломного нападения гитлеровской Германии на СССР объявил о роспуске «Младоросской партии», порвал таким образом с антисоветскими группировками и бесповоротно встал на позиции советского патриота.

За свои просоветские взгляды, в числе других был посажен французскими властями в концлагерь, но вскоре мне удалось освободиться и выехать в Америку… Власти с самого начала отнеслись ко мне с недоверием и предубеждением. Постепенно жизнь моя в «свободной» Америке стала невыносимой … Я рад, что вырвался из американского «рая» (вернулся в СССР в 1956 г. — В. К.), я счастлив, что народ и правительство мне верит и я могу посвятить остаток дней своих служению своей стране…»

Мастерство КГБ, приложившее свою руку к появлению этого письма, очевидно. Дезинформация и истина смешаны здесь в необходимой пропорции, чтобы у советского читателя не возникло ни грана сомнения в безусловной искренности каждого слова «блудного сына», вернувшегося на Родину.

Нынешнее время позволяет восстановить то, что было умолчано и оболгано в публикации 1957 г.

Право на свободу слова, собраний, организацию партий, объединений, движений эмиграция «увезла» с собой, где на чужбине пышным цветом распустились многочисленные формирования, ставивших своей целью освобождение России от коммунистов. К числу наиболее крупных и наименее известных относится «Молодая Россия». Возможное объяснение этого парадокса следует искать в «странной» идеологии младороссов: приверженность к идеям фашизма образца 20 гг. сочеталась с гордостью достижениями советской России. Объединение «несоединимого» принесло младороссам сомнительную славу: для одних они слыли русскими фашистами, для других — патриотами, для третьих — отступниками и ренегатами.

Начало зарождения младоросского движения относится к 1920-м гг. и связано, как можно предположить, с представителями семьи Романовых, прежде всего с великим князем Кириллом Владимировичем, провозгласившем себя главой императорского Дома. Само новое время и перемены в мире подсказывали ему делать иную политику, которая вбирала бы в себя традиционные ценности и в то же время учитывала изменения в строе мыслей молодежи, искавшей ответа на «проклятые» вопросы и больше не верившей своим «отцам», чьи дела привели ее в эмиграцию, зачастую на задворки европейской цивилизации.

В оформлении младоросской организации сыграл, как представляется, свою роль опыт с комсомолом в советской России, к партийному строительству в которой внимательно присматривались будущие лидеры эмиграции. Бессменным главой младороссов с их лозунгом — «национальная русская революция или мировая завируха» стал Александр Львович Казем-Бек, потомственный дворянин. В 1923 г. в Мюнхене он избирается председателем Главного совета объединения русской молодежи, которая на своем втором съезде в 1924 г. инициирует создание Союза молодой России, переименованного в 1925 г. в Союз младороссов, а в 1935 г. — в Младоросскую партию, куда входили практически представители всех наций, народностей России, ее регионов, краев, областей.

Духовником Младоросской партии был священник Паевский. Хотя я не могу достаточно уверенно говорить, что в ее рядах были исключительно православные, но тем не менее именно традиционному русскому вероисповеданию придавалось важнейшее значение именно в силу национальной российской истории, создаваемой наследниками Византии. В своих «Письмах к младороссам» А. Казем-Бек (статья подписана инициалами А. К.–Б.) писал:

«Столкновение заострившихся противоположных течений не дало победы безверию и учение животного материализма не сразило на Руси православие… неудача коммунизма после первых штурмов на церковную твердыню была ясно определена и отмечена самими руководителями ВКП, когда была применена в отношении Церкви новая тактика «взрыва изнутри». Поддержка живой церкви, покровительство обновленцам… равносильны признанию несостоятельности прежней тактики и, тем самым, собственной неудачи. Террор оказался бессильным. Необходимо подчеркнуть, что православие как мировоззрение и Церковь, как внешняя организация, оказались единственными проявлениями национальной жизни, на которые террор не возымел решающего действия. Благодаря устоявшему православию, октябрьская революция оказалась не интегральной в своем разрушительном порыве и главный корень национальной жизни уцелел… Я даже уверен в том… что церковность и религиозное движение не приведут сами по себе ни к каким революционным актам. Их значение в национальной революции и последующем русском возрождении будет несравненно глубже. Благотворность их влияния скажется прежде всего… в ориентации духовных исканий и в питании этих исканий великой и благодатной жизненностью. Вот почему младороссы не могут не признать православной церковности одним из самых мощных факторов (и едва ли не самым мощным) национального возрождения… нельзя допустить и мысли, что это возрождение могло бы осуществиться вне православия или без его участия… Православие — пока единственная плоскость, в которой может осуществиться национальное единство… Православие заложило основы нашего мировоззрения, выдвинуло философию, которую выросли наши национальные идеалы, наши стремления, наш общественный строй, наш бытовой уклад, наша государственность: вся наша самобытность. Залечив свои раны, восстановив свое равновесие, упрочив свое моральное преобладание, православие наше двинется к великим целям, увлекая за собой по пути мессианства новую русскую культуру. Углубленное православие, становясь по значению своих идеалов подлинно вселенским, тем самым выводит и русскую нацию на мировой простор исторических свершений».

Поэтому его тревога вызвана не политизацией иерархов, а сохранением церковности в русском рассеянии:

«Молодняк эмиграции за редкими исключениями не проявляет ни способности, ни склонности в полной мере проникнуться церковностью, свойственной русскому быту. Церковность здесь, заграницей, понимается одними, как ханжество, от которого надо сторониться, другими, как увлечение богословской риторикой, «мудрствующей лукаво» и граничащей с ересью. И то, и другое предположения далеки от истины. На самом деле церковность есть именно бой… Нам в нашем изгнании больше всего недостает как раз свежих и личных впечатлений, которые восполняются острой памятью и силой воображения лишь весьма несовершенно. Как может в самом деле, постичь нашу церковность, столь своеобразную и особенную, юноша, будь он семи пядей во лбу, если для него православие ограничено топтанием у тусклой решетки на «рю Дарю», обрывками воспоминаний о приходской церкви, куда его водила нянька, да открытками с посредственным изображением Исаакиевского собора?.. И вот для этих подростков, превратившихся в наших сверстников, все доводы о церковности, православии, самобытности, остаются отвлеченными рассуждениями на малопонятные темы, — загадками, разрешение которых их мало заботит и ответы на которые они могли бы получить лишь на русской земле… Когда мы судим о значении православия в истории России и в современной ее жизни, мы должны считаться не только и не столько с философией и богословием, как с бытом, т. е. с обрядностью. Единство мыслей и поступков в очень значительной мере обязано своим возникновением обрядности… нам следует вникнуть в мысли тех, кто раньше нас, с большим усердием и большими возможностями изучил наш быт… Для примера укажу на одну только фразу нашего Достоевского, которой он отвечает на узость не приемлющих православия: «Русская вера, русское православие есть все то, что только русский народ считает за свою святыню, в ней его идеалы, вся правда и истина жизни».

Опора на русскую веру, на традиционное православие была характерна для многих россиян, оказавшихся на чужбине. И, конечно, молодежь, подраставшая в православных славянских странах, в Болгарии, в Сербии, находилась в гораздо лучших условиях, нежели в той же католической Франции. Именно в Сербии возник союз им. преп. Сергия Радонежского с девизом из Достоевского «Неправославный перестает быть русским». Установки этого религиозного кружка весьма близки мыслям А. Казем-Бека.

«Мы настойчиво утверждаем, — отмечалось в программном документе Союза, — что самая главная и вместе с тем конкретная и реальная наша задача — быть православными… наша национальная задача есть в то же время и прежде всего религиозная… не ставши православными, мы не можем поднять знамя «России»… Мы не признаем возможности религиозного исцеления, так чтобы одновременно не устроялось наше национальное переживание… Наш Союз собирает в себе людей, готовых отдать свои силы основной, центральной идее русского национального бытия, готовых окончательно и бесповоротно отдать их служению идее: «Россия не может быть неправославной», «Неправославный перестает быть русским».

Организация младороссов постепенно распространила свои филиалы практически на все земли, где осели изгнанники. Ее представительства находились в Финляндии, Ливане, Сирии, Северной Америке, Австрии, Эстонии, Египте, Норвегии, Венгрии, Чехо-Словакии, Швейцарии, Польше, Италии, Литве, Бельгии, Китае, Персии, Турции, Греции, Болгарии, Югославии, Германии, Японии, на Дальнем Востоке и в Южной Америке. Судя по партийной картотеке, численность младороссов к 1937 г. не превышала 1 400 человек. Однако ее контрольная выверка с другими архивными документами заставляет предположить, что их количество было значительно большим.

Молодежь увлекала новая идеология, свободная от «устаревших» революционных классовых подходов и идей и «прогнившей» буржуазности западных партий. Сама революция 1917 г. объявлялась незавершенной: честь и долг завершить ее мыслили младороссы, но уже в национальном обличье. В одной из своих статей, озаглавленной «Первые итоги», А. Казем-Бек подчеркивал:

«Первым, основным достижением младоросскости должно явиться преодоление всякого атеизма и всякого скептицизма, корни которых восходят всегда к той же негативности, к голому отрицанию. Индивидуализм вытеснен у нас коллективизмом, который роднит младороссов с чистым социализмом, и в то же время с государственничеством Бисмарка. Коллективизм отрывает нас от буржуазности, зато он приближает нас к заветам Христа. Наш коллективизм есть прежде всего этика: личность служит всеми своими способностями, почином и творчеством общему благу и полагает душу свою за други свои… коллективному индивидуализму (западническому — В. К.) мы противопоставляем национализм русский, национализм альтруистический, мессианский».

Структура младоросской организации с ее строгой иерархичностью, возрожденной как бы из рыцарских времен, и заповедями, лаконизм которых отнюдь не означал «нищеты духа» — все это не могло не привлекать молодежь.

В строительстве своего движения руководство младороссов активно использовало такую древнюю форму организации, как орден, принадлежность к которому давало ощущение избранности, обладания некоей тайной. В сущности, начало двадцатого века с его переделом мира и идеями установления нового порядка было тесно связано с мыслями о возрождении различных орденских структур. Новый Левиафан требовал тайны, которую мог обеспечить только орден.

Младороссы не стали слепо копировать уставы старых орденских организаций. Их трехстепенная структура — движение, партия, орден — отличалась подвижностью, сочетанием разноуровневых элементов, что позволяло привлекать разнообразную молодежь, используя ее честолюбие, максимализм, степень приверженности к младоросским идеям. Сама экспрессивная фразеология лидеров должна была увлекать молодежь, уставшую от мудрствований «отцов». Так, К. Елита-Вильчковский писал в своей статье «Тропы к путям»: «Plus ultra» стало лозунгом младороссов. Стремление, динамизм стали свойствами нашего движения, неудовлетворенность малым — ее характерной чертой».

Официальные документы дают следующую картину.

«Младоросское движение есть совокупность лиц и организаций, сочувствующих, содействующих или служащих установлению в России нового строя на началах национализма, социальности и монархизма. а) Младоросский национализм есть любовь к Российской Имперской Нации, состоящей из многочисленных народов, имеющих равные права на самобытное развитие… ведущая роль по укреплению и защите государства принадлежит народам русским… Через служение нации осуществляется и всечеловеческий идеал международной справедливости и мирного сотрудничества народов. б) Младоросская социальность есть стремление к осуществлению в политическом, социальном, экономическом и бытовом строе национальной жизни начал справедливости в формах, соответствующих той правде, к которой на протяжении своей истории стремилась Российская нация. Младоросская социальность находит свое осуществление в проведении в жизнь младоросского социализма… исключает классовую борьбу… классовые и социальные привилегии и эксплуатацию человека человеком с построенным на ней капитализмом. Он признает частную собственность как социальную функцию и принцип национальной плановости, утверждает примат духовного начала над материальным и свободу совести. в) Младоросский монархизм проистекает из веры в тот нравственный идеал, который лежит в основе русской культуры и русской государственности; он выражается в беззаветной преданности Природному Российскому Императору, олицетворяющему Нацию и служение Ей… Верховная власть Царя, в отличие от абсолютной, ограничена нравственным идеалом, служение которому объединяет Царя с народом в соборном сотрудничестве… Младоросская Партия. Те, из входящих в Движение лиц, которые в своей политической деятельности добровольно объединятся, подчиняясь ее водительству и руководству младоросской иерархии, составляют Младоросскую Партию. Партия построена на единоначалии, иерархичности и сотрудничестве.

Орден Младороссов. Те из членов партии, которые рассматривают задачи Младоросского Движения как главную цель своей жизни и добровольно согласуют с этой целью не только свою политическую работу, но и свою общественную деятельность и личную жизнь, объединяются в Орден Младороссов… Младоросский Орден является ядром Партии и Движения».

Судя по документам — номерам партбилетов и номерам орденских знаков — поступление в Орден было сравнительно легким. Так, П. В. Белов, младоросс с 1935 г., имел партбилет № 1271, орденский знак № 1117.

Идеологическая работа внутри партии лежала на политруках и пропагандистах-организаторах, в чьи обязанности входило разъяснение младоросской политграмоты, составленной в форме кратких вопросов и ответов. Ее авторы, собрав в ней практически все «проклятые» проблемы, волновавшие русскую молодежь, стремились убедить ее, что лишь русский путь, только создание нового русского мира, — построенного на принципах Союзной империи, национальной плановости и монархии трудящихся, — является единственным средством возрождения новой России, в которой сливаются восточная и западная культуры с их историческими традициями и современным бытием.

В определенной степени взгляды младороссов были близки мировоззрению евразийцев. Но… Одно из основных различий, обуславливалось несхожестью трактовок российской истории, прежде всего неприятием глобального влияния азиатского фактора на становление российской государственности. Тем не менее приверженцы Казем-Бека не теряли надежды, что «евразийцы сумеют преодолеть в себе те «уклоны», которые могли бы лишить их национальных корней и, что в будущем они разглядят за наследием Чингизхана и наследие Киева, Москвы и даже Петровой столицы. Надо думать, что самое понятие «евразийство» не будет больше искажаться пан-азиатскими устремлениями, что центр тяжести не будет переноситься с некоторой искусственностью на наши туранские истоки, и что десять трудных веков необходимой и славной русской истории не будет отрицаться огулом».

Будучи убежденными в том, что предложенное советской властью разрешение национального вопроса, проблемы «свободной и национальной личности» является неудовлетворительным для народов России и всей империи в целом, младороссы считали, что только многонациональное, демократическое государство может успешно противостоять расово-этнической доктрине. Одновременно они подчеркивали всю важность поставленной задачи как для судьбы многонациональной России, «имеющей прямое влияние на судьбы мира вообще», так и для многих наций.

Сама младоросская структура была достаточно разветвленной и сложной. В зависимости от местных условий строились ее различные организационно-территориальные подразделения: представительства в различных государствах; районы, подрайоны, бригады, звенья, очаги, ячейки или группы в городах. Формировались также специальные — женские, спортивные — группы. На учете представительства на Ливан и Сирию состояла уникальная группа русских ассирийцев. В странах, где осело много казаков, функционировали казачьи организации, как например Дмитриевская станица в Греции. Поощрялось создание иных организационных структурных подразделений, служащих целям сплочения в единый организм членов Младоросской партии.

Налицо была жесткая партийная (орденская) дисциплина, которая в условиях эмиграции считалась альфой и омегой для самого существования организации младороссов и ликвидации в корне любых разбродов и шатаний, возникавших время от времени в молодежной среде.

Индивидуальная иерархическая лестница — соревнователь, младоросс, сотрудник, старший младоросс, ответственный младоросс — укрепляла единоначалие, авторитет вышестоящих.

Центральное руководство Младоросской партии составлял совет директоров: А. Л. Казем-Бек — президент, князь Владимир Романовский-Красинский — вице-президент, Кирилл Елита-Вильчковский — генеральный секретарь, князь Сергей Оболенский — политический секретарь, Николай Философов — административный секретарь, Дмитрий Лапчинский — казначей, Платон Стефанович — президент парижских федераций партии. Имелись и свои печатные органы.

В своих действиях глава был «ограничен повелениями Государя Императора, своей совестью, основными положениями младоросской идеологии». Но на деле отношения с Кириллом Владимировичем оставляли желать лучшего. В этом было «повинно» как его окружение с бесконечными интригами, так и сам «глава», не отличавшийся особым «смирением», особенно когда дело касалось его личности. Представляется риторичным вопрос о каком-либо «ограничении» деятельности Казем-Бека «идеологией» уже по причине авторитарности его курса, вызывавшего, случалось, острую критику в партийной среде. Так, в 1940 г. в выдержанном в жестком тоне письме Н. Философова к А. Казем-Беку подчеркивалось, что ликвидацию внутрипартийных трещин нужно «цементировать аргументацией русской, а не всечеловеческой… не с точки зрения отвлеченной правды, права и справедливости, свободы и прочего грима, которым мажет сейчас свою волчью харю старушка Европа». (Острый тон письма был вызван зигзагами генеральной политлинии Казем-Бека — то в сторону фашизма, то на защиту демократической Франции. Эвфемизмы в адрес Европы, надо полагать, объяснялись «русским провинциализмом», не простившим просвещенным европейцам их «предательства» в 1917 г.).

В отличие от многих, младороссы провозглашали лозунг: « Все, что национальное, — наше». Иными словами, «все, что способствует расцвету, культуре и силе нации, независимо от того, как и при каких обстоятельствах это создано», является достоянием нации.

Вопреки устоявшимся суждениям правоверных эмигрантов, младороссы считали ту же печально известную постройку Беломорканала полезной и необходимой для государства, хотя и не оправдывали варварских методов властей при его строительстве. Признание успехов в индустриализации — Магнитка, Днепрогэс, в военном деле — создание огромной Красной армии, в конечном итоге — нахождение положительных сторон в сталинской конституции: все это резко контрастировало с общим тоном эмигрантской прессы, на чьих страницах регулярно печатались мнимые и подлинные сюжеты об ужасах в Советской России.

Потерявшие родину, младороссы не утратили гордости за ее успехи и ее мощь. Как вспоминал Н. И. Толстой в беседе с автором этих строк, чтение советских газет позволяло им получать информацию о жизни в России, ощущать себя частью ее удивительного бытия, связанного с именем Сталина.

Н. Философов писал Казем-Беку: «Мы приветствовали победу Сталина над Троцким. Мы приветствовали пятилетки. А когда нам возражали, что это достигается чудовищными усилиями, жертвами, ценой страданий, когда нам говорили, что Сталин готовит силы для похода на мир, мы отвечали, что не важно, что думает Сталин. На мировой революции он свернет себе шею, а заводы останутся».

Конечно, с одной стороны, Сталин был для них ненавистен, с другой — это была личность, продолжавшая стратегический курс на укрепление единой и неделимой России, поэтому его можно было считать национальным деятелем. В сущности, все младоросские споры вокруг личности Сталина сводились к следующей дилемме — поставит ли он все на национальную карту или на мировой пожар? Сопоставляя Сталина с Гитлером, Н. Философов писал в феврале 1940 г. А. Казем-Беку:

«Сталин знает Гитлера. Гитлер знает Сталина. Каждый считает себя и умнее и хитрее. Кто из них окажется умнее и хитрее? Думаю, что Сталин, потому что в нем нет той истеричности, как у Гитлера. Гитлер менее способен сдерживать свои чувства и контролировать своим сознанием, поэтому у него будет больше просчетов. Мы все время настаиваем на «Майн кампф» и на том, что Гитлер не отказался от похода на Восток, кем бы он ни прикидывался. Будет не совсем логично в то же время говорить, что Сталин давно отказался от мировой революции и держится только за власть. Мой взгляд по прежнему: Сталин играет на двух лошадях и его генеральная линия до игры по банку вычерчивается по точкам, которые образуются в каждый данный момент от пересечения линии мирового пожара и линии национального бонапартизма. Причем я считаю, что так как от мысли о мировом пожаре он не отказался, то второй козырь, козырь национального бонапартизма он держит про запас, на случай неудачи «красной лошади». Он считает, что жизнь работает на него. И именно поэтому, как только в Европе начинает пахнуть бардачком — нахождение Сталина во главе страны, для России становится более опасным. Или национальная революция или мировой бардак. Пока у власти Сталин — третьего выхода нет».

Эти размышления ответственного младоросса свидетельствуют, что не только у рядовых членов партии, но и у некоторых ее руководителей не хватало логики и умения оценить политическую ситуацию. Сама идея национальной революции, о которой так грезили младороссы, может считаться утопичной или мертворожденной уже по тому, что она была не нужна там, где у власти были «младороссы» с партийными билетами членов ВКПб. Это не парадокс — это алогизм истории, которыми она полна. И наивной была надежда, возлагаемая определенное время на В. М. Молотова, А. А. Жданова и А. А. Андреева, как на преемников И. В. Сталина, с которыми можно будет иметь дело. И начавшийся отсчет «бардака» в Европе после провала в Испании, после Мюнхена отчетливо показывал, что время аллюра «красной лошади» прошло. Иное дело «славянский кентавр»: здесь Сталин оказался на практике последователем К. Н. Леонтьева, нежели младороссы, часто «утопающие в фразе», не придававшие должного значения русскому византинизму.

Нам известно, что «соответствующие условия» были созданы для создания славянского блока на коммунистической основе. Однако он «рассыпался», не выдержав испытания даллесовским «макдональдсом» и «звукоподражательной бездарности» «слуг народа». Вопрос в другом: сможет ли он возникнуть вновь, но на иной основе? Может, но только в том случае, если Россия обретет былую мощь. Только какой она будет и на чем она будет построена? Если наше мировоззрение опять будет «грешить» неразборчивостью понятий типа «славянофил-ленинец», то очередной крах будет неизбежен.

«Младороссы были «готовы сотрудничать со всяким национальным режимом, который выполнит три положения: а) отказ от классовой борьбы, б) признание за русским народом ведущего положения в стране, и в) признание свободы совести… наше отношение к режиму определяется полезной или отрицательной деятельностью последнего в отношении к России».

Позволю привести некоторые тезисы из экономической программы, опубликованной в «Младоросской Искре» в 1933 г.:

«Сталинизм (или госкапитализм) есть система, основанная на эксплуатации труда государством… Капитализм и социализм уже доказали свою несостоятельность. Почва для нового режима уже созрела и опыт фашизма является первым шагом на пути к новому миру… Новое хозяйство должно иметь своим субъектом человека… Младоросское правительство должно ограничить собственность в хозяйственной области не только в социальных и национальных интересах, но и в интересах чисто хозяйственных: путем национального хозяйственного плана… Субъектом собственности… может быть государство, коллектив или личность… Факторами производства с младоросской точки зрения [являются]: человек, природа, капитал и культурное наследие. Человеческий фактор в производстве главный и господствующий… Собственники капитала, владеющие частью капитала национального, должны нести за него ответственность перед нацией… Спекуляция должна строго пресекаться и биржа заменена расчетными палатами… Хозяйство должно быть организовано по признаку общности целей в корпоративные, самоуправляющие организмы (хозсоюзы, возглавляемые хозсоветами)… Государству в хозяйстве принадлежит его органическая роль: водительства, арбитража и контроля… Наряду с хозобъединениями, должны быть объединения профсоюзные… Для осуществления сотрудничества социальных слоев должны быть созданы социальные советы… Для объединения самоуправляющегося хозяйства и согласования его с другими отраслями национальной жизни должен быть создан Высший Совет Имперского Хозяйства, состоящий из представителей Императорского Правительства, Имперского Совета, Центральных Хозяйственных Советов и Центрального Социального Совета… Высший Совет Имперского Хозяйства должен составлять хозплан… Утверждение плана и арбитраж принадлежит императору… Новое хозяйство должно депролетаризировать человека… Новое хозяйство должно осуществить синтез города и деревни, приблизить город к природе, а деревню к центрам культуры».

Схожесть мыслей младороссов с государственным строительством в СССР, Германии, Италии, т. е. определенный интернационализм мышления у сторонников нового порядка подтверждает привлекательность и мощь фашистских идей, возникших на почве «спасения» нации и мира, установления «нового порядка». Поэтому не кажется удивительным, что в 1933 г. в Берлине Всероссийская фашистская партия (ВФП), Союз младороссов и Российское национал-социалистическое движение (РНСД) заключили известный акт о совместном сотрудничестве. Под этим документом, больше напоминавшем акт о намерениях, нежели официальное свидетельство о конкретных действиях, поставили свои подписи их лидеры — Анастасий Андреевич Вонсяцкий, Александр Львович Казем-Бек, кн. Павел Михайлович Авалов.

Каковы же были причины этого своеобразного объединения, впрочем, так и оставшегося на бумаге. Главная заключалась в неприятии коммунизма, идей III Интернационала.

В то же время в «Очаговой политучебе» за сентябрь 1938 г. прямо подчеркивалось:

«Тот фашизм, который мы в свое время приветствовали, весьма далек от того, что сейчас называется фашизмом… фашистами мы сейчас отнюдь не являемся, и не быть в фашистском блоке… для нас совершенно естественно». И еще: «называя себя фашистами и приветствуя фашистскую идею, мы подразумевали под фашизмом движение спиритуалистическое и идеалистическое, направленное к социальной правде в мировом масштабе и при учете национальной качественности, движение чуждое расового эгоизма, противоположное по духу и на практике германскому национал-социализму».

Здесь можно долго дискутировать с младороссами. Важно другое: убеждение в том, что Родина в опасности, подвигала их на ее защиту — одни, повинуясь призыву Казем-Бека, записывались в 1940 г. во французскую армию, другие видели свой долг в том, чтобы объявить себя ни европофобами, ни европофилами, а русскими.

Один из самых интересных и сложных сюжетов связан с отношением младороссов к России/СССР, с оценкой своей роли в современном им мире. Так, один из лидеров «Молодой России» в июне 1939 г. высокопарно писал в «Очаговой политучебе»:

«Младоросское движение за рубежом несет и пропагандирует Русские идеи в мире, знакомит внешний мир с настоящими задачами России, с устремленностью Русской нации, с ее традициями и историческим путем. Это то звено, которое связует русскую действительность с действительностью мировой, т. е. выполняет как раз то, чего не может делать сейчас Россия, скрытая под официальной маской коммунизма».

Здесь интересна прежде всего то, что же таится под коммунистической личиной. Оказывается, тот же фашизм — «фашизированный Сов. Союз по своему авторитарному образу правления, по своему революционному происхождению, по своей социальной направленности и по ряду своих идеологических черт несравненно более родственный фашистским державам, чем либеральной Франции или буржуазно-капиталистической Чехии».

Практически, здесь не было бы и предмета для спора, если отбросить Коминтерн и расовую теорию. Но условное наклонение несвойственно истории, поэтому обращусь лучше к любопытной, в чем-то парадоксально-утопичной, оценке младороссами степени своих известности и влияния на Родине. Итак:

«Идеи младоросского движения известны в России… Тот путь, который привел русских зарубежных националистов к восприятию младоросского движения — этот же путь ведет к тому же совершенно даже самостоятельно и внутри русские массы. Потенциальных младороссов в России сейчас большинство. И это большинство активное. Оно принуждено следовать указаниям режима… но в то же время в нем идет все время процесс наростания и созревания идей чисто русского национализма. Потенциальных младороссов там можно найти среди героев страны, среди военных, летчиков, интеллигенции, рабочих. Вот почему, следя за советской действительностью, так часто наталкиваешься на выявление тех настроений, тех действий среди русских масс, которые так созвучны и понятны младороссам зарубежным».

Отсюда можно сделать уже два утверждения.

Первое — русский национализм не следует трактовать в узконациональных рамках. Как было показано выше, в рядах младороссов было немало представителей самых различных «племен» — от ассирийцев до якутов. Что же служило критерием для младоросского определения «русского национализма»? Тезис о ведущей роли русского народа? Верно, но не совсем. Думается, что здесь надо говорить несколько шире, а именно, о естественном и органическом мировосприятии жизни в России, всеми населяющими ее людьми. Причем государствообразующим в силу историко-культурного бытия является русское «племя», свободное от расовых предубеждений.

Второе — судя по всему, младороссами были и Чкалов, и Рихтер, Стаханов и братья Старостины, Ботвинник и Карацупа. Более того, идя к (абсурдному!?) абсолюту, самым славным младороссом можно назвать Сталина. Отсюда еще один вывод: не национальность, а заслуги перед Отечеством — критерий для приобщения к младороссам.

Хотя со Сталиным было все сложнее. Достаточно вспомнить попавшую на страницы всех эмигрантских газет скандальную историю о конфиденциальной встрече в парижском кафе в 1937 г. А. Л. Казем-Бека с бывшим русским дипломатом, перешедшим на советскую службу А. А. Игнатьевым. «Выслеженный» глава младороссов уличался чуть ли не в прямом предательстве «русского дела». «Досталось» и его собеседнику. Однако несмотря на всю шумиху контакты были продолжены. Сам «любитель» кофе писал великому князю Дмитрию Павловичу следующее: «С Игнатьевым виделся еще раз. Он напуган, но видит выход из положения для самого лишь в том, чтобы своему военному начальству сделать доклад о нас, как о силе, которая нужна и выгодна делу обороны страны. Из этой личной заинтересованности Игнатьева, который теперь думает о самозащите, для нас открываются неожиданные и обширные перспективы. Мне придется через пару недель встретиться с Игнатьевым в Виши, где он будет уже иметь сведения о том, как реагировали в Москве на всю эту историю». Из этих скупых сведений (более подробная информация хранится в недоступных автору архивах) можно сделать несколько предположений.

Первое — советская разведка «разрабатывала» Казем-Бека. Имевший прочные связи с некоторыми французскими государственными деятелями, обладавший авторитетом в русской эмиграции, встречавшийся с Бенито Муссолини и рядом других крупных политических фигур на европейской сцене, глава младороссов мог быть «использован» как агент влияния. Такая тактика разведки СССР вошла уже в ее практику и примеров «удачных приобретений» было достаточно. Второе и менее вероятное — через руководимых Казем-Беку младороссов, живущих по многим странам, советское руководство могло попытаться получать интересующую его информацию. Третье и совсем неприемлемое — шел обычный процесс вербовки на разведслужбу с присвоением звания и выплатой денежного довольствия. Но… Казем-Бек был из тех интеллектуалов, которых можно было привлечь на свою сторону высокими идеями, но отнюдь не «презренным металлом».

Сам глава «Молодой России» с его патриотической «философией» и склонностью «играть роль» не мог проигнорировать контакты с графом Игнатьевым по проблемам обеспечения обороноспособности Родины. Здесь надо учитывать и психологию встречи: вели разговор два дворянина, посвятившие свою жизнь России, которой угрожал автор «Майн Кампфа».

Какой-либо фиксированный результат встреч укрыт в архивах. Но суть исследуемой проблематики состоит не в том, чтобы детализировать биографию Казем-Бека, вернувшегося в 1956 г. в СССР и ставшего работать в Московской Патриархии, а в ином — в алогизме теоретических изысков «Молодой России».

Именно теоретических, так как ее практическая деятельность ограничилась эпизодами пропагандистской работы среди экипажей советских торговых судов, заходивших во французские порты.

Слабость младороссов была и в том, что они как бы проводили жизнь в своеобразном зале ожидания поезда в Россию, но уже без Сталина. В этом же скрывалась и их инерционная сила, позволявшая сохранять себя длительное время. Однако вторая мировая война впрямую поставила перед ними проблему выбора пути. Она решалась в пользу «русскости», но этот термин мог толковаться по разному.

Для одних он выкристаллизовался в активное «оборончество» и защиту внешней политики СССР.

Для других «русскость» в военных условиях определялась возможностью помочь той же Франции, вступив добровольцами в ее армию, для защиты от германской агрессии. Защищая Францию, они защищали Россию.

Для третьих «русскость» диктовала следующие строки:

«Национальный подъем должен быть пропитан насквозь русскостью, он должен быть связан с духом и плотью России. А ты (Казем-Бек. — В. К.) нам доказываешь что нужно умирать за Данциг! Никаких Европ! и особенно не связывать определенно нац. русские интересы с какой-нибудь европейской коалицией, — это большая ошибка (повтор Сталина. — В. К.). Мы с каждым, чьи интересы совпадают с нашими. Мы против всех, если интересы их нам угрожают… Мы молчим и живем одним сознанием: какое счастье быть русским, сыном великой страны! у которой все есть, ибо это мир, которой ничего не нужно! и особенно «великих европейских событий… Мы верим в наш народ, он выгребет, устроит свою жизнь, усилит мощь — и этот факт сам по себе будет благоденственным для мира всего мира. А прибавив к этому русское чувство всемирности и человечности, Россия тогда в полной мере выполнит тогда свое великое историческое назначение среди других народов».

Для четвертых она проверялась в ходе борьбы с Красной армией в составе различных русских национально-освободительных формирований. Для пятых «русскость» требовала возвращения на Родину, даже если там и оставался Сталин. Тем временем «национальная революция» откладывалась на неопределенное время — Гитлер наступал по всему фронту. Европейские младороссы теряли связи. Их мирная жизнь, нарушаемая лишь дискуссиями да интригами, уходила в прошлое. Сам А. Л. Казем-Бек после нападения Германии на СССР объявил о роспуске Младоросской партии.

В сущности это была лишь констатация происшедшего, когда война пожирала интеллектуальную мысль самодеятельных философов. Приходило время действий, время выбора. «Молодая Россия» как организация сошла с политической сцены, но ее идеи, мысли, размышления и сейчас представляют не только исторический интерес — они созвучны, хотя и спорны для многих из тех, кто задумывается о судьбе и пути России.