Театр на ресторанных подмостках, или О том, как русские умели веселить

Белград

Эгоистично и несчастно

Бросаюсь в улицы твои

Как от любви счастливо-страстной

К больной и горестной любви

Себялюбиво-равнодушный,

Толстяк, сластена, меценат…

Но дотемна не будет скучно вдыхать каштанов аромат,

Поэт влюбленный и курчавый

Порвет свои черновики,

Когда затеплятся над Савой

Ночных свиданий светляки

И тихо слабенько закаплет

Над сонным равенством тепла,

Но при дожде сильнее пахнут

Цветы, деревья и дома.

                   Ольга  К.

                                                    Справка

 «Жила тихо, мирно старая Сербия. Через каждые два-три шага полусонная кафана, с “црной кавой”, ”чевапчичами“, городскими слухами, “новинами” и, как необязательная дань эстетике, цыганский оркестрик. Ночь начиналась в 9 часов вечера, утро в 6 часов утра. Но стряслась великая русская, налетели русские эмигранты и все пошло вверх дном. Белград запел, затанцевал, засиделся до поздней ночи. Всякая уважающая себя кафана, считает теперь минимумом респектабельности иметь у себя сценку и на ней русские театры типа гротеск, либо на худой конец ”чувени руске балалайки“[1].

 «… В субботу русского тянет в ресторан. Местную кафану, где заунывно поют цыгане, он не любит, хочет своего, родного...

Кроме трех больших ресторанов, в Белграде свыше тридцати разного рода русских “нормальных” столовых и закусочных.

Сербы любят еще русские рестораны потому, что там обычно играет хор балалаек, поют про Кудеяра с двенадцатью разбойниками, про широкую Волгу со Стенькой Разиным и про то, что русские не могут жить без шампанского и без пения без цыганского... К 12 часам ночи Белград засыпает. Улицы пустеют. И если встретишь редкого прохожего, без ошибки можно сказать, что это один из неугомонных русских...»[2]

                       *                                    *                            *

В Белграде было более 10 балалаечных оркестров[3].

Прежде всего это — оркестр и хор под управлением Георгия Черноярова, завоевавшего за короткое время Европу и ее центр Париж. В марте 1923 г. его оркестр  с успехом выступал перед королевской четой во дворце в Белграде[4]. К осени 1924 г. в нем было уже 17 человек. В угоду «нравам» играл модные танцевальные мелодии под «бесовские пляски» веселящегося Белграда[5].

Потом назову ресторан «Старую скупштину» (угол ул. Милоша Великого, 23 и ул. Масариковой) и игравшие в ней   оркестры  Мики Островского, исполнявшего как русские, так и сербские песни[6], и Кинашевского под управлением Ф.И. Данилова[7].

В 1923—1924 гг.  в ресторане «Загреб» (ул. Дечанская, 5),  и «Позоришном бифе» (Театральном кафе) выступал одно время созданный еще в Константинополе русский  оркестр «Балалайка» под управлением М.С. Собченко при участии солиста виртуоза Д.И. Турова и баритона А.А. Орлова. В репертуаре до 100 пьес, например из оперетт и опер «Аскольдова могила», «Пиковая дама», «Травиата», «Кармен», «Тоска», «Сказки Гофмана», интермеццо из «Сельской чести» Масканьи, произведения Чайковского, Глинки, Шуберта, Грига и др. Есть мелодии из сербских композиторов, русские и сербские народные песни, русские и цыганские романсы, русское и сербское попурри. Традиционными были «Калинка», «Вниз, по матушке, по Волге», «Кудеяр».  В хоре пел сподвижник В.В. Андреева  А.С. Шевелев. Солисты: первый тенор —  Севрюгин, второй тенор — Турок, Бартош — бас[8].

В ресторане «Великобритания» (ул. Пуанкаре, 13) играл великорусский оркестр балалаечников «Баян» под управлением Шаповаленко при участии солистов О.Н. Григорьевой и В.Д. Шумского[9].

В сербском ресторане «Врачарска касина» (ул. Негушева, 25) под русские закуски, русскую водку и сербские блюда играл русский оркестр балалаечников в составе 16 человек под управлением А.Н. Кузьменко при участии солистов баритона Е.С. Габаева, исполнительницы цыганских романсов О.Н. Григорьевой. Репертуар — мелодии из «Князя Игоря», «Кармен», «Пиковой дамы», «Травиаты» и др. Много русских и сербских песен. Современники отмечали тенор Андреева, баритон  Габаева, а также голоса Галилея, Орлова и Янушевского[10].

В Топчидерском ресторане в парке выступал оркестр балалаечников Квятковского с участием исполнительницы цыгвнских песен Н.Г. Вишняковой — «Раз пошел...», «Лапти мои», «Соса-Гриша» и др.[11]

 В ресторане «Империя» (Кральев трг) с 1 сентября 1926 г. играл перешедший туда из Топчидерского ресторана  оркестр «Яр» под управлением В.В. Добровольского. В парке же стал  выступать оркестр П.И. Недзельницкого при участии солистов Е.Г. Ивановой и Н.В. Лебедева[12].

В ресторане и пивной «Задруга» на Славии. ежедневно можно было слышать русский оркестр и хор под управлением  упоминавшегося Квятковского[13].

«Весьма знаменательно, — писал театральный обозреватель «Нового Времени» К. Шумлевич, — что не только русские, но, можно сказать, даже главным образом, сербы слушают балалаечников с неослабным вниманием и ”требуют тишины“. Русские песни “Волга-Волга”, ”Кудеяр“ и другие, в особенности меланхолические, пользуются у сербов неизменным, огромным успехом»[14].

В ресторане отеля «Славия» выступал  оркестр и хор балалаечников «Сокол» при участии артистки Марии Ласки, ее мужа Яши Яковлева и солистов Е. Габаева, В. Галилея[15].  «Большим успехом пользовался комический дуэт Цоца-Моца — актер Аркадий Тамаров и певец Орлов»[16].

 Позднее, в  1927 г., там  стала выступать известная когда-то по северной столице оперная певица, скрывавшаяся под громким псевдонимом графини де ла Рок, Ольга Янчевецкая. В эмиграции она сменила амплуа и завоевала публику своими романсами и песнями. В своей «исповеди» она писала: «Помню, в моем репертуаре наряду с романсами Очи черные и Прощай была любимая всеми песня Эй, шарабан...  Гости нетерпеливо ожидали начала моего выступления в костюме цыганки с шалью, и как только начну по слогам распевать Ша — ра — бан, все уже поднятые бокалы с треском разлетаются на осколки по бетонному полу. И веселье продолжалось... Разбивались все бокалы, а публика, аплодируя мне, просила повторить ту самую, излюбленную ею песню. Хозяин ресторана, смеясь, мне говорил: — Боже, госпожа Янчевецкая, фабриканты стекла должны были бы вам дать особую премию и пенсию»[17].

Кроме мемуаров Ольги Янчевецкой, пожалуй, не издано ничего о ресторанно-театральной жизни русской эмиграции. Основным источником является пресса и здесь главным поставщиком информации был снискавший известность еще в царской России  К.Я. Шумлевич, который начал в Киеве работать в газетном мире с 1895 г. Писал стихи под псевдонимом Северянин (еще до Лотарева)  при редакторе Ващенко-Захарченко и публиковал ежедневный фельетон в стихах в газете Крамского «Жизнь и искусство» (вместе с А.И. Куприным). Потом работал в Москве в газете «Курьер» (вместе с Л. Андреевым). В Москве перевел несколько либретто для оперетт. Затем писал в суворинском  «Новом времени», где вместе с Юрием Беляевым вел театральный отдел. Во время Гражданской войны был сотрудником Бориса Суворина   в Ростове-на-Дону, в Новороссийске и Симферополе по газетам «Вечернее время» и «Время».

Он был известен и как  автор романса «Помнишь ночь ...» (музыка А.В. Таскина), а также сборника стихов, изданных в Белграде[18]. Его полная фигура была легко узнаваема на улицах Белграда, равно как были известны и его гастрономические вкусы. Ему  посвящено вот это шутливо-милое стихотворение.

Пальто. Усы. И две щеки

Белградцу каждому близки,

А всем знакомая губа

Еще висела у Кюба.

Встречали мы его везде

У Доминика и Родэ,

В Медведе, Вене, у Контана

Донона, даже Квисисана

Всегда остер, всегда речист, —

Он был, как истый журналист.

Вращаясь раньше в мире фраков

Он пил шартрез, бенедиктин,

Отец его Шумлевич Яков,

А он Шумлевич Константин...

А сокращенно это так —

Его друзья зовут Кон’Як...

Он пьет коньяк и сам Кон. Як.

Шумлевич в выпивке мастак,

И с ним Вы состязаться бросьте,

Всех перепьет Вас дядя Костя...

Он утром пьет и после утра —

Его утроба Брахмапутра,

Он в полдень пьет и в файф-о-клок,

Его желудок так глубок

Что мог сравниться б с дном Байкала...

А впрочем даже это мало![19]

Конечно, большинство русских трупп кочевало по увеселительным заведениям, владельцы которых также, имея свой интерес, меняли артистов. Поэтому сегодня они выступали в одном ресторане, через неделю или месяц — в другом, третьем. Шел своеобразный театрально-ресторанный круговорот.

Тут нельзя не вспомнить и открывшийся в ноябре 1921 г. театр товарищества русских артистов «Триолет» под управлением  Лебединского (может быть это был  П.А. Лебединский, бывший артист «Кривого зеркала») вначале в  Русском ресторане Завалишина (Пуанкаре, 7).  Репертуар балиевский: водевили, миниатюры, инсценировки и пр. В «Новом времени» отмечали изящную пьесу «Менуэт» в исполнении Н.И. Карякиной и А.М. Адриановой, Андреевой, водевиль «Репетиция» с Адриановой и Юрьевым, декламацию Карякиной по-русски и по-сербски[20]. Потом была  постановка оперетты «Лекарство от девичьей тоски»[21]. С успехом  выступал в «Триолете»  балалаечник В. Шумаков, игра которого напоминала лучшие дни балалайки Василия Васильевича Андреева, Бориса Трояновского, Виктора Абазы, Николая Привалова, Зарубина и др. Однако потом «Триолет» как-то незаметно сошел с газетных страниц и, вероятно, со сцены. Возможно, сыграла свою роль конкуренция, может быть интриги, на которые так щедр артистический мир.

Нельзя забыть и знаменитого ресторатора Марка Ивановича Гарапича, много лет управлявшего ресторанами «Стрельна» и «Мавритания» и владельца ресторана «Жан» в Москве. С 1920 г. содержал ресторан «Москва» в Загребе. В его руки в середине 1920-х годов перешла «Русская семья» (бывшая «Русская Лира»)[22]. По вечерам у Гарапича играл балалаечный оркестр «Яр»  под управлением П. Дриджа[23], выступала примадонна осиекской оперы Е.И. Линевич[24]. Там же можно было услышать известную  В.М. Андрееву с цыганскими песнями[25]. 9 июня 1926 г. в ресторане был прощальный бенефис А. Вертинского[26]. С ноября того же года перед вечерней публикой выступала  опереточная артистка Сара Лин[27]. Ее Гарапич переманил из прогоревшего театра «Гротеск»,  гастролировавшего в Белграде в октябре 1926 г. 

В 1927 г. у него выступали «Русский Баян» Юрий Спиридонович Морфесси с куплетистом Павлом Троицким[28]. Знаменитый певец пел в «Русской семье»  более полугода (до февраля 1928 г.) и отпраздновал там  25-летие своей концертной деятельности (11 декабря 1927 г.). Он начал карьеру в Одессе в оперном «Русском театре». Дебютировал в «Фаусте» в роли Валентина. После пел в Киеве в опере Бородая и Брыкина, позднее перешел в оперетту к Семену Николаевичу Новикову, где режиссером был знаменитый Александр Эдуардович Блюменталь-Тамарин. С последним уехал в Москву в Никитский («Интернациональный») театр. Потом был Санкт-Петербург и участие в оперетте Николая Георгиевича Северского в «Екатерининском театре». Пел в Санкт-Петербурге на сценах «Олимпии» и «Пассажа» и других подмостках. Затем пошли концерты. Объехал всю Россию. Из Питера уехал в 1918 г. Обосновался в Париже[29].

В апреле 1928 г. у Гарапича гастролировал тенор Михаил Федорович Вишневский и солистка Елизавета Григорьевна Иванова[30].  (Вишневский учился пению у Морского, затем у А.Ф. Оленина и потом у Евгения Эдуардовича Виттинга. Около 10 лет пел в Прибалтике.) Репертуар традиционный: «Вдоль по улице метелица метет», «Москва», «Эх, была не была», «Вдоль по Питерской». Цыганские песни «Цыганка Маша», «Мы вышли в сад»[31].

В ресторане «Казбек» с успехом выступал талантливый музыкант, певец, артист Петр Дмитриевич Вертепов. Блестяще окончивший строительный факультет Белградского университета, он — родившийся в артистической семье — так и не стал строителем, выбрав ресторанную сцену, где играл в оркестре, пел, и лихо танцевал лезгинку с кинжалами. С оркестром „Казбека" выступал во дворце Короля Петра, за что все музыканты получили серебрянные медали „За услугу Королевскому Дому".
Во время войны он в рядах Русского Корпуса. Потом была Австрия, скитания по лагерям. В 1950 г. перебрался в США. Состоя во многих воинских и общественных организациях,  участвовал на благотворительных балах, концертах и вечеринках. Выступал с хором в фильме „Доктор Живаго"[32].

Можно назвать и еще одного  известного певца — баритона Николая Михайловича Аммосова (Амосова). Днем пел в кинотеатре «Коларац» четыре раза перед сеансами, а по вечерам — в «Русской семье». Он окончил Киевскую консерваторию у профессора Цветкова. Артистической деятельностью занимался с 1920 г. Репертуар обширен: оперные арии из «Евгения Онегина», «Князя Игоря», «Хованщины». Песни «Тени минувшего», «Умчалися годы», «Очи черные», «Бывали дни веселые», «Тоска, печаль...», «Я забуду тебя очень скоро», «Бубенцы», «Статуэтка», «Благодарю» и т. д.[33]

 И еще одно имя — обладавшая сильным контральто русская Алла  Баянова, исполнительница цыганских песен, снискавшая впоследствии   известность и в Советском Союзе[34]. Она и сейчас не утратила любви слушателей. О ней А. А. Гиммерверт написала книгу «Непохожая на всех Алла Баянова. Известное и неизвестное» (М., 2004). Есть там страницы и о ее жизни в Белграде.

 Русское театральное искусство было тесно связано и с рестораном со знаменитым названием, навевавшим воспоминания о Санкт-Петербурге,  «Медведь» (ул. Доситеева, 1).  В 1924 г. там играло тривиальное трио. Выступал известный С.Н. Франк[35]. С  сентября на его сцене пошли спектакли театра «Мозаика»:  «Вор» А.Т. Аверченко, «Тени прошлого и настоящего», кинопримитив, «Вечерний звон», музыкальная картина, «Сатир», гротеск Н.Я. Агнивцева. «Яша, Глаша и Луна», «Ямщик, не гони лошадей» — лубки и др.[36]

В феврале 1925 г. в «Медведе» стал работать «Подвал артистов», открытый по инициативе артистов во главе с В.С. Севастьяновым. Они хотели устроить его наподобие знаменитого мюнхенского «Simplicissimusa», в котором за 50 лет  пересидели все знаменитости искусства и сцены. К оформлению помещений были привлечены  разностилевые В.И. Жедринский, А.А. Вербицкий и В.Я. Предаевич[37].

15  февраля 1925 г. появилась реклама «Подвала артистов» б. «Медведь» — «буфет, лучшая кухня, обеды, ужины, музыка, сольные выступления артистов, модные танцы»[38]. С марта шла ежедневно программа кабаре[39]. Выступал цыганский хор при участии известной Н.Г. Вишняковой[40]. В апреле на сцене игралась  оперетта «Кармен»[41]. В мае —  фарс «Пуговица от штанов»[42].

Тогда же там выступала труппа с модным названием «Фокс»: «Настоящие парни», одноактная пьеса Аверченко; «Любовь по прямому проводу», фарс. Танцы, куплеты, лубки. Режиссер А.А. Орлов[43]. Однако мюнхенского «Простофили» не получилось и «Подвал артистов» к 1928 г. «провалился». Причина? Конкуренция, отсутствие необходимой сметки, «таяние» денег у эмиграции, бедность репертуара, отъезд в иные страны артистов, искавших европейской известности, а не провинциальной славы «огородных» Балкан.

 По сравнению с «Подвалом артистов» в «Медведе» более удачным оказался трактир «Самарканд» (Влайковича, 5),  дававший приют многим театральным группам. В ноябре 1924 г. общество балаганщиков «Ягодка» устраивало  свой первый вечер в его помещении,  отремонтированном в стиле старых московских трактиров. В труппу входили В.М. Андреева, М. Бологовская, В. Бологовской, А. Вербицкий, Г. Елачич, В. Жедринский, В. Нелидов, М. Оленина, Г. Троицкий, С. Франк, О. Шматкова и др.[44] Руководители труппы: Нелидов и Жедринский. Жанр — театр миниатюр, театр «Гиньоль». Доминировал балет с Мурой Бологовской, познакомившей сербов с пуантами,  с Ольгой Шматковой и другими танцовщиками Королевского театра. В сопровождении импровизированного хора из профессионалов и любителей под управлением В.И. Пржевальского пела цыганские романсы В.М. Андреева. Пользовалась успехом кантата в честь «Ягодки» в исполнении «духовой капеллы» из бумажных труб. При этом Жедринский обнаружил талант и декламатора. Собравшиеся острили «В Туле Белград» (tout le Белград)[45]. В «Ягодке» выступал вездесущий Сергей Франк[46]. Потом «Ягодка» ушла и дала рекламу о своем концерте в конце февраля и в начале марта  в помещении «Свободного театра» (Якшичева, 11). Вначале программа была обозначена как «Вечер смеха, балета и пения», потом — «Вечер балета, смеха и мимики»[47]. Состав ее был несколько сокращен, в него входили М. Бологовская, М. Оленина, О. Шматкова, В. Бологовской, Г. Троицкий, С. Андреевич, С. Браня(?), В. Севастьянов, Г. Елачич. Муз. Вл. Нелидов. Художник Жедринский. У рояля м-ль Цакони[48]. Это было последнее упоминание о «Ягодке».

На месте  пропавшей «Ягодки» появилась в конце 1924 г. в «Самарканде» более удачная труппа «Фокс», открывавшая сезон  21 декабря спектаклями «Веселая мельница», «Ну, пустяки, что такое», «Без суфлера», «Улица», «Мичман Джонс», «Китайский рай», «Флирт Розенберга». До и после спектакля играл ставший непременным  струнный оркестр[49]. 

Бешеным успехом пользовался С. Франк, выступавший под гитару с цыганскими и русскими песнями и романсами. «Новое время» писало о нем: «Голоса почти нет. Но есть школа и превосходная игра на гитаре. А в общем создается приятное настроение. Ведь русская и особенно цыганская песня — вся в настроении». Франк, отмечалось далее в газете,  «неподражаем» в роли рассказчика рассказов И. Горбунова, Н. Лейкина, А. Аверченко. «Особенно хорошо удаются г. Франку рассказы о купеческом быте»[50].

Успехом, в частности, пользовалась и игра Сазоновой и Ольшевского в скетче Аверченко «Милая головка»,  Е. Евгеньев и Е. Романова в комедии «Без суфлера». Декорации  делали Б.И. Дачевский (Дочевский, Дячевский) и Н.К. Мамонтов, потом к ним присоединился и А.В. Топорнин. Конферанс вел С.С. Страхов[51].

И его выступления в «Фоксе» были, вероятно, одной из приманок для публики.  27 декабря «Фоксом» были заявлены  «Царство доллара», «Собачий фокстрот», Новогодняя Пасха, Русско-сербские частушки, «Женская чепуха», «хор братьев Фоксовых» и др.[52]

 3 и 4 января 1925 г. «Фокс»  оповещал «почтеннейшую публику» о новых миниатюрах — «В дамском белье», одноактный фарс; А.Н. Вертинский «Старички и девчонки», одноактная оперетта; «Собачий фокстрот», «Три кинто на трех ослах», лубок, злободневные куплеты, «Разбитое зеркало», одноактная комедия, сольные выступления[53]. 17 января 1925 г. «Фокс» уже оповещал о постановке мозаики:  «Я ничего себе не позволял», «Танго смерть», «Лебединая песнь», «Бабочки», «Экстерн Кац», «Яша, Глаша и луна», дуэт из оперетты «В волнах страстей», цыганские песни, танцы и С.Н. Франк[54].

Новый год в «Самарканде» встретили с серьезной программой, поставив Э. Ростана «Белый ужин». Декорации Топорнина и Дачевского. Безукоризненно отыграли артисты Е. Романова и А. Баташев. В фарсах успех имели Евгеньев и Харламов, который  показал себя хорошим режиссером. Цыганские романсы мило были пропеты Саликовой[55].

Пела там романсы и актриса Ксения Сибирякова, танцевала Лорен. Особый успех выпадал как всегда на долю дуэта  Орлова с Тамаровым, спевших злободневные куплеты на русском и сербском языках.

Как и все другие труппы «Фокс» «кормился» талантом Аверченко, чья «Бочка красного вина» была отыграна  Орловым и Евгеньевым,  а  «Красивая женщина» разыграна Евгеньевым и Тамаровым[56].

В 1926 г. в Рождественской программе «Фокса» (администратор Е.Ф. Евгеньев) значились: «Трагедия молодого моряка», гротеск; «Так, значит, вы мне не папаша?», фарс; «Рождественские мальчики в Белграде», лубок; «Американский скетч», дуэт; цыганский хор. Заявлялись сольные выступления, характерные и классические танцы, романсы, песенки, арии, баллады, рассказы, куплеты и пр.[57]

 Здесь трудно сказать, почему «Ягодка» пропала так быстро, а по сути ее близнец «Фокс» продержался на сцене значительно дольше. Здесь может быть выдвинуто множество объяснений: от гонорара до интриг с подбором труппы, когда талантливые исполнители были нарасхват. Что же касается программы, то она может быть обозначена и как мозаика, или дивертисмент, театр миниатюр, жанр которых «не ограничен никакими рамками, все подойдет: и маленькая драма, и водевиль, и оперетта, и рассказ в лицах, и бытовая картинка, и танцы, и кинематограф»[58].

Наряду с «Фоксом» в 1925 г. в «Самарканде» пошли спектакли «Маленького театра», представлявшего молодые артистические силы русского Белграда. Комедии, скетчи, пародии, инсценировки, лубки, оперетты — вот программа выступлений «молодых сил» со «старым набором»  по субботам и воскресеньям и в предпраздничные дни[59]. Из скромного репертуара театра можно назвать оперетту-пародию С. Страхова «Кармен», музыкальную картину неистощимого Н. Агнивцева «Уроки танцев», комедию обязательного А. Аверченко «Черная и белая кость», выступления талантливого балагура С. Франка. Режиссер В.И. Щучкин, декорации Б.И. Дачевского и Н.В. Мамонтова[60].

Напомню, что  Франк был не только ярким рассказчиком, но и неплохим актером: играл роль Хозе в «Кармен» вместе с Саликовой, исполнявшей заглавную роль[61].

 Потом объявлялись  «Старички и девчонки» Вертинского, «Семейная драма» и «Черная и белая кость» Аверченко, лубок «Ямщик, не гони лошадей», киносилуэты «Тени прошлого и настоящего»[62]. В феврале планировали поставить «Семейную драму» Аверченко, гротеск Агнивцева «В парке», комедию Амба «Без протекции», лубок «Ямщик, не гони лошадей», Аверченко «Женщины и воры»[63].

Но, видимо, «Маленький театр» подобно своим старшим собратьям скоро прогорел и каких-либо объявлений о выступлениях его больше не было видно. Причина, возможно, заключалась в разнообразной однообразности: фарс, гротеск, лубок, пародия и т. д. Не было мощной рекламы. Репертуар других трупп, соединявших в своих программах балаган и классику, был более привлекателен.

Такая же грустная судьба постигла и открывшийся 25 июня 1925 г. «Театр миниатюр» с традиционным набором из комедий, романсов, куплетов, дуэтов, инсценировок, гротесков[64].

Недолгая сценическая жизнь была и у открытой в  июне 1926 г. русской артистической группы «Черная кошка» с ее оперетками, комедиями, фарсами, инсценировками, лубками, пением, характерными и балетными танцами[65].

В «Самарканде» время от времени устраивались и бенефисы популярных артистов, привлекавшие белградцев. Так, 1 апреля 1925 г.  русская читающая публика через «Новое время» оповещалась о бенефисе (5 апреля) С. Франка.  На трактирных подмостках обещалась быть поставлена комедия Ренникова «Жена из Совдепии», в главной роли Юлия Валентиновна Ракитина, планировались выступление артистки оперы М. Папковой, инсценировка шлягера «Ханум» — музыка и слова С. Франка. Над декорациями для «Ханум» работал Ананий Вербицкий.[66]

11 июля там был объявлен вечер лучшего русского пианиста Бориса Александровича Игнатьева, играющего произведения русских и иностранных композиторов[67].

Свои вечера-концерты устраивало в «Самарканде» и Белградское литературно-художественное общество. Так, 7 июня 1925 г. на одном из них должна была идти двухактная пьеса из советского быта «Уплотнение» Е.В. Глуховцовой (сотрудница «Нового времени», прожившая шесть лет в Советской России). В пьесе действовали начштаба еврей Гроссман, его жена, хвастающая награбленным у «буржуев», красные офицеры, бывшая горничная и «бывшие» интеллигенты. Объявлялось участие «непременных» С. Франка — что-нибудь расскажет, М. Папковой  — что-нибудь  споет. Конферанс доверялся вести опытному в этом важном деле Юрию Ракитину,  звезде русской режиссуры[68].

В 1926 г. «Самарканд» перешел в новые руки, и постепенно трактирная сцена опустела. В конце 1928 г. трактир стал именоваться  столовая-буфет  М.И. Михайлика и никаких ревю[69].

Нужно вспомнить и выступления театра-ревю «Стрекоза» на сцене в ресторане «Русская круна» (ул. Скоплянская, 11). В новой программе летнего сезона 1928 г. «Когда и где?» ставились такие сценки, как «Деревенская Арлекинада», «Шляпные картонки», «Али-баба», «Способы передвижения разных веков», «Паук и бабочка»[70]. В целом, как отмечалось в «Новом времени», на сцене шли «перелицовки неувядаемого Н. Агнивцева». Из недостатков — большие антракты и «тарелочный сбор среди публики». В газете с иронией подчеркивали, что эту «систему протянутой руки в ресторане… допустили в тех местах, где не берут денег за вход. Здесь же вопреки поговорке, дирекция старается содрать две шкуры и за билет плата, да кроме того клади на тарелку...»[71]

Ресторан в качестве сценической площадки использовали и студенты.   4 апреля 1925 г. состоялось открытие Студенческого артистического кружка «АРС» в русском ресторане «Петроград» (ул. Неманьина, 32). Для начала был избран третий акт драмы А.М. Ренникова «Галлиполи» и «Без ключа» — комедия в одном действии Аверченко. Руководитель Юлия Валентиновна Ракитина.

У молодежи были и другие возможности делать первые шаги в искусстве. Общество «Ассамблея» — любителей русского искусства всех направлений — нашло приют в ресторане «Теремок» (ул. Короля Милана, 77).  На последних вечерах были поставлены отрывки из пьес В.В. Романова «Когда умирает любовь» и его же одноактная пьеса «Развод» — режиссер В.Н. Плющевский-Плющик; «Хирургия», «Рассказ г-жи N. N.» А. Чехова, пародия на «Горе от ума» С. Страхова, «Китайский рай» Н. Агнивцева (режиссер В. Щучкин)[72]. Оформляли спектакли Н.В. Мамонтов и А.М. Росселевич[73].

По воскресеньям в «Теремке» собиралось общество «Гамаюн» — прибежище молодых поэтов и литераторов: А.К. Елачич, Ю.Б. Бек Софиев, В.А. Эккерсдорф, А.П. Дураков, Б. Соколов, И.Н. Голенищев-Кутузов, С.С. Страхов, В.В. Хомицкий[74].

 Более успешным были выступления «отцов» в калейдоскопе трупп, таких, как петербургская из 1917 г.  «Би-ба-бо» под управлением супружеской четы Я. Яковлева и М. Ласки и сербо-русская «Весела кокошка» («Веселая курица») под управлением Н. Альвар и Е. Габаева. Программа в обеих группах выдержана была в стиле русских театров-миниатюр[75].  В Би-ба-бо в программе играли главную роль две пьески на сербском языке. Так, в шутке «Болтушка» (играли К. Сибирякова и Е. Евгеньев) муж не выносит болтовни жены и уходит из дома, а жена симулирует самоубийство. Имел успех у публики и «Ансамбль четырех кавалеров» — Яковлев, Тамаров, Орлов, Евгеньев, равно как и комические куплеты Тамарова. Были и оперные арии и романсы в исполнении Германович[76]. В «Веселой кокошке»  играли сербские артисты Мила Данулович,  Данулович 2-я; из русских — баритон Габаев; пианист и композитор Веселовский; фарсовый комик Харламов и др.[77]

9 июня 1927 г. в кафане «Славия»  открыла сезон новая артистическая группа «Жар-птица». Режиссером и распорядителем был преданный миру театра В.И. Щучкин. В программе миниатюры и сольные выступления[78]. В «Жар-птице», отмечали в «Новом времени»,  конферанс шел на сербском языке, что сразу завоевывало симпатии местной публики.  прекрасные стильные декорации и костюмы. В программе: старые номера из репертуара дореволюционных театров миниатюр; лубок «Ванька и Танька», старый «Царь Ахрамей» и скетч из жизни апашей, репертуар «Театра ужасов». Добавлю, что  «Сказка о премудром Ахромее и пресветлой Евпраксии», гуселька Чуж-Чуженина (Н. Фалеев), муз. Пергамента, шла в 1912 г. в петербургском «Театре Мейсонье», программа которого определялась четырьмя словами —  «Юмор, Сатира. Музыка. Краски». Название было плодом нехитрых рассуждений:  «Есть Рубенс, но есть и Мейсонье. Устроим театр Мейсонье, театр небольших по объему сценических вещей». Рисуя картину этой сказки, рецензент сам впадал, пишет Л. Тихвинская, в «древнерусский стиль»: «Царь Ахромей все ест, да пьет <...>горы высокие индеек, баранов и пирогов, окруженные озером из вин, да ласкает царицу. А сам старый, не то что Чур-Чурилушка, добрый молодец с кудрями вихрастыми, со щеками румяными, с песней и пляской <...>. И уходит царица Евпраксия на утехи любви с Чуром, а вместо себя наряжает девку-чернавку. Но девка-чернавка тоже не хочет утех со старым королем и надевает женское платье на гусляра. И чудятся Ахромею рожи Евпраксии в трех лицах»[79]. После таких забавно-приятных картин из  псевдо-царского быта — все люди, все человеки, шли отдельные сольные выступления. Небольшой  лирический тенор, две  танцовщицы, исполнившие порознь и вместе характерные танцы. И в качестве сюрприза выступление с  французскими шансонетками и песенками,  «уже не молодых по рождению, но вечно юных по темпераменту. Прекрасный изысканный французский язык, каким говорят, кроме некоторых французов, только русские. Красивые изящные жесты. Много интимной шалости в фразировке...»[80]

В октябре следующего, 1928 г., труппа давала представления в ресторане «Академия» на Кнез-Михайловой улице. Программа составлена в стиле «Летучей мыши», «Кривого зеркала» и «Синей птицы»[81]. В первую программу входили:  «Кармен наизнанку» — оперетта-пародия; «Термометр любви» — веселые сцены; серенада трех кавалеров — буффонада; «Праздник в деревне» — веселый ансамбль. Режиссеры Л. В. Леонский и В. И. Щучкин. Билеты шли по 10 и 15 динаров[82]. Сама программа менялась еженедельно и состояла из доброго десятка номеров. Там были и гавот  балерины Федоровой, номера  стильной актрисы Таракановой, выступления Боровиковской в  характерных ролях, певицы Фалиери с французскими шансонетками. Декорации Голдшмита и Дачевского, Антипова. Реквизит Мамонтова[83]. Можно упомянуть и милую сценку, в которой представлены три купе спального вагона — одно занято новобрачными, другое — старыми супругами, третье — веселящейся парочкой[84].

19 октября 1929 г. был открыт «Theatre Intime» (ресторан «Сити» в Пассаже Югословенского банка),  театр художественных миниатюр по образцу петербургских театров. Во главе труппы стояла Вера Бураго[85].  Программа состояла из 2 отделений по 4 номера в каждом. Пресса отмечала «Песнь индийского гостя» из «Садко» в исполнении Говорова и в сопровождении танцев Драгневич и Ланшевского (Ланцшевский?),  мелодраматический этюд С. Страхова «Роковая маска», разыгранный Гордановой (Гардановой) и Эккерсдорфом. Не были забыты и сцена искушения из «Таис» Массне в исполнении Бураго с Ланшевским и очаровательная «Осень» Шопена в исполнении Линевич. Фурор вызвал любимец публики «Чарльстон», да вдобавок еще и «Эксцентрик». При этом костюм танцовщицы Драгневич состоял из минимального количества «тканей», остальное добавляла сама природа; словом, как выражался куплетист Павел Троицкий, «декольте до аппендицита»[86].

Обязательным атрибутом культурной жизни русского Белграда были вечера-концерты, устраиваемые обычно по ресторанам. Так, в Русском ресторане (ул. Дворская, 5) 5 апреля 1924 г. Е.И. Попова спела арию Маргариты, Н.Г. Волевач — арию из «Травиаты», К. Томич — песню Бинички, А.А. Балабан пел романс «Она хохотала» и играл на рояле. В.А. Нелидов, возможно сын посла в Константинополе А. И. Нелидова,  пел тенором, баритоном, басом и меццо-сопрано. Концерт был устроен директором Королевской оперы С. Христичем для поправки материального положения одного бывшего артиста Императорских театров. Цена билета 30 динаров, т. е. бутылка смирновской в золоченой бутылке[87]. Играл оркестр Георгия Черноярова[88].

Здесь надо назвать и упоминавшиеся «субботники» литературно-художественного общества, устраиваемые с февраля 1921 г. по разным ресторанам, отелям, залам. Так, на исходе зимы в Русском ресторане «Златан лев» (ул. Пуанкаре, 20) читала стихи актриса и режиссер Ю.В. Ракитина, пели цыганские песни Ольга Эрнани и В.М. Андреева,  режиссер Ю. Ракитин — декламировал, критик масонства Г.  Бостунич читал свои стихи, пел романсы галлиполиец  С. Мошин, кавказские песенки исполнял В. Борзов. Гости также экспромтом выступали со стихами[89]. На другом «субботнике» в октябре 1922 г.   играл на балалайке ее виртуоз Валериан Шумаков, выступала Анна Александровна Степовая, приехавшая из Праги,  с цыганскими и русскими романсами. Тембр голоса — глубокое контральто.[90] В ее «Песнях улицы», писали в «Новом времени», звучала  «вечная элегия жизни, которая близка сердцу каждого человека». Огромным успехом пользовались романсы «Подруга ль тебя разлюбила», «Продавщица фиалок»[91].

Завершая свой экскурс в театрально-ресторанный мир Белграда, можно высказать на бумаге несколько публичных предположений:

отличие  белградского ресторанного театра от московских и петербургских кабаре и театров миниатюр состояло  прежде всего в том, что в нем соединялись черты и элементы  площадного искусства с классическим, взращенным на поле культуры;

театры миниатюр, дивертисменты, гротески, мозаики, фарсы — исчезнув в России, пережили кратковременный расцвет в эмиграции, помогая русским людям забыться;

мимолетность существования большинства ресторанных театров, артистических групп объясняется причинами, изложенными в тексте плюс еще одной — передозировкой балагана, когда возвращение в Россию откладывалось;

русское искусство, прежде всего песенное,  театральная классика, хоры,  музыка,  балет  — все это благотворно влияло на  сербов, знакомило многих с русской культурой.