Архитектурное наследие – огромный и ценнейший пласт культуры русского зарубежья. Если вспомнить известное выражение И. Грабаря о «совершенно исключительной архитектурной одаренности русского народа», и что Россия в области искусства «по преимуществу страна зодчих», то можно полагать, что и за пределами России эта характерная творческая одаренность нации не исчезла. А если учесть общий высокий уровень  профессионализма российских зодчих   конца XIX- начала ХХ в., активную жизненную  позицию российской эмиграции  в странах пребывания, то можно не сомневаться, что и архитекторы не остались в стороне от созидательной деятельности.  В тоже время,  необходимо с сожалением констатировать, что именно этот вид русского искусства за рубежом наименее исследован отечественной гуманитарной наукой.

Для огромного числа русских архитекторов 1917 г. стал концом их творческой деятельности. По данным А.Ф.Крашенинникова, судьба почти половины – а их до революции в России трудилось около 3 тысяч – после революции теряется в неизвестности[1]. Нужны целенаправленные исследования, сколько из них стали эмигрантами. В России такой статистики не велось, нет ее  и за рубежом. Подобные  попытки на международном уровне были предприняты один раз, в 1938 году, Объединением Русских Архитекторов  в Праге. Составленные ими списки русских архитекторов-эмигрантов были далеко не исчерпывающими. Например, в Маньчжурии значится имя всего одного русского архитектора, в то время как там работали многие десятки. Можно было бы считать работу Ф.Ф. де Постельса (1949), подводящего итоги деятельности русских зодчих в Америке, еще одним и, кажется, последним опытом в этом направлении[2].

Пока зарубежные архивы для большинства отечественных исследователей не стали реально доступнее, занимающихся темой архитектуры русского зарубежья  по-прежнему слишком  мало по сравнению с массивом невыявленного, полузабытого, утраченного. Уходят от нас и те, кому довелось общаться с архитекторами-эмигрантами, кто что-то знает об их творческих судьбах. Отдельную проблему представляют архивы архитекторов, насколько известно автору, в отечественных государственных хранилищах их нет или они не  выявлены[3]. Поэтому необходимо подчеркнуть чрезвычайную актуальность и сложность проблем воссоздания и осмысления русского архитектурного наследия за рубежом в целях  его включения в общую картину развития русской культуры ХХ века.

Статья посвящена двум православным храмам-памятникам  первой трети ХХ в., которые объединяет одноименное посвящение, символичное для русского зарубежья – памяти  Николая II и его семьи. На Руси издревле строили «храмы в память»  о  том или ином значительном в истории страны события, лица. Храм-памятник Нового времени  начал складываться во второй половине XVIII в. А  в XIX – начале ХХ вв. храм-памятник превратился в России в главенствующий тип наделенного мемориальной функцией здания[4]. В русском зарубежье эта традиция  получила активное развитие.

Попытаемся впервые зафиксировать, где в зарубежье существуют культовые  сооружения, связанные с именем Николая II. В Сербии, неофициально канонизировавшей Николая II раньше всех, в середине 1930-х гг., были созданы иконы его имени и  размещены в монастыре Св. Наума и других сербских храмах. В Белграде  в сербском храме Александра Невского, воздвигнутом в конце XIX в., впоследствии была установлена мраморная плита с надписью «Николаю II – царю-мученику». Так же как и в соборе Александра Невского в Париже, основанном в середине XIX в.,  обществом ревнителей памяти Императора Николая II сооружен Крест-памятник по убиенной царской семье. На Белградском Новом кладбище в 1935 г. возведен памятник с часовней-усыпальницей Николаю II и двум миллионам русских воинов, погибшим на фронтах первой мировой войны 1914-1918 гг. Часовня-памятник усопшим русским эмигрантам,  Николаю II и его августейшей семье возведена на кладбище в Загребе в 1935 г. На Дальнем Востоке, в Харбине, в 1936 г. построена часовня в память об императоре Николае II и сербском короле Александре I. В Валенсии, на территории храма Знамения Пресвятой Богородицы сооружена Голгофа с серебряной доской в память Царя-Мученика   и его семьи (1951). Вероятно,  существуют и другие сооружения.

Храмов-памятников  Николаю II и его семье в русском зарубежье  выявлено шесть: в Китае, Бельгии, Австралии, Франции и два – в Америке. В Америке –  храм-памятник в честь Казанской иконы Божьей Матери (где именно – не установлено) и Свято-Николаевский собор в Сиеттле. В Австралии – Свято-Николаевский собор в Брисбене. Во Франции – в Вильмуасоне (под Парижем) церковь св. Царя-Мученика и свв. Новомученников и исповедников (нач. 1980-х гг. Сейчас – домовая церковь).

Судьбы привлеченных к исследованию храмов-памятников – брюссельского  и шанхайского, задуманных и построенных в одно время, совершенно разные. Храм во имя Иова Многострадального  в Брюсселе  всемирно известен, овеян славой. Он исполняет свою функцию по сей день,  охраняется бельгийским правительством как памятник архитектуры и является достопримечательностью города. С конца 1990-х гг. к нему было обращено особое внимание Московской патриархии в связи с вопросом об официальной канонизации царственных мучеников: в храме-памятнике хранятся ценнейшие  реликвии царской семьи.

Военно-приходская церковь свт. Николая Чудотворца, сооруженная и освященная в начале 1934 г. в Шанхае, стала первым храмом-памятником Николаю II в истории русского зарубежья. Тем не менее, сейчас он забыт. По воспоминаниям бывших русских шанхайцев после 1947 г. Свято-Николаевская церковь стала считаться советской, а после отъезда русских  была закрыта китайскими властями и использовалась под склад. Все иконы и церковная утварь были уничтожены. Сейчас здание бывшей Свято-Николаевской церкви тесно окружено современной застройкой, не имеет крестов, несколько  изменило свой внешний облик, в киоте на фронтоне колокольни – портрет Мао Цзэдуна, и используется под французский ресторан. Интерьер храма претерпел значительные изменения: появились межэтажное перекрытие, новые росписи со светскими сюжетами. Но сохранились частично прежняя стенопись, мозаичное изображение Пантократора, паникадило и цветные витражи [5]. Сооружение охраняется Шанхайским муниципалитетом как памятник архитектуры. Фотография церкви вошла в одну из книг  известной гонконгской серии, посвященной западной архитектуре в Азии, в которой объективно оцениваются ее архитектурно-художественные достоинства [6].

Сведения об авторе проекта шанхайского храма, который современники считали  шедевром современного церковного искусства – архитекторе Александре Ивановиче Яроне  фрагментарны и относятся исключительно к российскому периоду[7]. Знаем мы о нем весьма немного.  Напротив, в Русском Зарубежье Ярона знали очень хорошо, о чем говорит публикация в сан-францисской газете «Русская жизнь» к 25-летию со дня смерти архитектора[8].

В Шанхай А. И.Ярон (1874, Санкт-Петербург – 1935, Шанхай) прибыл из Владивостока в 1922 г. Со страниц альманаха “Врата” предстает одаренная и энергичная личность, выделяющаяся своей исключительностью не только в среде русского Шанхая, но и во всей русской эмиграции Дальнего Востока[9]. Он был организатором и председателем первого в Шанхае литературно-художественного объединения “Аполлон”, одним из инициаторов и лектором местного Технического Центра. Профессия архитектора оказалась востребованной в Шанхае: Ярон  открыл собственную мастерскую, построил много крупных  общественных сооружений, ставших достопримечательностями города, доминантами в городском ландшафте.

Свято-Николаевская церковь служивших в российской армии и флоте  памяти царя-мученика Николая II и его августейшей семьи была ключевой в творческой судьбе  А. И. Ярона, несравнимо более значимой в духовном смысле, чем все остальное. Храм, завершенный почти за год до смерти архитектора, был поистине любимым детищем его создателя, вложившего в свое последнее творение всю душу и талант. Будучи  одним из главных вдохновителей создания храма, он безвозмездно разработал эскизный проект, выполнил рабочие чертежи и возглавил строительство, оплачивая из собственных средств работу всего технического состава[10].

Идея о сооружении в центре французской концессии Шанхая православного храма-памятника принадлежит генерал-лейтенанту Ф.Л.Глебову. Текст выпущенного в 1932 г.  обращения с призывом вносить свою лепту в «возвышенное дело» содержит и смысл особого посвящения храма-памятника: “…созданный нами здесь, на чужбине, храм-памятник достигнет всей полноты своего значения, будет и памятником великого русского несчастья, памятником наших страданий, нашей тоски по Родине, нашего сердечного раскаяния в содеянных грехах, веры в Бога и в воскресение святой Руси”[11].

Вместе с обращением распространялся отпечаток графического листа с перспективным изображением храма, подписанного автором и датированного 25 ноября 1932 г.[12]. Остальной проектно-сметной документации не обнаружено, как и фотоснимка общего вида сооружения, сделанного во второй половине 1930-х гг. и позже. Закладку храма-памятника  18 декабря 1932 г. журнал “Рубеж” прокомментировал как “исключительное в истории Шанхая русское православное торжество”[13].

Новые веяния в искусстве России в конце XIX – начале ХХ века соотносились в первую очередь с неорусским стилем – национально-романтической версией модерна. Это яркое  направление, особенно активно проявившееся в религиозном искусстве – культовом зодчестве,  церковной живописи, музыке, продолжило свое бытие за пределами России.  Шанхайский храм-памятник, возведенный  через полтора десятка лет после “смерти” неорусского стиля в России, творчески развивал его эстетику.

Архитектура  храма стоит в одном ряду со многими известными в России храмовыми сооружениями  начала ХХ в. в нерусской стилистике, но особенно явно перекликается с одним менее известным  конкурсным  проектом часовни-памятника в честь 300-летия Дома Романовых в Каменец-Подольске (арх. Д. А. Васильев и М. А. Адамович. Не реализован)[14], будучи при этом оригинальным сооружением.

Композиция и стилистика храма основаны на интерпретации нескольких прототипов, уже ставших традиционными для практики неорусского стиля. Тут можно упомянуть и о церкви Вознесения в Коломенском.  Речь идет отнюдь не о повторе конкретных форм. В шанхайском храме-памятнике, прежде всего, ярко выразилась принципиальная установка неорусского стиля на вертикализм композиции и башнеобразность силуэта. В нем отсутствует величественный шатер Вознесенской церкви,  но присутствует проникнутый вертикальной динамикой ее композиционный строй. Не похож храм на прообраз и производимым эмоциональным впечатлением,  его скульптурно-пластичный объем изящен, светел и жизнеутверждающ.

Оригинальное конструктивное решение с открытым внутрь шатрообразным пространством усиливает в интерьере впечатление устремленности ввысь.  Интерьер храма-памятника был тщательно продуман и высокопрофессионально исполнен ведущими мастерами живописи Шанхая. Ярон разработал проекты иконостаса, киотов-памятников, эскизы паникадил, изразцов, мозаичного орнамента плит пола, витражей, дверей,  аналоев, подсвечников и т.д. – все в древнерусском стиле. Мозаичное изображение Пантократора в своде центрального купола, иконы по двум сторонам царских врат были также его работы.

Многообразие художественной отделки интерьера: величественные образы святых, лепной декор,  изразцы, блеск гравировки и филиграни иконных риз – не разрушало эстетику условности внутреннего пространства храма, воплощавшего современным языком форм заветы аскетичной духовности русской православной церкви. Чудесная красота храма не была подавляющей, а была уютной и теплой[15]. Символичным, как и каждая деталь в этом храме, было цветовое решение куполов: центральный – покрыт мозаикой сине-бирюзового цвета, четыре малых купола темно-синего цвета с золотыми звездами, купол колокольни трех цветов Дома Романовых: белого, оранжевого и черного.

Автор заметки по истории возведения храма писал в 1936 г.: “… как много говорит русскому сердцу это святое сооружение-памятник страданий, перенесенных Русским народом за время революции, символом которых нам являются мучения и смерть Царя Мученика и Его Августейшей Семьи”[16]. Таким образом, содержание храма-памятника Николаю II в сознании его современников расширено до памятника страданиям всего русского народа, постигших его во времена исторической беды, которая стряслась с Россией.

На сегодняшний день можно констатировать незавидное, даже убогое, положение некогда высоко почитаемого русской колонией Шанхая Свято-Николаевского храма-памятника. Включение его в научный оборот явится первым шагом в разрушении пелены незаслуженного забвения замечательного памятника духовно-общественной мысли и созидательной деятельности российской эмиграции на Дальнем Востоке.

О Николае Ивановиче Исцеленнове (12.06. (31.05) 1891, Иркутск – 24.02. 1981, Париж) – авторе храма-памятника в Брюсселе развернутые словарные статьи появились в России во второй половине 1990-х гг.[17]. В Русском Зарубежье он всегда был заметной фигурой. Тем не менее, можно сказать, попытки исследовать собственно творческую судьбу архитектора только начинаются. Многочисленные статьи Исцеленнова 1950-, 70-х гг. в парижских “Возрождении” и “Русской мысли” о русском религиозном искусстве тоже еще никем не осмыслены.

Храм-памятник в Брюсселе во имя Св.  Иова Многострадального был, пожалуй, главным сооружением для Исцеленнова в его религиозном творчестве в зарубежье, хотя и не единственным. Нынешний председатель общества “Икона” З.Е.Залесская вспоминает, что “постепенно он [Исцеленнов] стал очень сведущим иконоведом и специалистом по архитектуре древних храмов, и к нему стали обращаться за советами со всего мира”[18].

У истоков идеи сооружения храма в Брюсселе “в память Царя Мученика Николая II и всех русских людей, богоборческой властью в смуте убиенных”, а это был 1929 г., стоял Н.М.Котляревский. Строительный комитет имел свои отделения во всех странах, где проживала значительная русская колония. Было отделение и в Харбине. Можно утверждать, что, по крайней мере с 1931 г., русская эмиграция  в  Китае знала о намерении возвести  в Брюсселе храм-памятник Николаю II. Возможно, витавшая в воздухе идея в какой-то мере подтолкнула генерала Глебова к мысли построить подобный храм в Шанхае.

Заложенный в январе 1936 г. брюссельский храм-памятник в 1937 г. был вчерне завершен. Строительный комитет призвал подавать информацию всех желающих увековечить на памятных досках, которые предполагалось установить на стенах храма-памятника, имена своих близких, погибших от советской власти.

В русском зарубежье ХХ в.  православный храм зачастую осознается, кроме всего прочего, и памятником русской культуры,  русского церковного зодчества. Закономерно, что одним из условий конкурса на проект брюссельского храма было создание “памятника скорби о годах смуты” – по образу древнерусских церквей. Художественно-техническая комиссия выдвинула условие считать за прообраз нового храма придел шатровой каменной церкви Преображения Господня в подмосковном селе Острове (кон. XVI в.).

Известно, что комплекс и детали Преображенского храма уникальны для русской архитектуры эпохи Ивана Грозного. Но, видимо, не  архитектурные качества этой церкви выделили ее. Причина в другом: в символическом значении этой церкви для российской эмиграции, задумавшей  храм-памятник, обращенный своим содержанием в будущее. Село Остров – одна из древнейших великокняжеских и царских усадеб, летняя резиденция князей и царей со второй половины XVI и до конца XVII в. Видимо, поэтому выбор пал на островскую церковь, выстроенную по преданию Иваном Грозным и служившую почти столетие царскому роду.

Это творение допетровского русского зодчества не единожды бралось в качестве прототипа для новых православных храмов как в России в начале ХХ в, так и в дальнейшем в Зарубежье. Так, при разработке проекта православного Успенского храма на Ольшанском кладбище в Праге (1926), имелась мысль решить проект в духе одного из приделов Преображенской церкви в Острове[19]. По всей видимости, предложение профессора  Н.Л.Окунева взять за образец придел Преображенской церкви объясняется его осведомленностью о существовавшей, но нереализованной в Успенской часовне-усыпальнице, архитектурной идее, и желанием непременно  претворить ее в жизнь.

На конкурс в конце 1934 г. было подано множество проектов, среди которых исцеленновский был признан лучшим. Проект храма нам известен по графическому листу с изображением перспективы комплекса. Строительно-художественные работы по  храму велись очень долго, к тому же были прерваны войной, и освящение его состоялось только в1950 г. (инженер-строитель  Э. Фричеро).

Храм-памятник, дом причта с колокольней и ограда образуют комплекс, расположенный в живописнейшей части Брюсселя, у парка Woel-Vedael. Нет необходимости останавливаться на внешнем облике храма. Архитектура придела островской церкви, воссозданная в брюссельском храме-памятнике, известна и описана во многих трудах по истории русской архитектуры. Имеет смысл говорить лишь о том, что отличает его от прототипа. Во-первых, он изначально не мог являться абсолютно точной копией образца: придел Преображенской церкви преобразован в самостоятельный храмовый объем. Много позднее, в 1968 г., над входом в церковь помещена  мозаика с изображением палладиума дома Романовых – Федоровской иконы Божьей Матери (худ. Мейендорф) в соответствии с переосмысленной традицией ярославской архитектурной школы.  Во-вторых, в проекте новое конструктивное решение перекрытия, новый материал – бетон, новая концепция художественной структуры интерьера.

Все убранство храма-памятника предельно лаконично, стены оставлены не расписанными. И только в алтарной апсиде единственная стенопись – образ Богоматери Оранты, исполненный самим зодчим. В приеме расположения одиночной росписи на восточной стене храма проявилась своеобразная форма возрождения обычая, свойственного многим северным русским деревянным и каменным храмам, оставлять стены не расписанными[20]. Благодаря первозданной чистоте стен, все внимание концентрируется на композиционно и художественно доминирующем в пространстве храма трехъярусном иконостасе, киотах-памятниках, заупокойном столе, мемориальных досках.

В русском зарубежье удалось вернуться к очень строгой иконописи, но “она была не только повторена, но обновлена и изнутри оживлена соприкосновением с художественными веяниями века, сопряжена с интенсивной богословской работой”[21]. По-видимому, именно в интерьера брюссельского храма-памятника  воплотился тот дух свободы для религиозного творчества, который был осознан и воспринят деятелями парижской “Иконы”, возглавляемой долгие годы Исцеленновым.

Одновременно с сооружением каменного храма был возведен и другой памятник, нерукотворный, полный церковного и исторического значения. На внутренних стенах храма-памятника установлены каменные памятные доски с именами всех жертв смуты. Они призваны заменить могильные плиты для тех, кто был лишен возможности христианского погребения: близкие погибших могли приехать в храм как на могилу[22].

Подобно тому, как это всегда происходит в храмах-памятниках, в брюссельском храме, увековечившем имена новомучеников, российских исповедников и сотен людей, произошло совмещение сакральной функции с мирской: храм одновременно стал памятником жертвам революции, а после прославления в 1981 г. РПЦ Заграницей святых новомучеников – и памятником во славу новым святым мученикам.

Итак, особенность брюссельского храма-памятника состоит в непосредственном воссоздании архитектуры образца.  В данном случае Исцеленнов не искал самовыражения как творец. В своей работе “Судьба С.-Петербурга по его соборам” Исцеленнов написал про Федоровский Государев собор: “он не пятиглавый по скромности, потому что глубокое религиозное чувство Царя ищет больше молитвы, чем величия…”[23]. В своем проекте храма памяти Царя архитектор тоже не искал  величия, тем более для себя.

Проведенное исследование двух различных по подходу к  проектированию, но одинаковых по мемориальной функции храмов позволяет сделать следующий  вывод. Воссоздание в русском зарубежье первой трети ХХ в. известных храмов России или сооружение храмов по древнерусским прототипам является реализацией стремления посредством архитектуры православной церкви – символа нерушимости православных традиций – еще раз самим утвердиться в Православии, просветить инославный мир, поставить памятник русской православной культуре и, наконец, увековечить память о последнем Царе (так мечтавшем  об единстве с народом) и всех русских людях, ставших жертвами революции и социальных потрясений в России в начале ХХ в.

Храмы-памятники Николаю II имеют непреходящее историко-культурное значение, реализованное в той важной роли, которую они сыграли (и играют) в духовной жизни русского зарубежья. Они обладают несомненной архитектурно-художественной ценностью, наследуют традиции православного зодчества России начала ХХ в. и воплощают творческие искания российской эмиграции первой трети ХХ в. в  религиозном искусстве.

 

Примечания