По материалам издания: Родионов В. Иконописец
// Вестник (Кокейсвил, Мериленд,
США). - 2001. - № 9 (268).

Перепечатано с сайта: "Русская эмиграция",
разработанного Центром по изучению русского зарубежья
Института политического и военного анализа

Первый разговор двух русских в Америке строится по одному трафарету: откуда приехал, сколько лет в стране, где живешь, чем занимаешься. Мое знакомство с Владимиром Красовским состоялось в православном храме, где он расписывал стены, и спрашивать его о роде занятий в данной ситуации было излишним. Оставалось уточнить местожительство, стаж американской жизни и откуда родом. Я был готов к любому ответу на последний вопрос: Кушка, Анадырь, Чувашия, Тува - но чтобы... Бангкок!

Мало того, что я впервые видел "живьем" иконописца, так еще и "сиамскоподданного", - это становилось интригующим. И хотя его время было сжато до предела: Владимир заканчивал роспись часовни, - он любезно выкроил пару часов, чтобы рассказать о себе и своей уникальной профессии.

- Хотя я действительно родился в Таиланде, но никакой не "сиамскоподданный". Я - гражданин США русской национальности. Потомок белых эмигрантов. Мой прадед по отцовской линии, Павел Федорович Красовский, служил тайным государственным советником у государя императора - это генеральский чин. Дед был полковником царской армии и преподавал в военном училище в Санкт-Петербурге. Во время большевистских погромов дед был тяжело ранен, бабушка его выходила, и, благодаря связям, им удалось вместе с малолетними детьми бежать в Сибирь, а оттуда в Манчжурию. "Путешествие" из столицы в Китай заняло два года.

Беженцы в основном осели в трех городах - Харбине, Шанхае и Тяньцзине. Мои дед с бабкой оказались в Харбине. Это был практически русский город с русскими названиями улиц, двумя десятками православных соборов, пятью гимназиями, вузами, симфоническим оркестром. Все местные китайцы говорили по-русски. Главное богатство, которое вывезли с собой наши дедушки и бабушки, была любовь к России, ее истории, культуре, православной вере.

Мой будущий отец оказался в Китае 8-летним мальчиком. Здесь он закончил школу, поступил в университет, но в связи с японским вторжением в Манчжурию не закончил обучение. Не будучи гражданином Китая, отец воевал на его стороне в составе Русского добровольческого корпуса. После войны устроился на работу в крупную международную пароходную компанию, которая имела свое представительство в Шанхае. Хорошо владел английским, что, несомненно, помогло в его маркетинговой карьере.

Родители матери бежали в Манчжурию из Томска, и моя мама родилась уже в Китае. Поколение белой эмиграции было поистине "унесенное ветром". Сначала бежали от большевиков, затем - от японцев, в 1949 году - от китайских коммунистов. Правительство Филиппин специально для русских выделило целый остров Тубабао. Это был своего рода лагерь для перемещенных лиц, плацдарм для еще одной эмиграции. Русских охотно принимали Австралия, Бразилия, Аргентина, Венесуэла, других разметало по остальному свету.

Мои родители обвенчались на Тубабао в барачном храме. Отцу его компания предложила хорошее место в Бангкоке, где я и родился в 1950 году. Через два года у меня появился брат. Отца часто перемещали, и его третий сын родился в Гонконге, последний - уже в США, где мы очутились, опять же, благодаря компании отца.

По тамошним меркам в британских колониях - Сиаме и Гонконге - мы принадлежали к очень зажиточным слоям общества. У нас были свои слуги и шофера, но в Америке иные стандарты, и для семьи настала весьма скромная жизнь, иногда не хватало денег даже на молоко. Все мы - я и братья - выросли при церкви, одновременно посещали обычную американскую школу и приходскую гимназию при храме Всех русских святых, где нам преподавали русский язык, географию, историю, закон Божий.

- Владимир, ни для кого не секрет, как быстро забывают родной язык дети эмигрантов. Год-два, и родителям с подростками впору разговаривать через переводчика, не говоря уже о детсадовском возрасте. Вы же, эмигрант в третьем поколении, никогда не жили в России, а говорите по-русски абсолютно правильно и без акцента. В чем секрет?

- Секрет простой. Есть только два способа сохранить язык и культуру предков: семья и церковь. При большинстве русских храмов в Америке есть гимназии и школы с русским языком обучения.

- Да, в таких городах, как ваш Сан-Франциско, с огромной русской общиной, создать русскую гимназию не проблема. Но как быть, например, в Луисвилле, в американской церкви всего с двумя десятками наших прихожан?

- Задача непростая, выход только один - семья.

- Кем вы себя считаете: американцем или русским?

- Хотя я физически родился в Таиланде, а являюсь гражданином США, моя родина - Россия, поскольку в моих жилах течет русская кровь. Если меня спрашивают: ты кто, я отвечаю - русский. Больше того, мои дети, родившиеся в Америке, считают себя русскими.

- На каком языке думаете?

- Обоими языками - английским и русским - я владею совершенно свободно, но думаю на русском.

- Владимир, вы были в России?

- Единственный раз, два года назад. Мы поехали вдвоем с мамой по частному приглашению, неделю были в Москве, неделю - в Петербурге. Вам не передать потрясение, какое я пережил при встрече с Россией! Я две недели плакал. Все, что я когда-то читал в учебниках, предстало наяву: Кремль, Успенский собор, Екатерининский дворец, Зимний... Я был на богослужениях в московских и петербургских храмах, в Александро-Невской и Троице-Сергиевой лаврах, церквах, где Пушкина венчали, где его отпевали, в Донском монастыре, я видел стены со следами пуль, у которых большевики расстреливали невинных... Я все остро переживал, но вместе с тем гордился своей принадлежностью к великому народу с великой историей и великой культурой.

- Как сложилась ваша судьба в Америке?

- После школы я поступил в университет, где получил степень бакалавра по русской литературе и музыке, три года изучал архитектуру, служил в Национальной гвардии. 12 лет играл на рояле и на довольно хорошем уровне. Моим учителем был профессор Костевич - ученик Зилотти, тот, в свою очередь, учился у Рахманинова. Но жизнь сложилась так, что с дипломом филолога я очутился в страховой компании, где проработал 8 лет. В 1980 году женился на русской девушке Наташе Метленко. Она из духовной семьи. В жизни моей семьи религия и церковь занимают исключительное место. Отец был церковным старостой, брат Ефрем стал монахом, брат Роман - иеромонахом, брат Александр - священником. Я же любил петь в церковном хоре. Еще когда мне было 17 лет, меня приметил регент кафедрального собора Михаил Сергеевич Константинов - великий талант в своем деле, выпускник Киевской консерватории - и взял под свою персональную опеку.

- Насколько я понимаю, вы сейчас не филолог, не пианист, не страховой агент, а иконописец... Чем объяснить такой зигзаг судьбы?

- В том же 1968 году из Троицкого монастыря, что под Нью-Йорком, к нам на роспись храма был приглашен, пожалуй, самый авторитетный иконописец в Америке о. Киприян. Я к нему навязался в помощники. Дал он мне кисть и велел закрасить несколько квадратиков. Похоже, я с работой справился настолько успешно, что о. Киприян благословил меня за усердие и тут же отправил с глаз долой. Однако я оказался настырным и упросил его дать мне еще какую-нибудь работу. Орнамент высотой в три человеческих роста я за две недели перенес из одного угла храма в другой, таская за собой леса по всей церкви и, как ни удивительно, с заданием справился. О. Киприян оставил меня у себя, и под его началом я около десяти лет занимался росписью. "Карьера" иконописца шла параллельно основной учебе и работе.

- Это ваш особый случай. А какова типичная система подготовки иконописцев?

- Мой случай и есть типичный. Испокон веков искусство православной церковной живописи передается от мастера ученику, из поколения в поколение. Никакие академии и художественные училища этому жанру не обучают.

- Наверное, для этого есть какие-то основания?

- Безусловно. Иконопись - церковное искусство, а иконописец - не просто художник, а еще и служитель церкви. Не имея благословения иерархов, художник не может приступить к работе. Так было всегда, так есть сейчас.

Как правило, мастерству иконописи обучают в монастырях, и "кандидатов" подбирают из числа послушников либо семинаристов, проходящих монастырское послушание. По талантам определяют: ты идешь в коровник, ты - на пасеку, ты - в столярку, ты - на клирос, ты - в иконописную мастерскую...

- Как в армии, самым способным - самые "теплые" места: спортрота, музвзвод...

- Не скажите, у семинаристов самым "теплым" местом считается коровник...

Таким образом я проучился у о. Киприяна много лет, затем стали появляться заказы, и после долгих сомнений в 1985 году я перешел "на вольные хлеба". И вот уже работаю самостоятельно свыше 15 лет.

- Откуда берется "портфель заказов" и есть ли с ним проблемы?

- По принципу: земля слухом полнится. Встречаются два батюшки, у одного нужда в иконописце, а второй: я знаю такого, он у меня расписывал! И потом: сначала человек работает на имя, потом оно на него. Проблем с заказами нет, скорее, проблема, как управиться. Настоящих специалистов на триста с лишним православных храмов в стране немного - около дюжины.

- Каким вы себя считаете иконописцем? Выдающимся или посредственным?

- Выдающимся был о. Киприян. Ему сейчас за 90, и по здоровью он уже не у дел. О себе судить трудно, но, пожалуй, могу причислить себя к хорошим мастерам. Мои работы сейчас находятся более чем в двадцати храмах.

- Есть ли в вашей среде специализация по жанрам?

- Конечно. Одни пишут домашние иконы, вторые - иконостасы, третьи работают с окладами. В России сейчас популярны палехские иконы-миниатюры; как ни странно, в католической Польше налажен выпуск православных окладов, притом на достаточно хорошем уровне.

- В церковных изданиях можно часто встретить объявления о продаже икон. Кто их изготовляет?

- В таких каталогах обычно рекламируются неписанные иконы, сделанные полиграфическим способом. Печатают их, как правило, в монастырских мастерских. Берутся иконы лучших мастеров и потом тиражируются.

- А как насчет авторского права?

- Мастера понимают, что продажа икон - один из немногих источников монастырских доходов, и не настаивают на своих авторских правах.

- Есть ли в вашем жанре возможность для творчества?

- Есть, но небольшая. Художник может использовать новые материалы, изменить композицию, детали, тональность, цвет, но стиль иконы должен быть соблюден. В иконописи есть веками наработанные каноны, которые практически невозможно изменить, иначе это будет уже другой жанр. По большому счету, иконопись - искусство копирования, и поэтому рамки для авторской фантазии весьма ограниченные.

- Не в этом ли причина художественного застоя в православной религии? На заказы католической церкви работали и работают самые великие и гениальные художники; из православных мы знаем, пожалуй, лишь Рублева и Грека, да и те жили давно, а где другие имена?

- У католической и православной церквей по этому поводу разная философия. Посмотрите религиозные картины великих мастеров раннего Ренессанса, например Джотто, и увидите, насколько они ближе к искусству иконописи, чем у более поздних мастеров. С самых истоков религиозная живопись отражала аскетичную сущность христианства, икона прежде всего обращалась к Духу, абстрагируясь от плоти и материи. Католицизм шаг за шагом отходил от первоначальной догмы, православие ее сохранило. Поэтому говорить о каком-то застое в иконописи неправомерно.

- Вы упомянули, что кроме иконописи еще занимаетесь регентством. Это любительская должность или профессиональная?

- По официальному статусу - любительская, по сути - профессиональная. Я получаю за регентство в церковном хоре деньги, но весьма небольшие, если соотносить с сумасшедшей дороговизной жизни в Сан-Франциско.

- Так кто вы в первую очередь - художник или музыкант?

- Я счастлив, что оба моих призвания связаны с церковью, но отвечу словами Александра Бородина. Когда его спросили, что ему ближе, химия или музыка, он ответил: "Химия - моя законная жена, музыка - любовница".