Перепечатано с сайта: "Русская эмиграция",
разработанного Центром по изучению русского зарубежья
Института политического и военного анализа

Собственно эмиграция (от лат. cлова emigro - выселяться; изгонять) - явление далеко не новое и всегда означающее одно и то же: оставление людьми, в силу различных причин, своей исторической Родины или места постоянного проживания. Когда бы не бесконечно-скорбный опыт нашей страны на этой стезе... В начале 80-х годов ушедшего столетия американский профессор Н.В.Первушин, рассматривая исторические предпосылки исхода из России после Первой мировой войны, разделил понятия "эмиграции" и "беженства".

Он полагал, что в первом случае наблюдался естественный процесс переселенчества в поисках работы, земли для ведения сельского хозяйства, религиозной свободы и т.п., чего никак нельзя сказать о втором, связанном с преследованиями инакомыслящих и смертельной опасностью для жизни от властей предержащих. И действительно, после Октябрьского переворота 1917 г. русские бежали из Совдепии "через порты, которые удерживались бывшими союзниками: на севере - через Мурманск и Архангельск, на востоке - через Владивосток, на юге - через Одессу и Батум. Поражение Белой армии в 1919-1920 гг. вызвало массовое бегство гражданского населения и эвакуацию остатков Белой армии из Крыма в Константинополь, исчисляемое в сотни тысяч человек. Не меньше участников Белого движения ушло из Сибири в Манчжурию Несколько лет тянулось бегство русских через все внешние границы Советской России.

Мнение уважаемого профессора авторитетно, но не безусловно. Понятие "беженство" может, разумеется, иметь самостоятельный смысл в сочетании с другими понятиями русского языка, но именно "эмиграция" - куда значительнее и глубже предложенного аналога. В конце концов и численность начального этапа пореволюционной русской эмиграции мы стремимся определить общим числом и в едином потоке.

Впервые подсчитать количество русских эмигрантов, "на основании сообшений государственных и общественных организаций", предпринял Американский Красный крест. По его данным на 1 ноября 1920 года число бывших российских граждан составило 1.194 тыс. человек. Ручаться за достоверность такого подсчета в годы гражданской войны было, конечно, нельзя, но уж очень удачно смотрелась голая цифирь в разведсводках полевого штаба РВСР.

Одна из этих сводок, легшая на стол В.И. Ленину уже после катастрофы войск генерала П.Н.Врангеля в Крыму, преподнесла новый относительный итог - 2.092 тыс. человек. И Ленин не преминул воспользоваться полученной информацией, заявив, в частности, на III конгрессе Коминтерна в начале 1921 г.: "Можно считать число русских эмигрантов, которые рассеялись по всем заграничным странам, в полтора или два миллиона". А 9 марта 1921 г., в выступлении на X съезде РКП(б), "вождь пролетариата" повторил цифру "два миллиона".

Инерция ленинского счета была такова, что статистикой русской эмиграции с готовностью перестали заниматься не только у нас, но и за границей. Хотя, например, в справочнике "Население СССР" (Политиздат. М., 1983) указано, что население Советской России, по данным переписи 1920 года, стало меньше, чем в 1917 году, на 6,7 млн. человек.

Другая цифра: в Польше, по переписи 1921 г., проживало 5.25 млн. русских (при общей численности населения в 27,177 млн.). Нельзя не вспомнить также, что к 1917 году в России было около 10 млн. столь ненавидимых и гонимых большевиками дворян. При всех поправках на жертвы гражданской войны, вхождение дореволюционной Польши в состав Росии, ренегатов своего класса и пр., нельзя отделаться от стойкого чувства большевистского лукавства и недобросовестности. И уже не кажется здесь чрезмерной и окончательной цифра в 7-8 млн. русских эмигрантов, которую осторожно, но настойчиво называли вначале сами эмигранты, а затем - независимые мемуаристы и историки на Западе.

Базовый характер помянутого числа эмиграции, которым истекло наше Отечество в первые годы Советской власти, очевиден. Но своеобразный пассионарный толчок, вызвавший к жизни это явление, послужил отправным началом и всей первой волне "Русского Зарубежья".

Принимая общеизвестную терминологию, можно сказать, что докатилась эта волна до берегов и событий Второй мировой войны. В двадцати трех годах, обединенных с двумя последующими волнами своей стройной сутью, логической взаимосвязью и хрононологической мерностью, бесспорно таился и свой мистический смысл...

"Русское Зарубежье" активно формировалось с конца 10-х - начала 20-х годов минувшего столетия. При этом центр русской эмиграции в Турции (Константинополь) был, до 1924 г., только промежуточным пунктом в страны расселения.

Центр эмиграции в Германии (Берлин) существовал лишь до начала 1924 г. Центры эмиграции в пограничных с Россией странах: Польше, Эстонии, Латвии, Литве, Финляндии, Румынии (Бессарабии),- дожили до начала Второй мировой войны. Подобная судьба, в основном, постигла и русскую эмиграцию в Китае (Харбин, Шанхай), в государствах Южной Америки: Бразилии, Аргентине, Парагвае и Уругвае. А вот Франция (Париж), Югославия (Белград), Чехословакия (Прага), Болгария (София),- уже "перехлестнули" границу первой волны, сохранив свои главные достоинства - призвание и значение вплоть до конца Второй мировой войны. Особняком тут стоят США и Канада, куда русская эмиграция просачивалась постепенно и настойчиво все годы "накатывания" волн...

Что же несло с собой "Русское Зарубежье"? Каково было его внутреннее содержание?- Кажется, никто так реалистически не отметил и романтически не оттенил этих сложных вопросов, как блестящий поэт- сатирик русской эмиграции во Франции Дон Аминадо (А.П.Шполянский). Он как бы сравнил 150 000 человек русской эмиграции, ушедшей с генералом Врангелем из Крыма в 1920 г., со 150-тысячной эмиграцией французской (опять - мистика!), покинувшей родину во времена Великой Французской революции 1783-84 гг. "Ничего подобного,- писал Дон Аминадо,- история Европы до сих пор не видела. Никакой параллели между французской эмиграцией, бежавшей в Россию, и русской эмиграцией, наводнившей Францию, конечно не было. Французы шли в гувернеры, в приживалы, в любовники, в крайнем случае в губернаторы, как Арман де Ришелье или Ланжерон и де Рибас. А русские скопом уходили в политику, в философию, а главным образом в литературу. <...> Все пишут, все печатают, все издают.<...> И так, без перебоя, двадцать пять лет подряд..."

Огромное культурное и научное наследие "Русского Зарубежья", разумеется, целиком и полностью определило его основной состав. Избирательно, но красноречиво свидетельствует об этом феномен знаменитого "философского парохода", суть которого состояла в единовременной высылке из России в августе 1922 года, административным решением ГПУ, 160-ти человек интеллектуальной опопозиции большевизму, оказавшейся больше всего "в высшей школе, в публицистике, философии, медицине, сельскохозяйственной науке, кооперации". Можно, конечно, только сожалеть о том, что вся правда "Русского Зарубежья" невозможна, к примеру, без так называемых "невозвращенцев" - советских чиновников разных рангов, попавших по казенным нуждам заграницу и отказавшихся вернуться в СССР. Среди них тоже были талантливые люди, однако - исключительно и в своем роде. Так, например, первый советник посольства СССР и полномочный представитель советской Украины во Франции Г.З.Беседовский, уличенный в финансовых аферах и принуждаемый к отъезду в Москву, с перепугу махнул через высоченный забор, окружающий советское посольство на рю Гренель в Париже. Случилось это в сентябре 1929 года, а уже через несколько недель пришедший в себя беглец, наспех и неточно, перечислял западным журналистам "товарищей по несчастью": "Достаточно назвать вам директора Госбанка Шейнкмана, бывшего председателя Северолеса С.Либермана, торгового представителя в Париже М.Кузнецова, быв. 1 секретаря советского посольства в Берлине А.Соломона, константинопольского торгпреда Ибрагимова, афинского торгпреда Петухова, поверенного в делах в Латвии Семашко, крупных служащих берлинского торгпредства Буйневича и Нагловского, зав. меховым отделом парижского торгпредства Байтина, и т. д.".

Да, "Русское Зарубежье", как и все на свете, не было гладким и однородным. Но везде, куда только не попадали его положительно заряженные частицы, возникало духовное поле высокого напряжения, поле, созданное многовековой историей великой многонациональной страны. "Не хочу - и не могу, - признавался в своих воспоминаниях эмигрант первой волны, ученый и писатель Николай Сергевич Арсеньев (1888-1977),- писать здесь общей статьи о русской эмиграции, об ее задачах бедах, трудностях, ошибках, борениях и достижениях. Это была бы очень важная, богатая, хотя и трудная тема".

Вполне соглашаясь с человеком, проведшим в изгнании (с 1920 г.) всю оставшуюся жизнь в неустанных трудах и, несомненно, составившим мировую славу отческому явлению под названием "Русское Зарубежье", завершим наш краткий обзор его же словами: "Пускай многие думают, что все проходит, но лишь внешнее проходит. В том-то и дело, что не все проходит и этому непроходящему - что живет и в величайших духовных сокровищах русского народа, но что выше этого народа - должны служить и русский народ, и русская эмиграция".