По материалам издания: Яковлев Н. А. Русская
духовная миссия в Японии и ее
кафедральный собор в Токио //
Христианство на Дальнем Востоке:
Сборник научных трудов. - Уссурийск,
2001. - С. 32-44.

Перепечатано с сайта: "Русская эмиграция",
разработанного Центром по изучению русского зарубежья
Института политического и военного анализа

История Православной духовной миссии в Японии одна из самых интересных страниц русско-японских отношений второй половины ХIХ начала ХХ веков. Основатель миссии архиепископ Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин) был крупным ученым-ориенталистом, педагогом, переводчиком и, наконец, создателем национальной Японской Православной Церкви. Памятником его многотрудной деятельности стал собор Воскресения Христова в Токио Николай-до, как называют его японцы(1). Строительству храма Владыка посвятил 10 лет своей жизни. В ХIХ веке город представлял из себя море одноэтажных деревянных домиков, и собор, возведенный на холме Суругадай, был виден издалека. Спустя столетие он был заслонен железобетонными громадами выросшей столицы Японии, но не затерялся среди небоскребов. Собор является интереснейшим свидетелем первого, самого трудного и самого важного периода в истории миссии (1870 1912 годы). Особо заслуживает внимания архитектурное решение внешнего облика храма.

Япония была открыта для России 7 февраля 1855 года, в день подписания Е.В.Путятиным Симодского договора. До того на все предложения российской дипломатии об установлении торговых и политических отношений японская сторона отвечала по-восточному вежливым, но категоричным отказом. Причиной этого был режим самоизоляции, в котором находилась страна при сегунах династии Токугава. Политика России на Дальнем Востоке, активизировавшаяся здесь после Крымской войны, была, тем не менее, очень осторожной и не переходила определенных границ. В отличие от коммодора военной эскадры США Мэтью К. Перри, заставившего сегуна под угрозой обстрела Эдо (Токио), открыть порты для иностранных судов, миссия Е.В.Путятина должна была демонстрировать мирные намерения России, причем не только по отношению к Японии. В соответствии с указанием Николая I Е.В.Путятин мог заключать договор с японской стороной только после Америки. По Симодскому договору на Хоккайдо было открыто консульство, а российские корабли получили право заходить в порты Симода и Нагасаки. По второму, Эдосскому договору 1858 года, в столице начала действовать постоянная российская дипломатическая миссия.

В 1859 году И.А.Гошкевич, первый русский консул в Японии, запросил Святейший Синод о назначении в церковь в Хокадате (остров Хоккайдо) вместо убывшего по болезни протоиерея В.Е.Махова священника, который мог бы быть полезным не только своею духовною деятельностью, но и учеными трудами(2). Ехать в далекую страну вызвался недавно кончивший Духовную академию кандидат богословия Иван Дмитриевич Касаткин. Много позже он писал, что сразу определил главную цель своего служения проповедь Евангелия среди язычников(3). Понимая всю серьезность предстоящего, он постригся в первый, иноческий чин с наречением именем Николая. В июне 1860 года его рукоположили в сан иеромонаха, и он выехал на Дальний Восток. Через год, 2 июля 1861 года, Касаткин прибыл на Хоккайдо. Позади было около 10 тысяч верст пути и зимовка в Николаевске, где его благословил на тяжкий труд миссионера архиепископ Иннокентий (Вениаминов), известный просветитель народов Камчатки и Русской Америки.

Проповедь христианства в Японии начал в 1549 году португалец иезуит Франциск Ксавье. Успехи католической миссии (к концу ХVI века крещено 200 тысяч человек) были перечеркнуты преемниками Ксавье. Их вмешательство во внутреннюю политику государства вынудило сегуна Иэясу Токугава издать указ 1612 года о запрещении религии Христа, с чего, собственно говоря, и началась самоизоляция страны. Принадлежность к христианству каралась смертной казнью. Даже в 1827 году, не так и задолго до прибытия Касаткина, в Осаке были распяты семеро тайных христиан. В середине 1850-х годов Япония только приоткрывала дверь, обращенную к западной цивилизации. Еще действовало древнее установление: Если бы даже сам христианский Бог явился в Японию, то и ему голову долой!(4) Закон был отменен лишь в 1873 году.

Первое десятилетие священнического служения было очень тяжелым для отца Николая. Надо мною издевались, меня травили собаками, бросали камнями(5), писал он позже. О какой-либо миссионерской деятельности нельзя было и думать. Круг обязанностей ограничивался окормлением прихожан Воскресенской церкви в Хокадате служащих консульства и моряков с российских кораблей, заходивших в порт. Проповедь Слова Божиего, то, ради чего приехал отец Николай в Японию, можно было начинать, только изучив язык этой страны. С величайшей усидчивостью, впадая порой в отчаяние перед сложностями камбуна (японизированного китайского языка японской латыни), после восьми лет упорного труда он знал иероглифов столько, сколько редко кто знал из самих японцев(6). Интересно, что позже, уже переехав в Токио, он сохранил в своем произношении сильный оттенок северо-японского диалекта настолько совершенно был им изучен язык в тот период (7). Крупный русский востоковед Д.М.Позднеев, лично знавший отца Николая, вспоминал: Он был понимаем всеми японцами, от мала до велика, богатство словаря и легкость построения фраз давали его речи силу, приводившую <их Н.Я.> в восторг(8). Также отец Николай свободно владел английским, читал в оригинале китайских классиков.

Знание языков позволило ему углубиться в буддизм, синтоизм, китайскую философию и, наконец, <понять Н.Я.> историю и дух японской страны(9). Многовековая мудрость ученых трактатов, глубины восточной философии завораживали и манили. Он писал: Японская история и вся японская литература совершенно непочатые сокровища стоит лишь черпать целыми пригоршнями, все будет ново, интересно в Европе и труд не пропадет даром(10). Поистине титаническим трудом можно назвать прочтение фундаментальных сочинений по японской истории: Дайнихонси (История великой Японии, 243 тома), Нихон гайси (История сегуната в Японии, 22 тома). Результатом глубокого их изучения, а также внимательного наблюдения современной ему жизни страны явился цикл статей Письма из Японии в Московских ведомостях и ряд серьезных исследований, опубликованных в 1860-е 1870-е годы в российских журналах.

Самые крупные из них Япония с точки зрения христианской миссии и Сеогуны и микадо. Исторический очерк по японским источникам (обе в Русском вестнике в 1869 году), стали событием в отечественном японоведении. В первой работе отец Николай дал точный анализ политического строя Японии в конце правления династии Токугава (первая половина ХIХ века) и доказал неизбежность краха режима самоизоляции, который подтачивал потенциал страны. Работа Сеогуны и микадо представляет из себя глубокое историческое исследование японского феодализма, истоки и условия появления института сегуната в ХII веке, взаимоотношения его с императорской властью вплоть до кризиса середины 1860-х годов. Впервые российскому, а значит и европейскому, читателю была представлена историческая концепция развития закрытой до того Японии. Новым для читателя был и взгляд отца Николая на японский народ. Он отвергал традиционное представление Запада о восточных государствах, как о безответном раболепстве внизу, невежестве, самодовольстве и гордости, и вследствие этого неподвижности(11). Отец Николай писал: Число грамотных и читающих в Японии не уступает количеству таковых в любом из западных государств Европы (о России я не и говорю)(12) и позже: Идеалы японцев не высоки, но зато они в своей жизни и деятельности на высоте своих идеалов. Вот их высший идеал процветание и слава своего Отечества(13).

Толчком к началу проповеди послужил случай первого обращения в Православие в 1865 году самурая и жреца (каннуси) синто Такумы Савабэ, преподававшего фехтование сыну русского консула. Савабэ намеревался убить отца Николая как иноземца, несшего угрозу Японии, но был остановлен его спокойными и вдумчивыми словами. В душе самурая произошел перелом. Все чаще приходя в консульство и слушая разъяснения основ православной веры, он принял решение креститься. Наверно, неслучайно отец Николай дал имя первому крещеному им японцу Павел. Через некоторое время крестились врач Сакаи Токурей (Иоанн) и Урано Дайдзо (Яков). Первые обращенные в Православие стали и первыми его распространителями. Они приводили к отцу Николаю своих знакомых, родственников. За три года он крестил 12 японцев.

В 1868 году императорский престол занял микадо Мутсухито (1852 1912 годы). Он принял ненго, т.е. название годов своего будущего правления Мэйдзи (ясное правление). Оппозиция, недовольная внутренней политикой сегуна Кейки, поддержала нового императора, имевшего до того лишь номинальную власть. В стране вспыхнула буржуазная революция, получившая название революция Мэйдзи. В результате правительство сегуна было низложено. Мутсухито, подтвердив договоры, заключенные с иностранцами, открыл для захода их кораблей новые порты Кобе, Осаку, Ниигату и Эдо, куда и перенес свою резиденцию из Киото, переименовав Эдо в Токио.

В конце 1869 года, предчуствуя скорую отмену антихристианских законов, отец Николай выехал в отпуск в Россию хлопотать об открытии в Японии Духовной миссии. Им была подана записка в Святейший Синод, где он обосновывал свое предложение достигнутыми успехами (естественно, относительными, учитывая крайне неблагоприятную для проповеди обстановку) и растущей активностью католической и протестантской миссий в условиях начавшегося выхода Японии из режима самоизоляции. Отец Николай предлагал основать 4 миссионерских стана: в Нагасаки, Киото, Токио и Хакодате. 14 января 1870 года Святейший Синод удовлетворил ходатайство, постановив: Образовать для проповеди Слова Божия между японскими язычниками особую Российскую Духовную Миссию, состоящую из начальника, трех сотрудников-миссионеров и причетника(14). Миссия должна была находиться в окормлении Преосвященного Вениамина, епископа Камчатского. 2 сентября 1870 года иеромонах Николай был возведен в сан архимандрита. По Положению для Российской Духовной Миссии в Японии членам миссии вменялось в обязанность изучение японского языка. Особо обращалось внимание на осторожность и тактичность в проповеди Православия. 22 марта 1871 года архимандрит Николай с грузом христианской литературы, церковных утвари и облачений и литографическим станком для печати вернулся на Хоккайдо. Вместе с ним прибыл священник Григорий Воронцов. К сожалению, последний оказался не тем человеком, который был нужен в Японии. Десять лет ...я мечтал о сотруднике-единомысленнике. И вот он. <...> Но Боже! Что это за бедный душою человек, и как горько мне с ним. <Это Н.Я.> пародия на миссионера(15).

Приступая к миссионерскому служению практически один, без помощников, архимандрит Николай понимал какую ношу он взваливал на себя. Вопрос о возможности христианской проповеди в Японии стоял очень остро. Может ли Восток вообще принять христианство? Не грозит ли ему такое же мгновенное истребление, какое испытало 200 лет назад католичество <...> здесь в Японии? <> какая миссия и какие миссионеры <> нужны здесь?(16), писал отец Сергий (Страгородский), служивший в миссии в 1890-е годы. Формирование японского национально-психологического типа шло под воздействием трех религий буддизма, синто и конфуцианства, причем основную роль играли две последние. Согласно им личность человека, его душа отводились на второй план. Поднебесную для <> японца составляет только его государство; вселенной, в нашем смысле слова, для него не существует(17), отмечал там же отец Сергий Страгородский. Принималось только то, что было полезно для Японии. Они и христианами делаются большей частью потому, что находят Христианство полезным для Отечества(18), писал архимандрит Николай. Любая привходящая идеология либо приобретала национальную окраску, либо отвергалась. Так вмешательство во внутренние дела государства первых миссионеров иезуитов мгновенно привело к зверскому истреблению христиан в начале ХVII века и закрыло страну для европейцев вообще. Серьезным затруднением для христианской проповеди была синтоистская трактовка микадо, как живого божества, стоявшего в центре духовной жизни нации. Не способствовала делу миссии и агрессивная политика западных держав в середине ХIХ века, с которой неизбежно ассоциировалось христианство в глазах японцев.

В таких непростых условиях начинал проповедь Православия архимандрит Николай и рассчитывать ему приходилось лишь на себя, на свой личный пример. Японцы не только узнали Евангелие, но и увидели пред собой человека, жившего по Евангелию. Пред ними был все время не только проповедник, но и отец, друг(19), писал о нем А.В.Круглов. В этом смысле личность архимандрита Николая так же высока в истории Русской Православной Церкви как и преподобного Стефана Пермского, апостола Алтая Макария Глухарева, или просветителя Русской Америки митрополита Иннокентия Вениаминова, которые не только крестили тысячи, но и несли в отдаленные края свет христианской культуры. Успехи отца Николая подтвердили, насколько важен личностный фактор в деятельности миссионера.

История Православия в Японии отразила и другую отличительную черту русского миссионерства определенное запаздывание проповеди христианства. Если на Западе в период колониальных захватов монах-миссионер шел бок о бок с конкистодором, то в России новые присоединенные территории часто еще долго оставались без духовного окормления. И только во второй половине ХIХ века, когда по всему миру раскинулась сеть католических и протестантских миссий, Россия начала делать робкие попытки установления православного присутствия в других странах. Синодальная (читай государственная) поддержка была минимальной. Так деятельность Духовных миссий фактически началась в Японии в 1871 году, в Палестине в 1881 году, в Корее в 1897 году, в Иране в 1898 году. Постепенный рост влияния России даже в государствах, входивших в зону геополитических интересов империи (на Дальнем Востоке Китай, Корея и Япония), соответствовал таким же осторожным шагам Церкви, которая не проявляла порой никакой инициативы. Тридцать пять лет жду миссионера сюда, прошу, ищу его и нет! Четыре академии в тридцать пять лет не могут дать одного миссионера!(20), звучат как крик души в дневнике отца Николая.

После возвращения в 1871 году из России на Хоккайдо он приступил к переводу на японский язык прежде всего книг Нового Завета и богослужебной литературы. Каждый день несколько часов было отведено этой работе, в которой активное участие принимали также Павел Савабэ, Иоанн Сакаи, а с 1881 года Павел Накаи. Главная цель у нас при возможной точности перевода хрустальная ясность мысли(21), писал отец Николай в 1906 году. Богослужение на национальном языке была первая и важнейшая сторона успешной деятельности Духовной миссии. Вторая, но первая по силе воздействия церковное пение. Его организовали приехавшие в середине 1870-х годов регент Яков Дмитриевич Тихай и Дмитрий Константинович Львовский. Слушать литургию специально приходили студенты Токийских университета и музыкальной академии.

С 1873 года преследование за веру в Японии было прекращено, и архимандрит Николай мог спокойно расширить проповедь Православия. В Токио, куда он перебрался еще в 1872 году после приезда в Хокадате иеромонаха Анатолия (Тихая), ставшего правой рукой отца Николая, на холме Суругадай, приобретенном российским правительством в бессрочную аренду, он начал строительство большого каменного здания для церкви и школы. В 1875 году рядом было построено второе для катихизаторского училища и семинарии. Учебная программа была рассчитана на 7 лет и включала в себя изучение Священного Писания, богословских предметов, истории (русской и японской), китайских классиков. Позже при миссии открылось женское училище, первой директрисой которого стала М.А.Черкасова. С 1877 года стали издаваться журналы.

В апреле 1875 года состоялось первое собрание представителей всех церковных общин Японии Православный Собор. На нем кроме решения различных хозяйственных и церковно-богослужебных вопросов был избран в кандидаты к рукоположению во священство Павел Савабэ. Оно состоялось в июле этого же года, в Хакодате. Исполнилось давнее желание отца Николая православная церковь Японии получила своего национального священника. Большие затраты на возведение миссийских зданий в Токио, строительство трех храмов в городах Мариока, Санума и Такасимидзу, оплата преподавателей и другие расходы подорвали и без того скромное материальное положение миссии. Никакие перечисления личного жалования отца Николая на нужды миссии не могли помочь: православные катихизаторы получали в несколько раз меньшее содержание, чем католические или протестантские проповедники. Воплем отчаяния звучат строки письма отца Николая митрополиту Петербургскому Исидору: Страшен Великий Океан в темную бурную ночь, когда внезапно блеск молний осветит его безбрежное пространство громоздящихся до облаков и низвергающихся в бездну волн <> Кровь стынет в жилах при одной мысли быть брошенным одному в эту мрачную кипучую стихию <...> Но вот громадный корабль <...> плывет по океану, и никто в нем не боится ни волн, ни бури, ни чудовищ морских <...> в пристань мы, без сомнения, придем, ручаются за то прочность корабля, опытность капитана. <...> Ваше высокопреосвященство! <...> мир наш не тот же ли бурный и страшный океан? А корабль, на котором только и возможно безопасное плавание <> не Церковь ли? В России издавна построен этот корабль, большой и прочный. Дайте же по такому образцу построить и в Японии! Сжальтесь над бедными язычниками, брошенными среди волн мира и гибнущими безвозвратно! А корабль, если поможете, будет построен, Бог видит, будет!(22) Несмотря на организованный в России по высочайшему указу в 1875 году сбор пожертвований на нужды миссии, средств не хватало постоянно, и дело держалось исключительно на высочайших душевных качествах отца Николая и его помощников.

В сентябре 1879 года архимандрит Николай прибыл в Петербург, где 30 марта 1880 года в Троицком соборе Александро-Невской лавры состоялась его хиротония во епископа Ревельского, викария Рижской епархии с откомандированием в Японию на управление Японскими церквами(23). Второй целью приезда в столицу было получение средств на строительство главного собора миссии в Токио. Еще в 1878 году отец Николай представил Синоду и Миссионерскому обществу рапорт о необходимости построения собора, будущего кафедрального. Он писал: Здесь, в Тоокео нужен храм. <> Я говорю о кафедральном соборе для всей Японской церкви. Храм нужен с поместительностью тысячи на две человек, возможно простой, но в то же время правильной храмовой архитектуры. <> Этот храм единственный, который попросит Японская церковь у русской, но он должен быть дан как дар от матери своей дщери. <> Храм этот должен быть прочный, каменный, чтоб <> долго сохранялся, пока не повторится в подражаниях во многих местах по лицу Японии. На него по смете требуется всего <> 60 тыс. рублей(24). Однако, через год в Петербурге, в трудных переговорах по устройству материального обеспечения миссии, отец Николай понял, что в сборе средств на храм он может рассчитывать только на частные пожертвования, т.к. Синод и Министерство иностранных дел фактически отказали ему. 18 сентября 1879 года он писал в дневнике: Все за дело Миссии всей душой, но денег нет(25). Определяя смету на содержание Церкви в Японии, отец Николай записал 25 сентября: Нужду в построении миссийского храма и женского училища разсчитывается удовлетворить добровольными пожертвованиями(26). Получив разрешение от Святейшего Синода на сбор средств, он провел конец 1879 года и половину следующего в хлопотах и разъездах, но силы и красноречие были потрачены не зря. Перед своим отъездом в Японию летом 1880 года отец Николай передал в Хозяйственное управление Синода 87 тысяч 300 рублей кредитными билетами с указанием в дальнейшем присоединять к ним вновь поступающие суммы на храм (всего было собрано 131 тысяча рублей, что по расчетам было достаточно для строительства).

Увозил же он с собой проект будущего собора. Еще в середине ноябре 1879 года отец Николай в поисках архитектора обратился к ректору Академии художеств А.И.Резанову. Планы собора предложили А.И.Поликарпов, П.И.Реутов, позже сын ректора Д.А.Резанов, но по тем или иным причинам все проекты были отвергнуты. 20 ноября 1879 года отец Николай, встретившись по рекомендации митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Исидора с довольно известным в то время архитектором Михаилом Арефьевичем Щуруповым(27), записал в дневнике: В 10-ть часов отправился к <> Щурупову. Взобрался по указанной черной лестнице прескверной, а живет Щурупов очень хорошо, и принял он и взрослые дети мило. Он предложил план храма круглого, как самый лучший в видах обезпечения против землетрясений(28). После нескольких визитов к зодчему, во время которых Щурупов представлял различные варианты плана, в том числе пятиглавого собора в пышных византийских формах, в роде храма Спасителя в Москве(29), на совместной встрече с митрополитом 16 января 1880 года был принят окончательный эскиз очень практичного трехпрестольного храма с хорами на 1500 человек, крестом, как и хотел отец Николай, видевший в плане собора определенную символику. Впоследствии Владыка отмечал большую роль митрополита согласно предначертаниям которого были выбраны основные размеры храма и его композиция. По видимому, тогда же в январе отец Николай дал Щурупову фотографии зданий миссии, так как в окончательном проекте архитектор ввел в число декоративных деталей храма стилизованный аркатурный поясок, украшавший фасады домов миссии. Тем самым он связал их с собором в единый ансамбль общей архитектурной деталью. Несмотря на то, что проект был принят, отец Николай продолжал колебаться, настолько важным для него было возведение главного собора миссии. Он писал в дневнике: План Храма и нравится, и не нравится(30).

Чертежи собора и основная строительная документация были готовы к отъезду отца Николая в Японию. После возвращения в Токио начались поиски места для будущего храма. Епископ Николай исходил весь город, но либо участок не подходил, либо был недоступен по цене. Было решено возводить собор на миссийском холме, как и первоначально хотели на Суругадае, рядом со зданиями школы, катихизаторского училища и семинарии. Российская дипломатическая миссия неодобрительно отнеслась к этому, опасаясь, что японцы будут считать грандиозный собор постройкой российского правительства, т.к. Суругадай был приобретен в бессрочную аренду именно дипломатической миссией. При этом право на возведение зданий на Суругадае было дано исключительно консульству, а не духовной миссии, которую японское правительство не считало юридическим лицом.

30 марта 1884 года Владыка писал митрополиту Исидору: <Храм Н.Я.> будет занимать одно из прекраснейших по виду местоположений в городе на холме, открытом на далекие пространства(31). Однако, вынужденно выбранное места имело существенный недостаток холм требовал расширения. Впоследствии это обошлось удорожанием всех работ на громадную сумму более 50 тысяч рублей. С юго-восточной и северной стороны были возведены каменные стены длиной более 400 футов, высотой от 4,5 до 26 футов. Кроме того, холм оказался изрытым в древности шахтами, которые пришлось заполнять камнем. В письме К.П.Победоносцеву от 17 февраля 1885 года Владыка писал: ...<пришлось Н.Я.> необходимым расширить миссийский холм и не пощадить расходов на фундамент. Из прилагаемого отчета <видно Н.Я.> во сколько обошлось расширение места и укрепление онаго каменной стеной. Но ведь на месте бывшего обрыва и притом в стране землетрясений строится собор! Каких масс камня всяких сортов, кирпича, песку, извести, вулканического пепла вместо портландского цемента и сколько человеческого труда потребовалось, чтобы наполнить эти вырытые пропасти. Теперь место совсем готово для постройки: каменный собор будет стоять почти как на скале (32). Громадное внимание отец Николай уделил противосейсмической стойкости здания. Это было учтено и при проектировании Щуруповым, и при строительстве. В 1885 году Владыка писал: Постройка должна производиться из хороших материалов, весьма тщательно и быть капитальною: к сему обязывают условия страны, подверженной весьма частым и иногда чрезвычайно сильным землетрясениям. Богомолец со спокойным сердцем пойдет помолиться во храме, не тревожась опасением, что в нем жизнь человеческая обречена случаю, а будучи уверен, что храм сей <...> предан в волю Божию уже после того как с человеческой стороны <сделано Н.Я.> все возможное в ограждение от этого страшного и непредвиденного бича, землетрясений (33). Собор был торжественно заложен 21 апреля 1885 года. Строительство вела фирма Киемидзу, а непосредственно работами руководил английский архитектор Джошуа Кондер, преподаватель Токийского университета, много и успешно строивший в 1880-е годы в Токио(34). Автору проекта Щурупову регулярно присылались отчеты и фотографии всех этапов возведения храма. К концу 1886 года стены были доведены до сводов и почти закончена колокольня, рабочие чертежи которой были получены весной из Петербурга. В 1887 году устанавливали купол, детали которого были заказаны в Лондоне. Большую роль для будущей сейсмостойкости здания сыграли инженерные решения Дж. Кондера. Вся верхняя часть храма представляла из себя сборную конструкцию и была сделана так же тщательно, как и фундамент. Своды дополнительно стягивались стальными полосами, а купол намертво прикручивался болтами к мощным верхним балкам. Особо закрепляли камни выступающих карнизов; все стропила, лаги, балки были соединены мощными болтами в единый каркас. Был сделан и громоотвод, опущенный в цементный колодец под храмом. В 1890 году в соборе установили иконостас, изготовленный в Петербурге по проекту и шаблонам Щурупова. По его же рисункам была изготовлена и церковная утварь. Основными жертвователями ее были камергер Ю.С.Нечаев-Мальцев и московское купечество. Роскошные высеребренные паникадила и семисвечники, лампады и другие предметы утвари изготавливались в мастерской братьев Синюхиных. Иконы для иконостаса писали известный столичный живописец В.М.Пешехонов и японская художница, крещеная в 1879 году, Ямасита Рин. Три года, 1880 1883, она провела в Петербурге, обучаясь в Новодевичьем монастыре иконописи. Строительство собора обошлось в значительно большую сумму, чем первоначально собранная в России затраты превысили 200 тысяч рублей. Уже в октябре 1885 года средства были истощены, и Владыка просил Синод о помощи. Письма, подобные приведенному ниже, он слал в Петербург постоянно: Именем Божиим умоляю всех православных: помогите нам! Вникните сердцем в нашу насущную потребность, как можно скорее докончить идущую постройку(35). Затянувшиеся работы тем более беспокоили отца Николая, что за деятельностью русской миссии внимательно наблюдали не только язычники, но и католики и протестанты. Тем чувствительнее для <нас Н.Я.> был бы позор остановки построения ее храма наполовине, отмечал Владыка там же. Даже незадолго до окончания строительства отец Николай записал в дневнике слова, полные горечи: В 1889 г. вступаю нерадостно; собор не кончен <> Что-то Бог даст в этом году? Денег на храм нет! Пошлет ли Бог?(36) Несколько раз работы останавливались, т.к. оплачивать их было нечем. И все же возведение храма завершалось, и тон записей в дневнике Владыки изменился: Леса почти разобраны и хорош же собор <> В первый раз открылся фасад собора <> очень красив, белый цвет знаменует безукоризненность Православия перед цветами темного католичества и пестрого протестантства(37).

С завершением строительства собора прекратились толки и слухи, будоражившие японских обывателей. Они предполагали в непонятном сооружении, закрытом лесами и возвышавшемся над городом, и том числе над императорском дворцом, русскую крепость. Колокола принимали за пушки, готовые к обстрелу дворца микадо.

Расположенный на природном холме в окружении восновном малоэтажной застройки Токио собор с его почти 40-метровой колокольней был виден за 20 километров. Неслучайно когда-то очень давно на Суругадае стояла пожарная каланча, служившая и маяком для кораблей, подходивших к древнему Эдо. Собор, крестообразный в плане как и хотел отец Николай, построен по типу корабля, т.е. с последовательным присоединением объемов собственно храма, трапезной и колокольни. Главный и единственный купол был покрыт красной листовой медью, 8 его граней, кружок под маленькой луковичной главкой с крестом и обводы восьми окон вызолочены. При бесстолпной конструкции храма вес купола и барабана передавался через систему подпружных арок на 4 главные опоры, встроенные в стены. С востока примыкала небольшая трехгранная апсида, в которой очень тесно были размещены три алтаря. Собор не был расписан внутри, и главным украшением его интерьера служил трехъярусный иконостас, а в алтарной части престолы и жертвенники из белого мрамора. Архитектоника собора, т.е. художественное выражение его конструкции, предельно ясна. Спроектированный прочно и устойчиво для страны, где властвуют землетрясения, собор не заставляет зрителя трудиться над отыскиванием причин, произведших эту прочность и устойчивость(38). Действительно, его приземистый силуэт, с отсутствием динамичного и разновеликого пятиглавия, словно говорит о надежности здания.

День освящения собора стал поистине праздником в истории японской Церкви. Узнав о торжествах, митрополит Исидор записал в дневнике: Великое и многотрудное дело с помощью Божиею кончено!(39) Главный престол Воскресения Христова был освящен 24 февраля 1891 года. Во время церемонии, несмотря на то, что внутрь пускали только по билетам, собор вместил в себя в 2 раза большее число верующих, чем на которое был рассчитан. Толпы горожан собрались внизу, слушая хор певчих. Российский посланник Д.Е.Шевич, сообщал о торжественном освящении собора, об огромном стечении христиан, о примерном порядке вокруг несмотря на необычные для Токио трезвон восьми колоколов и зрелище крестного хода(40). Не все приветствовали появление в японской столице грандиозного православного храма. Шевич с возмущением отметил в той же депеше демонстративное отсутствие французского, австрийского, бельгийского и испанского посланников. Он писал: Эта коллективная демонстрация главных представителей-католиков, воздержавшихся как бы по обоюдному соглашению от присутствия в языческой стране на освящении христианского собора, поразила всех своею крайнею неприличностью. 28 февраля и 2 марта освятили соответственно правый придел во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы и левый во имя апостолов Петра и Павла, что было символично: праздник Введения во храм это праздник учащихся, а Петр и Павел первосвятители, провозвестники христианства. Токийский собор вызывал восторженные оценки современников, которые писали в 1890-х годах: Храм как бы парит над окружающим его со всех сторон языческим миром(41), построенный в строго-выдержанном русско-византийском стиле служит предметом удивления (42) и т.д. Привлекая всеобщее внимание, и будучи открытым в течение целого дня для осмотра, собор стал своеобразным пособием в деле проповеди христианства. Владыка Николай писал: Собор будет памятен, будет изучаем, подражаем многие, не десятки, а, смело говорю, сотни лет, ибо храм действительно замечательнейшее здание в столице Японии здание, о котором слава разнеслась по Европе и Америке еще прежде его окончания(43).

Спустя 100 лет собор, являясь одной из наиболее известных достопримечательностей Токио, взятый в 1962 году под охрану государства продолжает привлекать внимание своими экзотичными для Японии русско-византийскими формами. Но правильно ли такое определение архитектуры храма? Не вдаваясь в глубокий искусствоведческий анализ русско-византийского стиля, укажем лишь следущее.

Русская архитектура второй половины Х1Х века интересна своим выходом за пределы империи. Началось строительство в национальных древнерусских формах церквей при дипломатических и духовных миссиях, павильонов всемирных выставок и т.д. Проектируя для зарубежья, зодчие наделяли постройки узнаваемыми и вызывавшими определенные ассоциации чертами национальной, т.е. допетровской архитектуры. Павильоны выставок в Париже (1867, 1878, 1889 годы), Вене (1873 год), Чикаго (1893 год) представляли из себя либо стилизованные крестьянские избы, с фантазией украшенные профильной резьбой, либо сказочные терема вольные вариации на темы русских деревянных и каменных хором XVII века. Храмы, щедро усыпанные каменным узорочьем, цветными изразцами, керамической плиткой и лекальным кирпичом, повторяли в основном формы московских и ярославских церквей XVII века(44). Русский (или так называемый русско-византийский) стиль выполнял при этом и определенный социальный заказ: экспорт имперских идей, что было немаловажно для молодого российского капитализма, выходившего на мировую арену.

Показателен проект известного архитектора Ф.С.Харламова Дом русского посольства в Японии (1874 год), который больше походил на московский терем ХVII века, богато украшенный шатром, крыльцами, килевидными наличниками, рядами кокошников, дыньками, главками и т.д. Критик В.В.Стасов дал восторженную оценку проекту: Ничто не могло быть более кстати для достойного представления нас в архитектурном отношении на Дальнем Востоке(45). Тем не менее спроектированный в те же годы Щуруповым Воскресенский собор совершенно не похож на храмы, построенные его современниками в древнерусских или византийских формах. Нет в нем ничего общего и с постройками лучших в то время мастеров фольклоризирующей архитектуры Ропета, Гартмана, Богомолова и др. Естественно, что Щурупов выдержал основные каноны православного храмостроения: ориентация оси здания по линии восток запад и композицию самого собора, которую он решил по типу корабля с соотношением объемов, традиционным для такого типа церковного здания. И все же Щурупов не пошел по пути автоматического переноса на стены Токийского храма древнерусских декоративных элементов в виде мраморных полотенец и петушков, что поставило Воскресенский собор особняком в длинной череде русских заграничных церквей, включая и построенные позже другие православные храмы Японии и Китая.

Приступая к проектированию, Щурупов безусловно ознакомился с образцами восточной архитектуры, которую российское общество знало уже давно по книгам и рисункам путешественников и журналистов. Об этом говорит то, что в Воскресенском соборе зодчий отразил главную черту японской архитектуры культ кровли, идущий от культа дерева, как символа жизни. Кровля дома это листва, крона дерева, спасающая от непогоды, дающая укрытие и жизнь. Крыша (крона) в соответствии с учением синто высшее неземное жилище божеств или духов предков. Поэтому для домов и храмов средневековой японской архитектуры характерно доминирование кровли, которая составляет внешне главную и исключительную часть жилища, создает впечатление гармонии и покоя. Щурупов сделал акцент на том же, что и японская архитектура на завершении своей постройки. Многочисленные скаты крыш Воскресенского собора плавно и спокойно как и в буддийских пагодах или в синтоистских храмах перетекают от купола до алтаря. Для усиления зрительного эффекта архитектор отказался от традиционного для православных соборных храмов пятиглавия и умышленно принизил граненый барабан, разместив окна в кровле самого купола. А чистые беленые плоскости стен с вертикалями или горизонталями карнизов и поясков напоминают японские каркасные дома. Их лаконичность и выразительность близки строгим, не перегруженным декором стенам Воскресенского собора. Только отдельные элементы декоративной отделки архивольты над окнами, напоминающие о древнерусских килевидных наличниках, и романские полуколонки, говорят о конфессиональной принадлежности храма. Аркатурный поясок вдоль карниза зодчий ввел, как уже говорилось ранее, чтобы объединить собор в единый ансамбль со зданиями миссии на Суругадайском холме.

Почему же Щурупов спроектировал собор, придав ему некоторые черты восточной архитектуры? Можно предположить, что он был достаточно осведомлен об истории проповеди христианства в Японии, о трудностях православной миссии в стране, где лишь недавно (в 1873 году) был отменен закон о смертной казни за исповедование христианства. Поэтому, понимая нежелательность грубого внедрения форм православного зодчества в архитектурную ткань города, он тактично предложил для молодой японской Церкви храм, несущий черты, близкие и привычные японцам. Игнорируя основные особенности древнерусской архитектуры динамизм объемов и декоративную насыщенность фасадов (а именно на них базировался русско-византийский стиль), Щурупов создал художественный образ, органично связанный с национальной традицией японского зодчества. Так архитектура Воскресенского собора своеобразно отразила как деликатные и осторожные шаги России в ее политике на Дальнем Востоке в 1850-е 1870-е годы, так и сложную и трудную историю Православной миссии в Японии.

Интересно, что Воскресенский собор далек и от новой японской архитектуры, которая в эпоху Мэйдзи стала ориентироваться на германские и английские образцы. В результате усилий японского правительства, направленных на создание нового облика Токио, похожего на западные города, развитие архитектуры пошло по двум направлениям. Приглашенные с Запада архитекторы и их японские последователи механически переносили в Японию самые разные европейские стили (от готики до французского ренессанса) или их сочетания. В том же русле работала и группа японских мастеров, эклектично смешивая элементы архитектур всех стран и эпох. Стремление к максимально точному повторению деталей прообразов приводило порой к утрированию целого. По второму пути пошли зодчие, попытавшиеся создать некий синтез японского и европейских стилей. Западный рационализм сочетался здесь с декорированием (украшением) фасадов в традициях японского искусства, что рождало порой немыслимую эклектику. Воскресенский собор стоит ближе ко второму направлению, но он не просто копирует внешне детали японской национальной архитектуры, он близок ее духу. Можно предположить, что именно это вызвало в японском искусстве целый ряд поэм и картин, посвященных храму. Осмысливая его символику с точки зрения японцев, можно провести следущую аналогию: Воскресенский собор то же дерево и его крона, что и буддийский храм, только купол его жилище нового Бога.

Достаточно сильное землетрясение 1891 года стало первым и успешным испытанием прочности и устойчивости Воскресенского собора. Драматический инцидент в Отсу 11 мая того же года покушение на жизнь наследника цесаревича Николая Александровича, испытывал уже все русско-японские отношения. В Кобэ, где находился цесаревич, приехали император Мутсухито с извинениями и Владыка Николай, как переводчик. Благодаря его миротворчеству конфликта между двумя странами удалось избежать, но в Токио цесаревич уже не поехал. На фрегате Память Азова он принял делегацию японской православной Церкви, которая вручила ему и греческому принцу, спасителю Николая Александровича, адрес и великолепные иконы работы Ямаситы Рин. Цесаревич получил икону Воскресение Христово, а принц Введение во храм. Рамки были выполнены в тончайшей технике макие росписи золотом и серебром по черному лаку (мастер Такай Ясухару).

1890-е начало ХХ века стали наиболее плодотворными годами деятельности миссии. С 1882 года, когда состоялся первый выпуск семинарии, в японскую общественную жизнь регулярно вливались десятки хорошо образованных молодых людей. Выходившие в миссии периодика и отдельные издания знакомили широкую публику с русской литературой: классикой Пушкиным, Кольцовым, Некрасовым и новинками Л.Толстым, Достоевским, Куприным и др. Многие выпускники семинарии стали впоследствии крупными переводчиками, заложившими основы русистики в Японии. Этому способствовало и то, что наиболее способных учеников миссия направляла для продолжения образования в Россию. Среди самых известных из них Кониси Масутаро, лично знавший и консультировавший Л.Н.Толстого по китайской философии. Им были написаны воспоминания о Толстом, переведены его Детство, Крейцерова соната; проживая в России, он печатался в философском журнале Н.Я.Грота. Выпускник Токийской семинарии 1903 года Нобори Сему стал крупнейшим специалистом русской, впоследствии и советской литературы. Им переведены Война и мир, Воскресение Толстого, Униженные и оскорбленные Достоевского, произведения Горького, Куприна, Короленко, Л.Андреева, Бальмонта, Аверченко и многих других всего более ста томов. За период Мэйдзи миссийские училища выпустили около тысячи человек. Среди них были будущие профессор Петербургского университета Йосибуми Куроно, писатель Горо Амада, автор Конституции 1889 года Такусабуро Горо, мэр Иокогамы Кенсусе Андо, губернатор Осаки Нозому Накагава, министр просвещения Хичисабуро Хирао и многие другие, повлиявшие на сферы японской культуры.

Сам Владыка Николай никогда не называл себя педагогом, хотя огромные знания и эрудиция, прекрасное понимание японской психологии, душевный такт, да и вся его многотрудная деятельность говорили сами за себя. В общении с учениками он руководствовался принципами: Необходимейшее свойство в педагоге твердость. Нет хуже и вреднее в деле воспитания слабости, проистекающей или из мнимой гуманности, или из лести к ученикам и желания приобрести их любовь. <...> О воспитании сердца также непременно надо заботиться, а не оставлять его на произвол разным дрянным инстинктам. <...> самое важное <...> справедливость. Обидеть бедного мальчика не велико дело <...> забыть обиду ребенок еще не в состоянии <...> и душа затворяется для обидчика, как улитка в своей раковине (46). Известность Владыки в этот период была такова, что попавший в Токио русский, не знающий язык, мог, только назвав имя отца Николая, получить провожатого и попасть в миссию. В замечательной книге Япония и японцы автор Д.И.Шрейдер описал свое посещение в 1893 году Киодо Николаи братство Николая, как называли миссию токийцы. Посмотрев уютный двор, чистые классы училища, нарядный и торжественный православный храм, он попал к самому Владыке. Отец Николай встал, и я мог хорошо рассмотреть <...> первого распространителя православия в Японии, апостола Страны Восходящего Солнца, как его все здесь называют. Это еще не старый человек, высокого роста, с густой бородой, в которой местами уже серебрились тонкие нити седых волос. Его лицо обличало энергию, силу и необыкновенную волю, но глаза в то же время светились такой кротостью, добротой, мягкостью, что для меня стало понятно, чем покорял и подчинял себе этотчеловек(47).

Росло число православных. Если в 1890 году их было 18625, в 1906 году 29115, то в 1911 году, в последний год миссионерской деятельности отца Николая 32700 человек. В 1890 1893 и в 1897 1899 годы в миссии работал архимандрит Сергий (Страгородский), будущий патриах Московский. Свои впечатления о духовной жизни миссии он оставил в путевых записках На Дальнем Востоке и По Японии, отмеченных читающей публикой как образцовое литературное изложение и в то же время обстоятельный богословский труд.

На переломе веков некоторые дальновидные администраторы Дальнего Востока (в частности, вице-адмирал Е.И.Алексеев) были обеспокоены ростом напряженности в этом регионе. Неготовность России к возможному конфликту проявлялась в том числе в почти полном отсутствии военных переводчиков. Выход из сложившегося положения виделся в подготовке таких специалистов непосредственно в Японии, что осуществить можно было только в семинарии при Духовной миссии. В 1902 году туда прибыли два мальчика Федор Легасов и Андрей Романовский, первые посланцы из Порт-Артура. К сожалению, эти меры по повышению безопасности дальневосточных границ были запоздалыми. (После русско- японской войны в 1910 1911 годы здесь обучалось уже 13 мальчиков из России).

26 января 1904 года нападением на Порт-Артур началась русско-японская война. Первое столкновение интересов молодого и агрессивного японского капиталлизма с северным соседом Россией, состоялось еще в японо-китайскую войну 1894 1895 годов. Эта война не разрешила целый ряд спорных вопросов между странами, и новое столкновение было неизбежно. Ожидание войны рождало и рост антихристианских настроений в обществе, которое легко теперь поддавалось на провокации. И они не заставили себя долго ждать. В декабре 1903 года разразился скандал, так называемый инцидент Ротан ( Ро аббревиатура слова Россия, тан шпион). Епископу Николаю была предложена в письме некоего чиновника выдача государственных секретов. Проигнорировав письмо, он посчитал его дурной шуткой, что и подтвердило проведенное полицией расследование. Но уже возбужденное общество стало видеть в миссии гнездо шпионов. Для охраны священнослужителей правительство распорядилось выставить на Суругадае вооруженную охрану, и как потом писал Владыка лишь поражение России спасло миссию от разгрома.

Тяжелейший вопрос выбора встал перед отцом Николаем в первые дни войны уехать, как российское посольство, или остаться во вражеской стране без надежной связи с Родиной и в ожидании самого худшего. Ответственность за судьбу паствы определила его высочайшей силы духа решение остаться. С болью в душе Владыка был вынужден прекратить свою службу в соборе. Как российский подданный он не мог призывать Благодать Господню на Японию и ее микадо. Это было бы равносильно молитве за победу над Отчизной. Отец Николай разрешил и душевные терзания прихожан как поступать им ? Исполните все, что требует от вас <...> долг верноподданных. Молитесь Богу, чтоб Он даровал победы вашему императорскому войску <...> сражайтесь не из ненависти к врагу, а из любви к вашим соотчичам <...> Любовь к отечеству есть святое чувство(48) , писал он в Окружном письме к христианам в начале 1904 года. Очевидны чувства, бушевавшие в душе у Владыки, когда он обдумывал эти слова. Оставаясь внешне спокойным и сдержанным для своих духовных чад он поверял свою скорбь лишь дневнику: Мучительно то, что горишь внутренним, закрытым пламенем. Не с кем поделиться мыслями, не с кем разделить горе; один среди японцев, а их вожделения и интересы диаметрально противоположные(49). Трогательную деликатность проявляли прихожане и работники миссии: О войне никто ни слова, о японских победах тем меньше, а лица такие сиротные, как будто в душе нет радости и торжества(50).

Все свои силы Владыка направил сначала на переводческую деятельность, а с появлением в Японии первых русских пленных на заботу о них. По инициативе миссии было образовано Общество духовного утешения военнопленных, состоявшее из священнослужителей, знавших русский язык. Оно занималось сбором пожертвований, снабжало пленных православной и светской литературой, помогало наладить связь с родными, посылало священников в лагеря для богослужений. Стараниями отца Николая была увековечена память русских солдат, оставшихся навеки в японской земле. На кладбищах городов Мацуяма и Осаки, где находились братские могилы, были построены часовни. Россия высоко оценила усилия Владыки по сохранению в условиях войны православной Церкви в Японии и его помощь военнопленным. Он был сопричислен к ордену святого Александра Невского и возведен в 1906 году в сан архиепископа с присвоением ему титула Японский.

Дневники Николая Японского оставили нам ценнейшие записи его размышлений о причинах поражения в войне. Платится Россия за свое невежество и свою гордость считала японцев необразованным и слабым народом, не приготовилась, как должно, к войне, а довела японцев до войны, да еще прозевала на первый раз(51), записал он еще в 1904 году. Столкновение с Японией он считал величайшей ошибкой, т.к. по глубокому убеждению Владыки не морская держава Россия(52), и не на строительство флотов ей следовало употреблять средства, а на истинно существенное образование народа, разработки своих внутренних богатств(53). Итог же чудовищной авантюры царского правительства вызывал лишь стыд и боль. Отец Николай писал: В исторической картине России минувшая война <...> составляет самое темное <... >пятно(55).

В июле 1911 года в Японии и на родине было торжественно отмечено 50-летие священнического служения Владыки Николая. Менее, чем через год, 3 февраля 1912 года, в предместье Токио Цукидзи, в американском госпитале St Luces, после 4-х недель борьбы с болезнями Владыка скончался. Он был похоронен на кладбище Янака-бочи. Проводить в последий путь апостола Японии съехались со всех концов страны враз осиротевшие его духовные чада. На гроб Владыки император Мутсухито прислал громадный венок из живых цветов знак высокого уважения и признания заслуг архиепископа Николая Японского. В том же, 1912 году, скончался и сам микадо эпоха Мэйдзи кончилась.

Еще в июне 1908 года в Японию прибыл преосвященный Сергий (Тихомиров), епископ Ямбургский, человек, о появлении которого долго мечтал Владыка, озабоченный поисками себе преемника. Он быстро принялся за изучение японского языка и скоро совершил инспекторскую поездку на острова Хоккайдо и Сахалин без переводчика. Полсле кончины отца Николая епископ Сергий был назначен на токийскую кафедру, став главой православной Церкви в Японии. В отличие от Владыки Николая, он был скорее ученым-богословом, чем миссионером и администратором. Этим объясняются нестроения, начавшиеся в Церкви в 1910-е годы. Самые трудные времена наступили после 1917 года, когда миссия потеряла не только финансовую поддержку, но практически и духовную. В марте 1919 года епископ Сергий совершил беспримерную поездку в Россию, охваченную огнем гражданской войны, для сбора пожертвований. В том же, 1919 году, из-за нехватки средств закрылась духовная семинария.

Следующим испытанием стало катастрофическое землетрясение 1 сентября 1923 года Канто дансинсай Великое Кантосское землетрясение (около 10 баллов). Страшный пожар прошелся по практически уничтоженному подземными толчками Токио (рухнуло 60 % зданий, в том числе многие из построенных по европейскому образцу). Собор устоял, но жар пламени, бушевавшего внутри (сгорел великолепный иконостас с иконами Пешехонова и Ямаситы Рин) ослабил металлические конструкции купола, и он рухнул. Обрушилась и верхняя часть колокольни. Колокола расплавились полностью. Архиепископ Сергий (с 1921 года) писал: Я вошел в него северными дверями, западные двери и паперть были завалены <> Во всем соборе не осталось ни вершка несгоревшего дерева(55). Пожар уничтожил семинарию, женское училище, миссийский архив и библиотеку (30 тысяч томов, в том числе подготовленный к печати 15-летний труд епископа Сергия 100 лет христианства в Японии). Несчастье объединило православных японцев. Для восстановления Воскресенского собора удалось собрать более 200 тысяч иен, и 15 декабря 1929 года обновленный японским архитектором Окада Синьитиро храм был заново освящен. Тогда он и получил официальное название Николай-до храм Николая.

Новый громадный купол над круглым барабаном с чередой 16-ти окон существенно исказил его облик, который теперь действительно приблизился к византийскому. Изменения коснулись также колокольни и интерьеров собора. Архитектор не стал восстанавливать четверик, увенченный шпилем. Вместо него над входом была устроена невысокая звонница. Ее сферический купол, покоящийся на восьмиколонной аркаде, хорошо гармонирует с гигантским куполом собора. Благодаря реконструкции перекрытий над северной и южной ветвями креста собора появились дополнительные хоры, каждые из которых поддерживаются четырьмя колоннами. Новый иконостас украсили копии Васнецова и Нестерова. В 1962 года собор получил статус памятника культуры Японии. В марте 1978 года у южной стены храма была освящена часовня в память архиепископа Николая святителя Японии. В 1990 1998 годы в соборе были проведены большие ремонтные работы очищены фасады, по-новому устроен интерьер храма: вместо витражей на восточной стене, за невысоким иконостасом помещены три большие круглые иконы, написанные специально приглашенной из иконописной мастерской Троице-Сергиевой Лавры художницей В.Глазовской. В 1930 году архиепископ Сергий был рукоположен в сан сан митрополита Японского. Хиротонию в Москве совершил Местоблюститель Патриаршего престола Сергий (Страгородский). В глазах ставшей на путь милитаризации Японии, в обстановке развернувшейся пропаганды против СССР принимать митру от Сергия (Страгородского), известного своей Декларацией, было недопустимо. Это привело к еще большей смуте в приходах, в которых часть верующих поддержала митрополита. В 1939 году по новому закону, запрещавшему иностранцам стоять во главе религиозных общин, владыка Сергий был отстранен от кафедры, в 1945 году арестован как агент советской разведки. Освобожденный через 40 дней он скончался 10 августа того же года на окраине Токио, и был похоронен рядом с Николаем Японским.

После Второй мировой войны японская православная Церковь находилась долгие годы в составе Заграничной церкви. Токийскую кафедру возглавлял епископ Питтсбургский Вениамин (Басалыга). Несмотря на это, внутри клира и мирян началось движение, направленное на сближение с Русской Православной Церковью, которое завершилось 10 апреля 1970 г. дарованием автономии в юрисдикции Московской Патриархии. В тот же день Святейший Синод причислил к лику святых архиепископа Николая Японского, нареча его равноапостольным. 10 же апреля в Токио состоялось открытие подворья Московской патриархии. Сейчас в Японской Церкви 30 тысяч верующих, 70 храмов. Во главе стоит митрополит Даниил. Все духовенство японцы, получившие образование в Токийской духовной семинарии сбылась мечта Николая Японского о создании православной национальной церкви в Стране Восходящего Солнца.

Следует остановиться еще на одной стороне состояния изученности истории и строительства Воскресенского Токийского собора. В японской специальной литературе авторство некоторых элементов собора, в частности купола и колокольни, приписывается Кондеру, а не Щурупову. Объясняется это нетипичностью купольного покрытия для национальной русской архитектуры и готическим характером колокольни. Эти утверждения свидетельствуют, к сожалению, о слабом знакомстве с русской архитектурой авторов, для которых основным признаком русского церковного зодчества является луковичная главка. У этих утверждений есть и еще одна причина отсутствие подлинных чертежей Щурупова (по всей видимости погибших при пожаре 1923 года) и, наоборот, наличие рабочих чертежей Кондера, хранящихся в университете Киото(56). Автору настоящей статьи удалось найти в фондах РГИА фотокопии чертежей Щурупова, которые были присланы Владыкой Николаем в Синод и на которых он отмечал ход строительства. Полная идентичность чертежей (за исключением нескольких мелких деталей декоративной отделки) построенному собору и видная на фотографиях подпись Щурупова, однозначно свидетельствуют об авторстве проекта собора. При этом нельзя не приуменьшать, естественно, заслуг Дж. Кондера, как практика, инженера и непосредственного строителя Воскресенского собора.


Примечания:

(1) В японском языке отсутствует звук л, название храма звучит Никорай-до.

(2) Цит. по: Протоиерей Иоанн Кондрашов. Святой равноапостольный Николай, архиепископ Японский. // Москва. 1992. 2/3. С.152.

(3) Касаткин

(4) Цит. по: Данилушкина Марина. Святитель Николай Японский и его Дневники. // Московский журнал. 1992. 8. С.56.

(5) Там же.

(6) Архимандрит Андроник. В Японии. // Русский вестник. 1904. 5. С.80.

(7) Цит. по: Хохлов А.Н. Роль Токийской православной семинарии в подготовке переводчиков-японистов. // Православие на Дальнем Востоке. Выпуск 2. СПб. 1996. С.66.

(8) Там же.

(9) Цит. по: Церковные ведомости. 1891. 40. С.1392.

(10)Цит. по: Щербина А.А. Николай Касаткин один из первых русских японоведов. // Народы Азии и Африки. 1977. 4. С.163.

(11)Там же. С.156.

(12)Там же. С.158.

(13)Цит. по: Логачева Л.Н. Япония и Россия в дневниках святого Николая Японского. // Православие на Дальнем Востоке С.52.

(14)Цит. по: Протоиерей Иоанн Кондрашов. С.154.

(15)Праведное житие и апостольские труды Святителя Николая, архиепископа Японского по его своеручным записям. СПб. 1996. С.87.

(16)Цит. по: Самойлов Н.А. Страны Дальнего Востока в восприятии русского миссионера. // Православие на Дальнем Востоке С.92.

(17)Там же. С.95.

(18)Цит. по: Логачев К.И. Российская духовная миссия в Японии и ее взаимоотношения с другими христианскими миссионерами. // Православие на Дальнем Востоке. С. 41.

(19)Цит. по: Хохлов А.Н. С.76.

(20)Цит. по: Логачева Л.Н. С.55.

(21)Хохлов А.Н. С.74.

(22)РГИА. Ф.796. Оп.205. Д.490. Л.18 об 19.

(23)Мальцев А.П. Православные церкви и русские учреждения за границею. СПб. 1906. С.395.

(24)Рапорт начальника Российской Духовной Миссии в Японии архимандрита Николая Совету Православного Миссионерского общества. С.23 // Оттиск из журнала Миссионер. 1879 г. 28-29.

(25)Л.Л. Архимандрит Николай в Петербурге. // Из истории Православия к Северу и Западу от Великого Новгорода. Л. 1989. С.192.

(26)Там же. С. 197.

(27)М.А.Щурупов (1815 1901 годы) академик, профессор архитектуры. Занимался восновном церковным строительством. Наиболее известны: три приходских церкви в Петербурге (1867 1882, 1879 1884, 1883 1888 годы), Свято-Троицкая Реконьская пустынь Новгородской губернии (1869 1879 годы), соборы в Токио и в Андреевском скиту на Афоне (1891 1900 годы). Проектировал также памятники: надгробие К.П.Брюллова в Риме (1856 год), памятник на могиле А.П.Волынского, П.М.Еропкина и А.Ф.Хрущова у Сампсониевского собора в Петербурге (1885 год) и др.

(28)Л.Л. Архимандрит Николай в Петербурге. С.214.

(29)Там же. С.217.

(30)Праведное житие и апостольские труды Святителя Николая С.87.

(31)РГИА. Ф.796. Оп.205. Д.490. Л.30.

(32)Там же. Ф.799. Оп.4. Д.947. Л.76 об. 77.

(33)Там же. Л.94.

(34)Джошуа Кондер (1852 1920 годы) английский архитектор, работавший в Японии с 1877 года. Наиболее известные постройки Токийский императорский музей (1881 год), дворец Рокумэй-кан (1883 год), Дом Мицубиси (1894 год), здание Морского министерства (1895 год). Мастер-эклектик, Кондер старался в своих проектах учитывать окружающий ландшафт. Много работал над проблемой сейсмостойкости зданий.

(35)Вести из Японии // Московские ведомости. 1886. 62.

(36)РГИА. Ф.834. Оп.4. Д.1143. Л.39, 97.

(37)Там же. Д.1152. Л.74 об, 77 об.

(38)Цит. по: Славина Т.А. Исследователи руского зодчества. Л. 1983. С.95.

(39)РГИА. Ф.796. Оп.205. Д.454. Л.767.

(40)Там же. Ф.797. Оп.61. Д.150. Л.3.

(41)Православие в Японии и Китае.// Русский паломник. 1891. С.552.

(42)Архангелов С.А.. Наши заграничные миссии. СПб. 1899. С.58.

(43)Цит. по: Саблина Э.Б. Токийский кафедральный Воскресенский собор в истории Японской Православной Церкви. // Журнал Московской Патриархии. 2000. 6. С.55.

(44)Например: церковь в Женеве (Д.И.Гримм, 1865 год), церковь в Иерусалиме (Д.И.Гримм, 1885 год), церкви, построенные М.Т.Преображенским в 1880 1890 годы в Ницце, Флоренции и Вене, собор в Варшаве (Л.Н.Бенуа, 1894 год) и др.

(45)Стасов В.В. Собрание сочинений. Т.1. СПб. 1894. С.640.

(46)Хохлов А.Н. С.68 69.

(47)Шрейдер Д.И. Япония и японцы. СПб. 1895. С.562, 564, 565.

(48)Цит. по: Данилушкина Марина. С.60.

(49)Цит. по: Логачева Л.Н. С.50.

(50)Там же.

(51)Там же. С.53.

(52)Там же. С.56.

(53)Там же. С.57.

(54)Там же. С.55.

(55)Цит. по: Э.Б.Саблина. С.57.

(56)Сведения о состоянии вопроса в современной японской специальной литературе любезно сообщила автору г-жа Кана Окубо, выпускница института им. И.Е.Репина 2000 года.