© о. Ростислав Колупаев, Москва

КАТОЛИЧЕСКИЕ ОБЩИНЫ ВИЗАНТИЙСКОГО ОБРЯДА И РУССКАЯ ДИАСПОРА

ГЕРМАНИЯ

Знакомство немцев с восточным богослужением следует отнести к началу XVIII в. В 1715 г. император Петр I подарил королю Фридриху Вильгельму роту солдат, естественно православных. Русские солдаты сохранили традицию иметь свое богослужение в Потсдаме. Примерно с 1830 г. в Германии появился опыт пения русскими мелодиями византийские богослужебные тексты на немецком языке. Община в Потсдаме обращалась в Синод за разрешением совершать богослужение на немецком языке, т.к. живое общение на славянском и русском языке было утрачено. Священник посольской церкви о. Алексей Мальцев перевел на немецкий Октоих. Около 1900 г. прот. Раевский перевел последование Таинств. В 1935 г. францисканец о. Килиан (Кирхкоф) перевел Постную и Цветную Триодь[1].

Германия стала первой западноевропейской страной, которая столкнулась с огромным наплывом русских послереволюционных эмигрантов, откуда они, как правило, распределялись по другим странам. В 1919-1921 гг. в Германии насчитывалось 250 000 – 300 000 русских эмигрантов, в 1922-1923 гг. их было уже около 600 000 человек, причем в самом Берлине из них находилось 360 000[2]. Под руководством епископа Данцигского работала Папская комиссия помощи русским эмигрантам, без различия вероисповеданий. За один 1928 г. помощь больным, детям и учащимся составила 54.976 марок[3].

После окончания второй мировой войны в Эссене, Рурская область «осталась большая община русских и украинцев, выехавшая на работу в Германию во время войны и оставшаяся в Германии в результате бюрократических проволочек оккупационных властей. Служением среди них занимались священник Александр Ермоленко, выходец из Литвы, и немецкий паллотинец Эрвин Иммекус, заинтересовавшийся русской культурой во время нахождения в советском плену. В конце 60-х гг. им удалось создать два храма в Рурской области»[4].

В Германии недалеко от голландской границы был создан старческий дом «Альтерсгейм» для русских ДиПи. Его опекали двое уполномоченных, один от немецко-лютеранской церкви, другой - от католической церкви. В доме в разных корпусах были католическая, лютеранская и православная церкви, т.к. были не только православные старики, но и католики и протестанты. Этому старческому дому помогал католический «Каритас»[5].

Монастырь св. Маврикия в Нидералтайх

В 1924 г. папа Пий XI направил письмо бенедиктинским общинам о помощи России, русскому православию и русской духовной культуре. На это письмо откликнулись Шевтонь в Бельгии и Нидералтайх в Баварии, «…из всех монастырских общин именно бенедиктинская обнаруживает наибольшее родство с Православной Церковью. Основатель западного общежитийного монашества пр. Бенедикт… жил в VI в. Он входит в число святых отцов еще неразделенной Вселенской Церкви. К тому же бенедиктинское богослужение славится литургическим пением»[6].

В Германии были русские церкви и часовни, построенные главным образом по династическим соображениям, но основное знакомство с православием произошло после 1917 г., когда тысячи эмигрантов покинули Россию. В это время, помимо создания иерархических структур, издавались книги о православии на немецком языке. Это были в первую очередь серьезные произведения таких авторов, как проф. Николай Арсеньев и Федор Степун. Оба ученые поддерживали отношения с монастырем бенедиктинцев. Имеется предположение, что еще святой равноапостольный Мефодий, в свое время содержался в монастыре Нидералтайх[7].

В 1934 г. новый настоятель о. Эмануэль Хойфейльдер воодушевился идеями папы. Но осуществить задуманное помешала война. Почти все братья погибли на фронте. Приор Эммануэль остался один. «Ситуация в Нидералтайхе скоро изменилась: в число братии вошли двое русских – Василий Пляшкевич[8] и Владимир фон Бурман. Первый прибыл из Смоленска и вскоре был пострижен с именем Иоанна-Хризостома (Златоуста). Второй же, российский немец, уроженец Петербурга, в постриге принял имя Василия»[9]. Василий фон Бурман, принял рукоположение в сан диакона, он автор биографии о Леониде Федорове, в последствии переехал в США.

Блашкевич Иоанн-Хризостом

Отец Иоанн-Хризостом (Василий Николаевич Блашкевич), родился 27.01.1915 в Тверской области в глубоко верующей семье, по воспоминаниям нынешнего настоятеля аббатства: «Он был высок ростом, примерно 1,85 см. Телосложение его было основательное. Он не был толст, но очень силен и как-то массивен. Во время войны ему пришлось проделать немало пеших переходов в мороз, так что у него было хроническое расширение вен. Но хотя внешне он выглядел неповоротливым, он был чрезвычайно находчив. У него был типично русский дар рассказчика, причем, подобно Гоголю, он тяготел к гротеску. Импровизируя, он умел так разукрасить историю, что слушатели смеялись до слез. Он был так же неплохим поэтом – в манере Фета, которого боготворил, но, поступив в монастырь, перестал сочинять стихи. Из раннего своего стихотворного собрания он ничего не публиковал, может быть, остерегаясь упреков, что инок сочиняет стихи не на духовные темы»[10]. Далее: «Со стороны отца он принадлежал к так называемому «колокольному дворянству», но родословная его матери восходила к боярам… отец преподавал латынь и древнегреческий в гимназии. В 1930 г., досрочно получив аттестат зрелости, молодой человек стал учительствовать в деревнях Рыжково и Сопоть Смоленской области. Затем продолжил образование в Московском институте иностранных языков… Василий Пляшкевич был пламенным патриотом, и он горячо поддерживал идею царской России»[11]. Наступила Отечественная война, призыв в Красную Армию, в конце концов, оказался переводчиком у немцев, помогал русским пленным. «Он с удовольствием рассказывал, что «умелыми переводами» ему удавалось побудить местных германских начальников принимать такие меры, которые приносили гражданскому населению пользу»[12].

Род Блашкевича был священнический. «Собственно, его отец был в семье первым лицом, избравшим светскую профессию. Кроме того, он был пламенным сторонником патриарха Тихона»[13]. Из уст лично знавших отца Иоанн узнаем: «…в связи с совершившейся в России революцией Василий Пляшкевич много размышлял по поводу устройства Церкви. Молодой человек был приверженцем старой византийской концепции симфонии между императором и патриархом. От Соловьева же он заимствовал идею универсальной теократии. Он мечтал о создании христианской империи, включающей в себя – федеративно – отдельные государства с их царями и королями. И чтобы не было у государства возможности «обезглавить» Церковь, - как это сделалось в результате церковной реформы Петра I, и в особенности – в 1927г. с принятием сергиевской «Декларации», он – считал необходимым союз между Русским патриархатом и папством. Как видим, и в этом пункте он следовал Соловьеву. Кстати, немало русских аристократов и представителей интеллигенции придерживались подобных взглядов, и, когда эти люди попали на Запад, они предпринимали попытки претворить свои идеи в жизнь. Из числа представителей старых российских домов подобные мысли разделяли князь Волконский, князья Оболенский и Урусов. Можно упомянуть и о средних слоях дворянства, например, о семьях Евреиновых, Кологривовых или Длузских. К этому кругу присоединились некоторые люди из мира искусства, например, поэт Вячеслав Иванов, супруги – художники Браиловские и госпожа Данзас, философ. Сегодня подобные мечты представляются совершенно нереальными, но я бы подчеркнул, что перечисленные лица – это все серьезные люди, глубоко озабоченные будущим России, которую постигло несчастье. Итак, именно с этими людьми и завязал контакты о. Иоанн-Хризостом. Почти все они сменили свою церковную принадлежность и перешли в католичество лишь из желания добиться универсальной теократии. Они постоянно рассуждали о взаимодействии императора, папы и патриарха. Прочие же аспекты католического богословия не имели для них первостепенного значения. Что касается о. Иоанна-Хризостома, то сам он, особенно под конец жизни, нередко называл себя «православным, состоящим в общении с Папой»[14].

Сам Василий в студенческие годы «принадлежал в Москве к числу так называемых «мечевцев», которые имели тогда в Дмитрове в Преображенском храме свой тайный центр. Ими руководил епископ Дмитровский Серафим (Звездинский), хотя он к тому времени уже много лет пребывал в ссылке. Каждые три месяца одна женщина, - ее фамилия, кстати, тоже была Преображенская, - ездила к епископу Серафиму и привозила от него для общины духовные наставления. Среди этих наставлений было и такое: оставаться в сергиевской церкви, не переходить ни к иосифлянам, ни к григорьевцам, принимать от нее Святые Дары, но держаться по отношению к ней на расстоянии. Бог рано или поздно поможет Церкви. «Мечевцы» на пушечный выстрел не приближались к «Декларации» митрополита Сергия и сторонились всего, что было связано с государством. Например, многие члены этого кружка не пользовались московским метро, потому что из-за постройки подземки были разрушены храмы, и немалым числом… Имя же сосланного епископа Серафима в прошении «о здравии и спасении» произносилось медленно и выразительно, и при этом все присутствовавшие делали земной поклон, а многие и плакали»[15].

Решение о принятии монашества у В. Блашкевича появилось еще в России. Но уже, будучи в Германии «во время войны он дал обет св. Серафиму Саровскому (этот святой был им особенно почитаем), что примет монашество, если уцелеет»[16].

Василий Николаевич присоединился к Вселенской Церкви 28.08.1944 в г. Скарышев, Польша. Далее он оказался в английской зоне оккупации, потом ему помогают бежать из лагеря, дабы избежать репатриации. Он оказывается в Гамбурге. Помог первый попавшийся католический священник – снабдил одеждой и адресом монастыря в Нидерлайте. Об этом монастыре он уже знал от одного полевого капеллана. В 1946 г. он прибыл в монастырь. «Настоятель, собственно не знал, что делать с этим русским, сбежавшим из английского лагеря. Серьезны ли и честны его слова о желании вступить в братию? Может быть, он просто хочет укрыться на время? А может быть, он даже и вообще шпион? Отец настоятель испросил себе время на размышление. Но когда монашествующие собрались на вечерню и отец настоятель раскрыл Антифонал, то антифон того дня звучал так: «Ex Oriente adducosemen tuum» («От Востока приведу семя твое» – Ис.43,5). Тогда отец настоятель понял, что Бог сказал свое слово, и Василий Николаевич Блашкевич скоро стал братом Хризостомом»[17]. Он принял постриг в иночество 14.01.1946 и принес вечные обеты 27.10.1947.

Монах стал изучать богословие в университете г. Пассау в 1947-1951 гг., в 1951-1954 гг. писал докторскую диссертацию в Папском Восточном институте в Риме. Тема работы «Поморские ответы» как отражение воззрений русских старообрядцев первой четверти XVIII»[18]. Другие его работы – это, наиболее знаменитая «История Русской Церкви Новейшего времени», - и «Религиозные силы в русской истории». Написал он так же небольшую книжку о русской церковной истории после 1917г. и несколько брошюр под псевдонимом «Андрей Беломорский». В свое время в СССР журнал «Наука и религия» поместил о двух его брошюрах «Правы ли отрицатели религии?» и «Правы ли отрицатели Церкви?» – гневную статью. В 1952 г. он был рукоположен в священника. Любил служить т.н. «тихую мессу» особенно в дороге. «Эта особенность, думаю, опять-таки восходит к кругу мечевцев: так, уже упомянутый епископ Серафим Дмитровский очень любил «служить келейно»[19]. По воспоминаниям свидетелей его подвига: «Прежде всего, он был очень благочестивым человеком. А с возрастом он приобрел некоторые традиционные черты русского старца. Вокруг него, как и вокруг оптинских старцев, была определенная аура, некое излучение, и оно оказывало облегчающее и освобождающее действие. Он был немногословен с посетителями, но те уходили от него потрясенные»[20]. Отец Ириней пишет: «Его образование я бы назвал феноменальным. Он имел отменную философскую подготовку. А как он знал всемирную литературу! По-русски он помнил наизусть не меньше пятисот стихотворений. И, конечно, знал всю русскую классическую прозу. Он хорошо знал также немецкую, английскую, французскую, итальянскую, испанскую и скандинавскую литературы, читал польскую на языке оригинала. Кроме того, он был знатоком живописи. Но, прежде всего он был прирожденным историком, историком Церкви»[21]. «На протяжении длительного времени он был моим духовным отцом. Архимандрит Иоанн-Хризостом отлично владел немецким языком и был глубоко предан немецкой культуре, что не мешало ему обладать всеми признаками, такого праведника, которого в русской традиции называли бы старцем. Он любил говорить о нашем искуплении, совершенном Иисусом Христом. Исповедуя, он почти не находил слов для осуждения грешника, не грозил и судом Божиим, но, напротив он умел внушить надежду на милосердие Божие. После исповеди вы чувствовали себя утешенным»[22].

Отец Зуттнер, профессор кафедры Восточных Церквей в Венском университете[23], капеллан посольства ФРГ в Москве, вспоминал: «В самом начале нашего знакомства для него была характерна отрицательная установка по отношению к Московскому Патриархату: патриарха Алексия (Симанского) и его иерархию он считал вульгарным орудием разрушения церкви в руках большевиков. В связи с этим многочисленные его работы пятидесятых – начала шестидесятых годов написаны в обличительном и непримиримом, небратском тоне»[24].

Дело о. Иоанна Бляшкевича продолжил архимандрит Ириней (Тоцке) (Irenaus Totzke), он родился в 1932 г. в Данциге, переводчик и исследователь византийско-славянского богослужебного пения, музыковед[25]. Он вспоминает: «Начав свои занятия в Риме, я, собственно и не помышлял о том, чтобы стать монахом. Когда я познакомился с иеромонахом Иоанном-Хризостомом, ему было всего лишь 35 лет. Благодаря беседам с ним я почувствовал всю красоту русских святых. Мне стало очевидно, что в Православной Церкви монашество имеет несравненно большее значение, чем в католичестве. Монашество просто неотделимо от православной духовности. Эти личные беседы чудесным образом дополнялись лекциями другого русского человека, профессора Иоанна Кологривова, в Instituto Orientale. Через три года я принял твердое решение поступить в братию монастыря святого Маврикия в Нидералтайхе»[26].

Ныне отец архимандрит Ириней Тоцке - предстоятель византийской диаконии бенедиктинского аббатства св. Маврикия в баварском городе Нидералтайх.

Берлин

Немцы по сравнению с другими странами чинили беженцам наименьшие бюрократические препятствия. Русская послереволюционная эмиграция в Германии была активна и динамична. Известно, что одним из первых на нужды переселенцев откликнулся католический священник, доктор, профессор О.Л. Берг, с 1924 г. он возглавил комитет помощи. «Начал о. Берг с немногого. В двух комнатах, где он жил, закипела работа. Профессор принимал всех без различия. Кому было можно, он помогал деньгами или вещами, за тех, за кого было необходимо, хлопотал перед немецкими властями, добывая разрешения на пребывание, устраивая визы и вообще помогая русским беженцам распутывать и устраивать всегда столь непрочную паспортную сторону своего существования», - читаем в русском католическом вестнике «Китеж»[27].

Священник помогал и добрым словом, утешением. Его известность расширялась и стали находиться новые люди, желающие поддержать его начинание. Подобрали подходящее место. Оформилось бюро. Детей удавалось отправлять учиться и устраивать в пансионы, старшего возраста – в высшие учебные заведения. Больных – в больницы и санатории. Для неимущих организована выдача бесплатных обедов, которыми пользовались также и русские студенты. В 1926 г. о. Берг основал швейную мастерскую, где монахини обучали шитью и брали заказы, по вечерам там устраивали лекции и беседы. «За два с половиной года своей деятельности в Берлине о. Берг дал возможность получить образование 150 русским детям»[28].

Следует отметить «…крупную заслугу о. Берга, особенно заботившегося о развитии и сохранении любви к родине русского духа в детях эмиграции. Имея в виду, что дети легче, чем взрослые подпадают под влияние окружающей их иностранной среды и, часто забывают родной язык, он поставил и организовал преподавание русского языка всем русским детям, воспитывающимся в немецких школах»[29], - писал в 1928 г. журнал «Китеж». Работу отца Берга продолжил русский католический священник отец Дмитрий Кузьмин-Караваев.

Кузьмин-Караваев Димитрий

Родился в 1886 г. в Санкт-Петербурге в семье генерала, участника японской войны и депутата I и II Государственных Дум, окончил Юридический факультет СПб университета, во время Первой мировой войны был на фронте, участвовал в санитарной помощи раненным, с Вселенской Церковью воссоединился в 1920 г. в Москве. Участвовал в проводимых по благословению Святейшего Патриарха Тихона, собеседованиях между католиками и православными, в 1922 г. выслан из Советской России. В 1927 г. Д. Кузьмин-Караваев рукоположен в сан священника, по окончании Греческой коллегии св. Афанасия в Риме, доктор богословия. Назначен настоятелем в Берлин в 1927 г.[30] Отец Димитрий приехал в немецкую столицу осенью 1927г. и начал служить в капелле монастыря кармелиток. Постепенно сформировался русский хор, устраивались публичные доклады и другие общественные инициативы. В 1931 г. о. Димитрий переведен в Лувен духовником студентов, скончался в 1959 г.[31]

Длусский Владимир

«Вся жизнь эмиграции проходит у открытых могил. Мы хороним наших родных, близких, друзей. Все растет число поминовений за упокой и все уменьшается список о здравии. В искупительной жертве наших скитаний лежит высокий религиозный смысл жизни всей нашей многострадальной эмиграции», - прот. В. Длусский[32].

С 1932 г. в Берлинском приходе стал священствовать отец Владимир Длусский (1895-1967). Он родился в 1895 г. в смешанной русско-польской семье в Санкт-Петербурге, по окончании Кадетского корпуса поступил в столичный университет, с 1920 г. эмигрировал в Грецию. Далее оказался в Европе, окончил Юридический факультет Карлова университета в Праге. В 1925 г. Владимир воссоединился с вселенской Церковью, поступил в семинарию Св. Василия Великого в Лилле, которую окончил в 1931 г. Священный сан принял в 1930 г. В последствии возведен в сан протоиерея.

Со времени служения в приходе о. Владимира начинается интенсивная, в рамках эмигрантских возможностей, жизнь прихода.

Прихожане русского католического прихода в Берлине в скором времени установили крепкие связи со своими соотечественниками и единоверцами в Вене. Одним из свидетельств этого стал совместно издаваемый приходской бюллетень. Это машинописное издание получило название: «Наш приход». В выходных данных место издания обозначено: Вена-Берлин. Берлинская часть издания по почте в посылке отсылалась в Вену[33]. Здесь публиковались, в том числе и сочинения самого настоятеля. Находим, например, статью берлинского настоятеля, под названием: «Словесная и умная молитва»[34]. Начиная с №1, за 1938г. «Наш Приход» выходит в двух частях. Соответственно это «Отдел русско-католического прихода в Вене» и «Отдел русско-католического прихода в Берлине».

Этот самиздатовский орган содержит ценные сведения о жизни наших соотечественников: «Что касается «сливок», то по всему вероятно и из Вены, как и из Берлина они незаметно уплыли в Париж, и судя по газетам, есть серьезные основания предполагать, что русские парижане (если не все то многие) наверное мечтают о возвращении в немецкие страны…»[35]. В предвоенные годы писалось: «За отсутствием точных статистических данных трудно определить точное число русских эмигрантов, живущих в Берлине. Надо полагать, что число христиан русской национальности, не имеющих отечества (taatenlos) колеблется между 4 и 5 000 человек. Было время лет 15 тому назад, когда число русских исчислялось десятками тысяч.

Отлив русских во Францию уже закончился и, русская берлинская колония прочно стабилизировалась. Очень многие, не будучи немецкими подданными, имеют в прошлом какое-то касательство к Германии и часто носят немецкие фамилии. Если принять во внимание громадное пространство Берлина – 80 квадратных километров, это самый большой город на всем материке Европы, Азии, Африки и те 4,5 миллиона, что живут в нем, то русские как-то растворяются в этом необъятном море. Здесь не услышишь, как в Париже, русскую речь. Да и вообще иностранный язык в Берлине редкостное исключение.

Начнем с религиозной стороны нашей эмиграции. Православная Церковь до последнего времени принадлежала к 3 юрисдикциям: Карловацкой, Константинопольской и Московской. По численности и более в силу личного обаяния отца архимандрита Иоанна Шаховского, чем в виду глубокой убежденности в каком-то преимуществе канонических прав Евлогианской церкви, приход на Находштрассе самый большой и наилучше организованный. Зарегистрированных членов человек 800-900. Второй идет Карловацкая, бывшая Антониевская церковь. Этой юрисдикции принадлежит православный собор недалеко от Фербеллинер Платц, недавно построенный немецким правительством. Во главе Фербеллинского прихода стоит архиепископ Берлинский и Германский – Тихон. Число прихожан, в виду отсутствия точных данных, трудно установить, но оно едва ли равняется и половине евлогианского прихода. Третья – Московская юрисдикция имеет церковь на Фазаненштрассе и число верных равно 70. Число православного духовенства в Берлине очень значительно: а) Антониевцы: архиепископ, 3 иерея, 2 диакона; б) Евлогиане: 1 архимандрит, 2 иерея, 1 диакон; в) Сергиевцы: 2 протоиерея. Итого: 1 архиепископ, 1 архимандрит, 7 иереев и 3 диакона – 12 человек»[36]. На этом фоне, который передал католический приходской бюллетень, читаем собственно о русских католиках: «Русский католический приход в Берлине с Братством им. Святителя и чудотворца Николая при нем является одним из старых русских приходов в Европе... свыше 100 русских католиков». Состав прихожан в основном был «в значительном большинстве из представителей высшей русской знати, русского академического мира и русской интеллигенции»[37].

И далее, узнаем: «Члены братства периодически собираются... читаются доклады и лекции... дискуссии, совершаются молебствия к угоднику Божию и где русские католики в чисто семейной обстановке встречаются за чашкой чая. Летом предпринимаются совместные экскурсии, в окрестности Берлина»[38].

Докладчиками в Никольском обществе были Зинаида Владимировна Савицкая, Ольга Владимировна Лихингер, Татьяна Николаевна Кричагина, ее доклад, например, был посвящен теме: «Впечатления о русской деревне Олонецкой губернии до и после революции»[39]. В одном из номеров бюллетеня за 1938 г. узнаем о принятии в общество новых членов, это Александра Федоровна Руперти (урожд. Бостанжогло) и Наталия Эмилиевна Арман[40].

Прихожане писали о значении работы Никольского общества: «Это общение между собой.., является само по себе полезным и важным фактором в жизни нашего берлинского прихода, не лишенной, конечно и своих трудностей, общих, впрочем, для всех эмигрантских русских приходов, не только католических, но и православных. Русские в своей массе собираются в церковь только в особо торжественные случаи и праздники... В оправдание находятся всегда и везде извиняющие вину обстоятельства, их много: дальность расстояния, отсутствие денег на дорогу, тяжелая и непрерывная борьба за существование, даже отсутствие обуви и одежды.., а в общем, действительно, жизнь русского скитальца на чужбине полна лишений, требующих особой «сноровки», навыка и изворотливости, чтобы не потерять над собой постоянной критической бдительности...

Необходимо отметить также важную, чисто католическую, миссию русского католического прихода в Берлине среди элиты, в культурном и интеллектуальном значении этого слова, русского общества, проявляющего в последнее время живейший интерес к католичеству»[41].

На одном из братских Никольских собраний присутствовало около 70 русских католиков с детьми и человек 10-15 православных. Проходило собрание в рождественские дни 1937-38 гг., сообщает Приходская хроника[42].

В Берлине наладилось сотрудничество русского католического прихода с местным «Каритас»: «Помощь оказывается широко, без различия между католиками и православными, как отдельными лицами, так и некоторыми учреждениями. За один 1928 г. помощь бедным, больным, детям и учащимся выразилась в общей сумме 54 976 марок… Кроме того, те же лица, идя навстречу русским католикам, изыскивают средства для создания русской часовни»[43].

Хроника приходской жизни за 1938 г. передает подробности очередной совместной поездки-прогулки берлинских прихожан на пароходе в количестве 60 человек, за город на природу: «... приготовлен обед... все отправились на прогулку по сосновому лесу и берегу озера. Дети играли в разные игры»[44]. В этом же номере читаем о хронике жизни русской колонии, узнаем сведения о скромных, простых людях, о детях и заботе, о них со стороны церкви. Так число русских детей в русско-немецкой гимназии возросло к 1938 г. до 16 человек[45]. Детям приходилось пользоваться одним учебником на двоих, приобрести учебники помогал «Каритас», - читаем в хронике Берлинского прихода[46].

В немецко-русской гимназии в Берлине училась Ольга Кузменко, дети семьи Гришиных переведены в народную школу, Доротея Реш - в гимназию св. Франциска[47]. Далее: Шефер переведен в техническое училище[48]. В поле зрения прихода появились новые юные души, - это дети из семей Бредовых, Зееманн, Верман. А дети: О. Кестнер, Мирослава Ян, Бальцер и Желиховский вместе с родителями переехали из Берлина в провинции[49]. Приход пополнился новыми членами, семья немцев из России приехала с 4-х летней девочкой Маргаритой Мевес, ребенка окрестили в русской церкви 18 декабря 1939г[50]. В семье прихожанина Александра Барковского пять детей и родился шестой ребенок. Мальчика назвали Александром. Во время крещения восприемниками были Людмила Степановна Приходько и дипломированный инженер Г.Г. Краут, - сообщает «Хроника»[51]. В семье прихожан Леопольда Либефинке (он немец, до революции много лет работал в России) и его супруги Лидии Андреевны Либефинке родилась дочь. Восприемниками при крещении были Е.Н. Жилинская и инженер Г.Г. Краут.

Еще из событий приходской жизни узнаем о том, что приехала новая семья немцев, которых изгнали из Советской России, у них четверо детей, все крещенные, «но дальнейшее религиозное воспитание отсутствует… Подростки 10-13 лет не знают кто такой Христос»[52].

Обычная по тому времени общественная жизнь, социальная активность, забота о детях, читаем примеры об этом в разделе «Хроника»: смотрели кинофильм, «ученицы танцевальной школы г-жи Недичь... Марианна Парницкая с подругами (исполнили) три танца..., Саша Благонадежный, обычно с большим успехом выполняющий роль «раздувателя кадила»... сыграл на рояле марш... Ольга Блафферт и Марта Бартель прочли с большим чувством стихотворение...». Герцог Георгий Мекленбургский, в ответ на предварительное письмо настоятеля «...отделил из книг и игрушек своих детей целый ящик, который и послужил... главным фундаментом рождественских подарков»[53].

Благодаря публикациям в бюллетене узнаем фамилии некоторых соотечественников, наиболее активных и усердных: церковным хором в Берлине руководил А. Васильев[54], прихожане Жуковы и Ланько пели в церковном хоре[55]. На Пасху 1938 г. руководил пением Луговенко[56]. Еще одним регентом хора был Ланько[57]. Настоятель отец Владимир с русским хором служил в других городах. Например, в начале февраля 1938г. была поездка в город Каульсдорфе. Один из прихожан господин Сережников прочитал там доклад о русской иконе[58].

В одном из номеров брюссельского журнала «Россия и Вселенская Церковь» о. Владимир Длусский писал о своей прихожанке, чтеце и певчей Елизавете Федоровне Шесточенко, «которая твердо и верно стояла на страже восточного католического благочестия… При нынешних условиях сохранение восточного обряда требует от верующих большого смирения и духа самоотречения»[59].

Простые, но достаточно характерные иллюстрации жизни, находим в приходском бюллетене: сообщения о том, что подарили новую ризу, купили русскую серебряную лампадку у частного лица, одна из прихожанок шила парадный стихарь - это была Л.С. Приходько мать русского капуцина отца Мефодия. Узнаем и об утратах: скончалась Эмилия Михайловна Кербель в возрасте 51-го года, похоронена в Тегеле[60].

Из новостей церковной жизни читаем о том, что проездом через Берлин были некоторые руссикумовцы и остались в памяти русского католического прихода. Это - отец Кутнер из Италии, он ехал в Эстонию; диакон Роман Киприанович из Литвы, где он состоял при владыке Петре Бучис в Ковно, направлялся в Мюнхен, в семинарию св. Луки, руководимую бенедиктинцами; Хоменко из Италии - в Литву; англичанин о. Иоанн Райдер, иезуит, миссионер восточного обряда в Эстонии также останавливался в приходе. Новости православия: о приезде с Дальнего Востока архимандрита о. Василия Павловского, планируется возвести его в епископы Потсдамские и сделать ректором открывающейся в Бреславе православной духовной академии[61]. Проездом через Берлин были голландец священник восточного обряда руссикумовец о. Арман де Калуве, известный свои служением в Финляндии[62] и о. Иван Кологривов, из Амстердама[63] в Ганновер[64].

С 1939 г. в бюллетене появляется новый раздел «Наши Курсы», в нем помещены рождественские рассказы на немецком языке, и дается пояснение, с какой целью печатаются данные материалы: «для упражнения в чтении, синтаксическом и грамматическом разборе... по немецкому языку...»[65]. В этом же номере имеются ноты Рождественской службы[66].

Своеобразным отчетом о деятельности русского католического прихода в Берлине за время настоятельства в нем о. Владимира Длузского воспринимается следующий материал, напечатанный в бюллетене за 1938 г.: «Русских католиков обоих обрядов, включая и детей, в Берлине 110 человек и 20 в провинции. За эти 6 лет скончалось 11, родилось 5, уехало 19. В Берлине на 4,5 миллиона жителей 1/10 католиков... В виду своей организованности Католическая Церковь  играет роль, значительно превышающую номинальное количество ее членов. Если, например, на 4500 католиков практикуют 1500, то на 4500 протестантов может быть практикуют 500!... В виду нашей не многочисленности и отсутствию у нас достаточных средств (кроме ежедневных не петых литургий) они ограничиваются только воскресным служением св. Литургии в маленькой домовой часовне на Шлютерштрассе 72. Вследствие малости помещения невозможно было поставить иконостас. С 1926 до 1934гг. Богослужения совершались на латинском престоле в часовне святого Фомы. Хор состоит из нескольких православных под управлением регента. Необходимость изыскивать средства к существованию побуждает... гастролировать по провинции, разъезжая в церковным хором православных при протестантской организации Брудерхильбе... В Берлине русские католики следуют новому стилю...». Берлин огромный город нужно потратить 2 часа, чтобы доехать туда и обратно до церкви. «Только в большие праздники происходит временное объединение большей части нашей русской католической колонии. Для поддержания духовной жизни уже скоро будет 6 лет, как существует и регулярно работает общество святителя Николая Чудотворца... (молебен, доклады)... чаепитие и дружеская беседа. Раз в году, в августе, за последние годы, установился обычай совершать «вылет» за город - или на пароходе, или по железной дороге...

В первое воскресенье каждого месяца... служится молебен с акафистом Сердцу Иисусову о спасении России...

Общение с православными, католиками не пренебрегается, но надо заметить, что по целому ряду причин... отчуждение...

Филантропическая помощь, оказываемая столько лет, бескорыстно и незаметно Святым Престолом, происходит через Каритас-Фербанд... (здесь)... имеется также и небольшая библиотека - главным образом религиозных книг, составленная о. Д. Кузьминым-Караваевым, в бытность его настоятелем русского католического прихода с 1926-1931гг.

В Берлине имеется русско-немецкая гимназия, недавно ставшая государственной. В ней учится 190 русских и немецких детей. В число их входит и много детей немецких подданных, живших в России и не желающих, чтобы дети забыли русский язык. Католиков всего 6 человек и им преподается русским католическим священником Закон Божий по-немецки. Из общего числа учеников гимназии все остальные православные, за вычетом протестантов, которых будет добрая треть. Имеется еще 17 русских католиков от 7-14 лет, но они учатся в других школах, большей частию народных.

Во главе Бюро по управлению русской эмиграцией немецким правительством был назначен генерал В.В. Бискупский. При нем имеется канцелярия, управляемая бароном Остен-Сакеном. Постепенно производится регистрация эмигрантов. При том доме, где находится евлогианская церковь, помещается Амбулатория Красного Креста, под управлением доктора Аксенова, приносящая существенную помощь и облегчение болящим. На одной из ближайших улиц имеется и русская столовая, где дети получают за ничтожную, а взрослые за очень скромную плату, обед.

Для сбора денег, устраиваются за зиму 4 больших русских бала, пользующихся успехом у немцев.

В Берлине нет такой большой и богатой библиотеки, как Тургеневская в Париже и Земгорская в Праге. Ряд небольших частных библиотек обслуживает духовные нужды эмигрантов. Выходит еженедельная русская национально-социалистическая газета  «Новое Слово». Русские безработные и пожилые получают уже долгие годы материальное вспомоществование от правительства. Надо быть благодарным и справедливым: немцы честно и по-братски отнеслись к нашему несчастью... Имеется очень тонкий слой зажиточных и богатых русских.., но общая масса, конечно, пребывает в весьма нелегком состоянии, но все же надо полагать, что в Берлине мы не встретим русских, дошедших до последней черты отчаяния, как в Париже. Есть бедность, но нет нищеты...

Того, что называется общественной жизнью, в Берлине среди русской колонии нет. Если таковая еще теплится, то только в приходах, являющихся единственным центром духовно-морального сплочения эмиграции...

Официально признана Германским правительством только Антониевская церковь, другие же рассматриваются как частные общества, законно зарегистрированные.

Другие центры русской эмиграции в Германии незначительны. В Дрездене человек 300, в Гамбурге 200, в Висбадене 100, в Лейпциге и Мюнхене по несколько десятков человек...

Есть что-то в жизни гигантского Берлина, напоминающее русский провинциальный, уездный город, который я мысленно иначе не называю, как Берлинск - это и есть наша русская эмиграция»[67].

Во время второй мировой войны русский католический приходе в Берлине пережил известные трудности, в ноябре 1943 г. в дом на Шлютерштрассе, где находилась русская церковь попала бомба.

Патриотизм настоятеля протоирея о. Владимира Длусского вызвал определенные опасения у национал-социалистов, в 1943 г. священник был арестован Гестапо.

После войны он продолжил служение в несколько изменившихся условиях, о. Владимир писал: «Берлин никоим образом нельзя сравнивать с другими большими центрами, как нового, так и старого света, так как во время первой оккупации его советскими войсками, немногие только чудом избежали насильственной репатриации и, предчувствуя новую опасность, большинство новой эмиграции устремилось возможно, дальше на Запад»[68]. В Берлине осталось несколько вдов немецких граждан, вышедших замуж еще в 1914-1918 гг. О пастырской работе узнаем из источника 1957 г.: «Наши верующие – все галичане, оставшиеся без пастыря, и лишь совсем небольшое число русских поляков, не относящихся отрицательно к византийскому обряду»[69]. В Западной Германии в это время стал работать о. Матвей Диц sj, он приезжал также в Западный Берлин на помощь о. В. Длусскому. Отец Диц организовал хор, который раз в месяц пел в часовне сестер Кармелиток на византийской литургии. Также раз в месяц с участием хора проходило служение в одном из римско-католических храмов. За 12 лет священники посетили 55 различных церквей. В Берлине о. М. Диц издавал на немецком языке «Вестник св. Николая» тиражом 4 000 экз., а также он был автором двух брошюр «Что должны знать западные католики о восточных обрядах» и «Мученик за унию св. Иосафат»[70].

С 1959 г. о. В. Длусский жил при госпитале Св. Иосифа в Западном Берлине.

Мюнхен

В Мюнхене, после второй мировой войны сложился достаточно активный приход русских эмигрантов католиков. В 1946 г. был снят дом для т.н. Ди Пи, с домовой церковью, здесь была предоставлена возможность для проживания 20 человек. При доме была устроена амбулатория, прием вели бесплатно русские доктора, к услугам имелась небольшая библиотека, регулярно проводились собрания студентов. Первоначально руководил работой этого русского католического центра о. Мефодий, затем его сменил о. Карл Отт, - узнаем из Доклада на съезде русских католиков в Риме в 1950 г.[71]

Иеромонах Карл Отт (1914-2002) sj, многие годы до самой своей смерти работал в общине русских католиков в Мюнхене, он был настоятелем прихода Св. Николая на Рентгенштрассе.

В качестве иллюстрации, что представлял собой разрушенный послевоенный Мюнхен, читаем в эмигрантской печати: «Там, где появляются русские, сейчас же открываются церкви. В Мюнхене - четыре: три русских и одна украинская. Все они устроены кустарным способом... (при одной из них жил митрополит Анастасий)... во дворе, во время службы томится народ, встречаются знакомые, торгуют книгами и брошюрами. Кстати о книгах. С изданием их дело обстоит сложно... В Мюнхене есть поэты и писатели... в самом ближайшем будущем предполагается издание нескольких русских альманахов...»[72].

Мюнхенский приход отличался высокой политической интеллектуальной активностью. В среде русской эмиграции было стремление к изучению вопроса церковного единства. Так проф. Ф. Степун в дискуссии с профессором психологии Мюнхенского университета доминиканцем Ламгом: утверждал, что «видит заслугу Католической Церкви в ее динамичности, в непрестанной работе над выработкой доктрины, тогда как Восточная Церковь ограничилась сохранением первоначальной традиции. Православная церковь в России была поставлена в особые условия, при которых ее отношение к государственности осталось невыработанным, как это имело место на западе. Поэтому она так покорно перенесла антиканоническое вмешательство Петра Первого и на два столетия оказалась в руках реакции, а затем уже не имела сил сопротивляться, как организация коммунистическому безбожию и оказалась в настоящее время (официальная церковь) отделением НКВД»[73].

С Мюнхенским центром была связана, известная в эмиграции русскоязычная католическая газета «Русская идея». Ее ответственным редактором был племянник и бывший секретарь митрополита Анастасия (РПЦЗ) Дмитрий Иванович Грибановский (род. 1933)[74]. Он издавал газету вместе со священником о. Феофилом Горачеком. В приходской и общественной работа Русского центра в Мюнхене участвовал немецкий священник Василий Руффинг, он был также миссионером в Индонезии, в 1981 г. приехал в Бразилию»[75].

Некоторое время в Мюнхене служил владыка Николай Автономов, в приходском архиве сохранились документы, свидетельствующие о том, что архиерей употреблял титул: Митрополит русских католических церквей в Германии. Автономов родился в 1886 г. в Орловской губернии, служил православным клириком, ушел к обновленцам. В 1930-1932 гг. он служил епископом в Ставрополе, затем последовательно был на обновленческих кафедрах в Калинине, Старом Осколе, Александрове, Иванове[76]. После Великой отечественной войны он оказался в Германии[77]. На факт перехода Н. Автономова в католичество РПЦ МП отреагировала соответственно, появилась критическая статья в ЖМП[78].

Мюнхенский приход не мало послужил в деле экуменического сближения и обогащения западной христианской культуры знаниями о церковном Востоке. В эмигрантском источнике тех лет читаем: «…пасхальное богослужение в этом году радиостанциями передавалось полностью с переводом песнопений и комментариями, и немцы сидели за радио до двух часов ночи, а затем все газеты были полны описаний русской пасхи»[79].

Ныне Мюнхенский русский католический приход прекратил свое существование. На его основе создан пастырский пункт, руководимый священником доктором Юрием Аввакумовым для помощи немцам, переезжающим из бывшего СССР. Аввакумов жил и работал в Ленинграде, окончил университет, преподавал в православной духовной академии, был близок к тогдашнему ректору, а ныне Председателю ОВЦС РПЦ МП митрополиту Кириллу Гундяеву, рукоположение в сан греко-католического священника принял во Львове от рук митрополита Владимира Стернюка.

АВСТРИЯ

Вена

Небольшая русская эмигрантская колония в австрийской столице не осталась безучастной к тому движению, которое проявилось в стремлении к Вселенской полноте. Первоначальные собрания русских католиков в Вене начали проводиться в помещении «Каритас» на Бэрингер Гюртель, 104. Затем, как сообщает источник: «Наша русская церковь в Вене после долгих мытарств и скитаний, получила, наконец, благодаря отзывчивости местных духовных властей свое настоящее помещение в одном из приделов городского католического собора святого архистратига Михаила. В приделе этом с прошлого года поставлен скромный, но очень характерный и красивый иконостас, оборудован согласно требованиям нашего обряда алтарь, устроено два небольших клироса и амвон, стены украшены русскими образами, пожертвованными в большинстве верующими и сделано вообще все возможное, чтобы русские, посещающие наши богослужения, чувствовали бы себя в ней «как дома»… число посещающих нашу церковку русских возрастает все больше… побывавшие хотя раз за нашим богослужением, становятся, за редким исключением, нашими постоянными гостями. Приход наш вообще имеет определенный круг членов и симпатизирующих в среде русских и возрастает с каждым месяцем»[80]. В 1935 г. в Великопостных духовных упражнениях принимали участие 40 человек. В Пасхальную ночь на богослужении присутствовало около 100 прихожан[81].

Приходской бюллетень за 1937 г. пишет о русских католиках византийского обряда: «по своему составу нашей венской русской колонии, состоящей из простых людей - крестьян, рабочих и средней интеллигенции»[82]. Любопытна иллюстрация, применительно к характеристике социального состава, в описании одного из прихожан, говорится: «В нем сочеталась «простота» с благородством души, стремящейся к правде и свету. И что особенно замечательно, - в, этом малообразованном и простом русском человеке, несмотря на его «неразвитость», природный и здоровый интеллект властвовал над предрассудком»[83].

Далее читаем характеристику настоятеля: «...- люди побогаче.., но эти почти в церковь не ходят и вообще стараются избегать встреч с соотечественниками... Русские же, по крайней мере, из нашего непосредственного окружения, проводили свои «каникулы» в старом тенистом Пратере, или на берегу быстротечного Дуная, переплыть который решится не всякий»[84], - так это все простые, скромные люди.

В объявлении о подаче дополнительных сведений для Метрических книг прихода, можем узнать список некоторых прихожан[85]:

Приходской бюллетень

Община в Вене совместно с инициативными соседями из Берлина участвовала в издании машинописного бюллетеня «Наш Приход»[86]. В приходском издании уделялось место материалам апологетического и полемического характера, а также давалось объяснение богослужений, отдельные страницы были отведены катехизису, печаталась информация о других католических церквях византийского и восточных обрядов. Особое место, безусловно, принадлежало православным, соотечественникам из других юрисдикций и экуменизму, - как сказали бы сейчас, здесь мы не наблюдаем никакой конфессиональной замкнутости.

Действительно писательский талант и дар слова проявился у замечательного человека оставившего свое творческое наследие в виде номеров «Нашего прихода». Редакция следующим образом определяла программу издания: «Настоящий бюллетень предназначается для тесного круга русских читателей, членов нашего прихода… и будет служить как бы продолжением предпринятых уже с этой целью бесед на наших еженедельных собраниях… Нашим старанием также будет по возможности созидать в среде русских, несущих тяжелое бремя изгнания, дух родственности, дух братской любви и дух единения, чтобы чувствовалась в сплоченной семье русских на чужбине «сердце и душа едина» (Деян. IV, 32)»[87].

В этом же номере помещена проповедь, в виде рассказа, отца настоятеля. Он в частности пишет: «Пламень веры был зажжен и вручен каждому из нас при крещении. Он поддерживался в нас непрестанно в детские годы нашей жизни опекой нашей доброй матери и тех, кому мы обязаны своим воспитанием. Но прошло время нашего счастливого детства, - жизнь закрутила нас в вихре событий, памятных каждому из нас, горестных и тяжелых событий. Судьба послала нам горькую чашу изгнания, которую Бог знает, может быть, долго еще нам придется пить. В этом вихре тяжелых событий многие из нас забыли о ценном даре веры, полученном при крещении. Пламя веры постепенно меркнет в душах наших и это естественно, ибо горючий материал, которым мы были заботливо снабжены когда-то в родном очаге нашем, постепенно догорает. Если он погаснет окончательно, - наша духовная жизнь погрузится в полную ночь опасную и страшную последствиями. Наша материальная нищета, которую все мы на чужбине испытываем, ничто в сравнении с нищетой духовной, которая может наступить…»[88].

Печаталось это все на пишущей машинке, которую поначалу брали на прокат перед каждым выходом свежего номера[89].

Сообща прихожане собирали деньги на приобретение пишущей машинки, используемой для печатания «Нашего прихода». Один из жертвователей дал 20 шиллингов, которые приложили к общей сумме, им был о. Иоанн Кельнер[90][91].

О технических трудностях собственного издания, писал редактор: Бюллетень создавался «…на пишущей машинке «Ремингтон» или «Ундервоод», после которых буквы вылазят из рядов, словно необученные новобранцы… Этого впрочем совсем нельзя сказать о подчиненных «Заметках» Русской Духовной Академии, издателям которых удалось каким-то непостижимым для нас способом создать «равнение налево», направо оно у нас тоже получается»[92].

В разделе «Хроника», №4 за 1937 г. сообщается о том, что бюллетень «Наш Приход» «становится бюллетенем русско-католических миссионерских центров Берлина и Вены... Мысль сделать «Наш Приход» достоянием более широкого круга читателей возникла у нас со второго года его издания, когда определился почти повсеместный интерес к нашему приходскому бюллетеню...

«Наш Приход» за это время своего двухлетнего существования оправдал те скромные надежды, которые на него возлагались и показал, что именно в таком скромном приходском издании нуждается рядовой читатель русско-католического рассеяния.

На наше предложение о сотрудничестве живо и охотно откликнулся о. Владимир Длусский, настоятель русского католического прихода в Берлине...

мы перестаем вариться в собственном соку, освобождаемся от томительного  и беспросветного самозамыкания»[93].

Следует обратить внимание на авторский стиль, - до чего же хорош, ирония и надежда. Настоятель писал: «А за границей до сих пор еще сомневаются в пользе наших «мараний»[94].

С изданием сотрудничал д-р Кашинский, бывший организатор и управляющий известным Киевским издательством «Вернигора»[95].

Редакция следующим образом определяла программу издания: «Настоящий бюллетень предназначается для тесного круга русских читателей, членов нашего прихода… и будет служить как бы продолжением предпринятых уже с этой целью бесед на наших еженедельных собраниях… Нашим старанием также будет по возможности созидать в среде русских, несущих тяжелое бремя изгнания, дух родственности, дух братской любви и дух единения, чтобы чувствовалась в сплоченной семье русских на чужбине «сердце и душа едина» (Деян. IV, 32)»[96].

В № 1 за 1936 г. помещена проповедь, в виде рассказа, отца настоятеля. Он в частности пишет: «Пламень веры был зажжен и вручен каждому из нас при крещении. Он поддерживался в нас непрестанно в детские годы нашей жизни опекой нашей доброй матери и тех, кому мы обязаны своим воспитанием. Но прошло время нашего счастливого детства, - жизнь закрутила нас в вихре событий, памятных каждому из нас, горестных и тяжелых событий. Судьба послала нам горькую чашу изгнания, которую Бог знает, может быть, долго еще нам придется пить. В этом вихре тяжелых событий многие из нас забыли о ценном даре веры, полученном при крещении. Пламя веры постепенно меркнет в душах наших и это естественно, ибо горючий материал, которым мы были заботливо снабжены когда-то в родном очаге нашем, постепенно догорает. Если он погаснет окончательно, - наша духовная жизнь погрузится в полную ночь опасную и страшную последствиями. Наша материальная нищета, которую все мы на чужбине испытываем, ничто в сравнении с нищетой духовной, которая может наступить…»[97].

Обращает на себя внимание раздел библиографии, который аккуратно велся в бюллетене, с удовлетворением отмечен выход в Париже № 1 нового журнала «Беседы»: «Беседы» - очень удобный, небольшого формата журнальчик, помещающийся в боковом кармане пальто и не занимающий много места на полке, чистенько и аккуратно отпечатанный на добротной бумаге, со скромной старинной виньеткой вокруг надписи, открывающей сразу первую страницу - располагает к себе»[98].

Гречишкин давал следующую характеристику своей издательской работы: «В кустарном «издательстве» Нашего Прихода» за последние 3 года (1936-1939) вышли скромные: Устав и членская книжечка Братства им. Святителя и чудотворца Николая; Краткий Молитвослов (Утренние, повседневные и вечерние молитвы); Божественная Литургия Иоанна Златоуста (ноты на 3 голоса); Лития о усопших (ноты на 3 голоса); Пасхальные песнопения (ноты на 4 голоса); Песнопения Великого Повечерия под Рождество Христово (ноты на 4 голоса); Избранные песнопения Божественной Литургии для всеобщего использования (ноты на 2 голоса). Готовились к изданию: Песнопения Страстной седмицы и Воскресной вечерни[99]. В качестве собственного издания Венского прихода можно указать на брошюру, выполненную машинописным способом: Песнопения Пасхи (Приложение к первой части издания «Божественная Литургия»). - Издание Русского-Католического Прихода в Вене. – 8 с.[100]

Помимо самиздатовского бюллетеня, издатель умудрился выпустить таким же способом еще несколько, с позволения сказать – брошюр. В разделе объявлений читаем: «В кустарном, но аккуратном и изящном издании «Нашего Прихода», вышла партитура песнопений Божественной литургии. «Сборник задуман и подготовлен к печати специально для нужд Венского прихода, но может быть предложен и всем любителям церковного пения по очень скромной цене, имеющей хотя бы отчасти, покрыть по его изданию расходы, не считая конечно, тяжелых мозолей, вложенных в труд самим издателем»[101].

Спустя годы, настоятель-редактор напишет: «В Вене впервые появился на свет «Наш приход», выдержавший без малого четверть века своего существования. За это время у него были взлеты и падения, вроде запрещения его издательства со стороны национал социалистических немецких властей, но он вышел победителем из всех этих испытаний и снова достигает своего скромного апогея»[102].

Настоятель

Гречишкин Павел

С изданием «Наш приход» прочно связано имя священника о. Павла Гречишкина, этот батюшка не отделим от богатой истории русского католического движения в Вене, а затем, после второй мировой войны - в Париже. Гречишкин оказал в целом огромное влияние на русский апостолат, его мысли и идеи еще ждут серьезного изучения и осмысления.

Отец Павел родился в Харьковской губернии в потомственной священнической семье, окончил духовную семинарию, после революции и Гражданской войны оказался в Чехословакии. Преосвященным архиепископом Пражским и всея Чехословакии Кир Савватием Гречишкин был рукоположен в сан священника в праздник Успения Пресвятой Богородицы в 1921 г. в Пражской православной церкви Святителя Николая. В этот день в Праге был Съезд духовенства епархии. Богослужение совершали епископ Сергий и епископ Вениамин (Федченков), основатель Трехсвятительского подворья в Париже, в то время бывший викарным епископом в Праге, сослужил о. Сергий Булгаков. Священник П. Гречишкин некоторое время служил на приходе на Пряшевской Руси, в 1926 г. он получил награду – право ношения наперсного креста. С 1929 г. о. Павел учился в католическом университете Оломуца, в 1931 г. воссоединился с Вселенской Церковью и направлен для служения в Вену. Отец Павел участвовал в съездах русских католиков в Риме в 1933 и 1950 гг. С 1947 г. Гречишкин продолжил служение в Париже, в 1948 г. возведен в сан протопресвитера. В послевоенном Париже он продолжил издавать свое детище «Наш приход».

Богослужение

«…Папа Римский.., совсем не собирается нас латинизировать, а, наоборот поощряет нас хранить родное нам православие», - прот. П. Гречишкин[103].

Основным направлением приходской жизни является богослужение. Бюллетень помещал объявления, по которым можно судить об интенсивности и насыщенности литургической жизни, также имеются информационные заметки с объяснением русских богослужебных традиций и обычаев. Вчитайтесь в ниже следующую цитату и согласитесь, что это больше, чем простое описание праздника, это не «профессиональный» стиль повествования приходского батюшки или, как в то время говорили на родине «служителя культа», - это слова русского патриота ревностно служащего своему горячо любимому народу и своей отеческой религии. Описание: «… событий… празднования русской Пасхи в Вене… Пасха Христова единственный день в году, собственно единственная ночь, - святая и торжественная, - когда русский человек чувствует не только потребность но обязанность пойти в церковь…

Наша церковь в Вене, как и все вообще русские церкви в изгнании, была переполнена в пасхальную ночь народом. Какое удивительное и неподражаемое торжество чувствовалось в эту ночь в нашем храме, каким густым и дружным эхом разносилось по церкви наше ответное русское «Воистину Воскресе», какая красота и величие в стройности и простоте церковных песнопений… Сколько страждущих душ расцвело в эту дивную ночь пышным весенним цветом, но, увы… сколько их быстро завяло, может быть еще в самый день Пасхи при первом столкновении с тягостной атмосферой их обычно серой и духовно беспросветной жизни...

Поразительное противоречие… Ни один из христианских народов на всем земном шаре не чтит великого Дня Воскресения, как русский народ… мы объясняли до сих пор «несправедливостью злой судьбы»… Не пьем ли мы горькую чашу изгнания вместо Святой Чаши Тела и Крови Господа?.. Не несем ли мы тяжелого креста страданий и постепенного умирания – здесь, на чужбине и там, на родине, угнетаемой темными силами ада, вместо постоянной радости Воскресения Господа…»[104].

Помимо объявлений связанных с праздниками и календарными событиями церковного года, в «Наш приход» помещалась информация актуального характера. Следуют статьи о необходимости присутствия на воскресной обедне, о поминовении усопших, пишется о Святой Евхаристии, разъясняются богослужебные традиции[105]. По одному чисто практическому вопросу, например, предлагалось «...осторожно обращаться с зажженными свечами, стараясь не капать воском на пол и скамьи».[106]. Узнаем также и о том, что прихожанин Александр Боцюрко сделал к Пасхе 1932 г. украшение для иконостаса - ему благодарность[107].

В разделе, где публиковались расписания богослужений, приводились интересные комментарии, например, напоминание на Благовещение, о том, что «распространен у нас также трогательный обычай выпускать в этот день птичек на волю. Об этом читаем у русского поэта:

Вчера я отворил темницу

Воздушной пленницы моей

Я рощам возвратил певицу,

Я возвратил свободу ей.

 

Она исчезла утопая

В сияньи голубого дня

И так запела улетая,

Как бы молилась за меня»[108].

Это было весьма трогательно, русским людям на чужбине прочитать напоминание о родной стороне и народных обычаях, вспомнить при этим стихи национального поэта.

После праздника Крещения Господня и Богоявления редактор отмечал: «Многие из наших прихожан не забыли прекрасного русского обычая и пришли в церковь с посудой, чтобы запастись святой, крещенской водой»[109]. Эмигрантами руководило желание сохранить, сберечь, законсервировать все родное и близкое, памятное о России. Пропало все привычное, поэтому теперь хранили все то, что отобрать уже не сможет никто. Но память и время все стирают, вот поэтому в борьбе с забвением и временем старались восстановить и сохранить русские обычаи. Так констатируем, что русские католики в диаспоре ничем не отличались от общепризнанных трех ветвей русской церковной эмиграции. Это были, в первую очередь русские люди и Вселенская Церковь гарантировала и поддерживала их стремление осознавать свою самобытность в семье народов.

Богослужебным же вопросам посвящена публикация в одном из номеров «Нашего Прихода» Партитуры обходных литургических песнопений Предначинательного псалма из Всенощного бдения в обработке Бахметьева[110].

В статьях разъяснялись традиции и народно-церковные обычаи: обычай коленопреклонения во время богослужения[111]; обычай красить яйца на Пасху[112], объяснялось значение Артоса[113].

В одном из номеров читаем сообщение: «При посредстве отца протоиерея Сипягина нами получено из Рима благовонное «миро» чудесным образом истекающее из гроба святителя и чудотворца Мирликийского Николая в Бари. Драгоценная жидкость хранится в нашей церкви и, в меру необходимости, может выдаваться, в количестве нескольких капель, нашим прихожанам для блага душевного и телесного уврачевания… Хранить святую «манну» чудотворца Николая у себя на дому может только тот, кто в состоянии обеспечить ей достойное обращение и уважение»[114].

Среди приятных церковно-бытовых новостей и замечаний читаем: «Неизвестным благодетелям, оставившим на аналое в церкви два художественно исполненных покровца для чаши и дискоса… - наше великое и сердечное «Спасибо».

Анне Кузьминичне Пушек с любовью украшающей нашу церковку цветами выражаем нашу благодарность; Неизвестному жертвователю, оставившему… 10 штук свечей большого размера… (благодарность)

Нами с благодарностью приняты… честный крест и небольшая статуека святых равноапостольных Кирилла и Мефодия…

Неизвестному.., приславшему… старинную русскую икону Богоматери, с объяснительным письмом для передачи русской церкви… (благодарность)»[115]. Некий господин Бурячек с супругой принесли в церковь два образа «Спасителя» и «Божией Матери». И далее приводится такая строчка: «Неизвестной русской, положившей букет цветов на образ Богоматери, приносим нашу благодарность»[116].

По сообщению «Хроники»: «Семья Билэк отпраздновала на днях рождение второй дочери. Молодое подрастающее поколение нашего прихода обогащается новым членом»[117].

Сам настоятель, в одном из номеров, с иронией, несколько в шутливом тоне писал, о том, как читают журнал: «…в любопытстве поскорее узнать у кого именины, у кого крестины, или поминки, - кто отбыл, кто прибыл, израсходовался на цветы и свечи для церкви и не пишут ли чего-либо, случайно, о его уважаемой персоне?..»[118]. Это и есть так называемый - человеческий фактор. Часто в погоне, в ритме, который нам диктует жизнь, не хватает простой людской теплоты. Бедные эмигранты очень сильно страдали, а страдальческое сердце очень сильно нуждается в опеке и поддержке, иногда и просто в улыбке. В Вене, как видим, был замечательный настоятель.

Диакония

Основное место бюллетеня отводилось внутренней жизни. Не были в стороне дела благотворительности и социального милосердия, так прихожане приносили в церковь поношенное платье, белье, одежду, чтобы отдать неимущим[119]. Молитвенная поддержка и забота проявлялась если кто-то попадал в беду, болел[120] и т.д., случались несчастья в семьях[121]. Находим приятные новости среди объявлений личного характера, говорящие о неформальном, очень близком отношении среди людей: «Барсов выписался, наконец, из санатория…»[122]. «Госпожа Чермак, целое лето пролежавшая в госпитале», была отправлена на два месяца в горы, «Больничная касса приняла на себя расходы по ее лечению».[123] Е.О. Файсингер писала в одном из номеров, что после 3-х кратного переливания крови «чувствует себя значительно лучше», женщина благодарила за молитвы своих единоверцев и соотечественников[124]. Некий господин Богородов, находящийся в госпитале на излечении, прислал открытку «…извещающую о значительном улучшении его здоровья. Желаем ему скорейшего и полного выздоровления»[125]. Другая прихожанка Александра Андреевна Сидоренко болела и «приятно отметить, что наши прихожанки и прихожане каждый день посещают больную в госпитале, скрашивая, таким образом, чувство одинокости… первой желаем скорого выздоровления, а всем остальным выражаем наше признание»[126]. - Как это важно особенно в условиях эмигрантской жизни, где все чужое, стены, язык, даже сам воздух. Приход в данном случае больше, чем приход.

Сообщали среди приходских новостей и траурные вести: умерла прихожанка Елена Осиповна Файсингер, похоронена на центральном венском кладбище у русской часовни[127]. Другие сообщения в «Хронике» о смерти прихожан Иосифа Плиски (+11.X.1936).[128] и Федора Богородова (+ 19.02.1936). О последнем читаем, что это был простой, добрый и по-русски набожный человек, при жизни, его можно было видеть «у дверей нашей церкви, задолго до начала каждого богослужения... (он) никак не мог понять, как «умудряются» люди жить «беспросветной и замкнутой жизнью», как могут не тяготиться одиночеством и как могут не спешить, даже не «бежать» в церковь, на лекции, собрания. Сам на наших лекциях был всегда сосредоточенным и готов был просиживать часами «за умными и полезными беседами»[129]. Отпевание совершено настоятелем местного православного храма протоиереем Ванчаковым в русской часовне на главном городском кладбище.

Читаем далее в «Хронике»: один из прихожан «Доктор Венцель, посетивший в прошлом году Афон»[130] мечтал непременно побывать на Валааме. Этот человек потратил свой летний отдых, да еще и немалые деньги. На Афон и сегодня попасть не так то просто тем более тогда, - это вообще отвага. Валаам тогда тоже был в Финляндии. Это не сейчас, сел на самолет и все дела. Этот русский католик проявил благочестие, совершил богомолье, вернулся и поделился впечатлениями с единоверцами, что д-р Венцель читал лекции о Афоне[131].

Сохранялась у прихожан связь с теми, кто переехал на новое место жительства[132].

Среди объявлений, имеется очередное приглашение на молебен приходского Братства святителя Николая[133].

Редактор просил, для того, чтобы сделать, помещаемую тут информацию «…обширной, интересной и всесторонне освещающей жизнь русской колонии в Вене, мы просим наших читателей сообщать нам о важных и заслуживающих внимания событиях, происходящих в русской жизни города Вены, т.к. орган наш лишен возможности следить подробно за всем, что происходит в среде русских, разбросанных по месту жительства и разрозненных, часто замкнутых в своей личной жизни»[134]. Из разряда объявлений, заслуживает внимание следующее: «Среди русских, крайне нуждающихся, есть специалисты по всем отраслям работы. Обращайтесь по адресу нашего Бюллетеня, если сами нуждаетесь или услышите о какой-либо работе или услуге, в которых нуждаются ваши знакомые»[135]. Конкретные предложения таковы: среди русских дам «…есть желающие преподавать в австрийских или славянских семьях французский, английский или русский языки». Конкретно – «…имеющим потребность в починке обуви рекомендуем обращаться к нашим прихожанам, специалистам этого дела» [136] далее приводятся адреса. Сколь противоположны и языки и обувь – все это реалии русской общины. Помещено выше приведенное сообщение в специальном разделе: «Помогайте друг другу», итак, из номера в номер, звучал призыв о помощи ближнему и предпринимались конкретные действия. Это можно расценивать, как достойный пример христианской рекламы, - нам уставшим от использования символики для корысти. Объявление: «Всевозможные работы по шитью верхнего платья исполняют аккуратно, красиво и недорого также наши прихожане...» (Пушек, XX, Ганновэргассе, 35/9; Пашков, II, Обере Донауштр, 63/47; Нигель, там же). «Прекрасную художественную вышивку для всевозможных вещей делает Расина Зоя, I, Кумпфгассе, 3/10». - Помогайте друг другу[137].

Бюллетень «Наш приход» сообщает, что церковь в Вене посетила одна семья. После 22 летнего пребывания в России один из бывших австрийских военнопленных по фамилии Денк с русской женой и «детьми, новыми австрийскими подданными, белобрысыми и голубоглазыми, ни слова не говорящими по-немецки, в русских косоворотках, с русскими привычками и замашками» вернулись в Австрию[138]. Семья «была с любовью принята всеми нашими прихожанами. Многие приглашали редких гостей к себе на дом, стараясь всячески облегчить первые трудности по устройству переселенцев…». Не смотря на трудности «…восхищается положительно всем, даже белым хлебом, которым не так давно Россия снабжала чуть ли не всю Европу»[139].

Братья православные

«Русскому православному обществу необходима прежде всего правда о католичестве, о Церкви, о вере…», - Отец Павел Гречишкин[140].

В вихре крушений и потрясений для некоторых русских людей Рим казался незыблемой скалой, на которую можно опереться, поставить уставшие, дрожащие беженские колени. Интерес к отделенным братьям не был связан с желанием, переманить или соблазнить, а исключительно хотелось привлечь и утешить своих соотечественников. Вот почему за своим родным православием так внимательно наблюдали. Итак, читаем на страницах «Нашего прихода»: известный красавец - православный собор в Вене рядом с посольством, был во власти большевиков, с 1925 г. он был закрыт. Русские православные служили по частным помещениям[141]. Соотечественников беспокоило состояние в Зарубежной русской Церкви. Этой теме посвящена статья «Всезарубежный Православный Собор»[142]. Помещались сообщения из жизни православия, о том, что под влиянием властей евлогианский приход в Вене, где служил протоиерей Александр Ванчаков перешел в Берлинскую епархию Карловацкой церкви[143]. Из других новостей узнаем: Православный игумен Филипп в Вене перевел литургию ап. Иакова на церковно-славянский язык[144]; в июле 1938 г. в Вене скончался славист профессор Венского университета князь Трубецкой, бывший Председатель Приходского Комитета и Комитета помощи русским, парижской юрисдикции[145]. Сообщалось в русском католическом издании о приезде и службе православного архиерея в Вене[146], о административных изменениях у православных русских, сербах и др[147]. Писали о православных новостях. Например: Отъезд архиепископа Серафима из Вены в Потсдам и замещение вакантной кафедры[148]. Читаем о Всезарубежном Православном Соборе[149]. Одним из корреспондентов приславшим письмо в редакцию «Нашего прихода» был русский православный священник из Румынии, об этом читаем в «Хронике»[150]. Сообщалось о смерти Сербского патриарха Варнавы, много сделавшего для русской эмиграции[151].

Насколько дружеским и открытым было издание Венского прихода, можно судить по тому факту, что в одном из номеров была помещена статья о русской православной часовне: «Венское центральное кладбище... расположено за чертой города... Среди... громадного леса крестов и памятников, в чарующей тишине деревьев и цветов, приютилось небольшое русское кладбище с маленькой православной часовней посередине. Пишущий эти строки набрел совершенно случайно на этот очаровательный русский уголок, поражающий редкой на чужбине выдержкой, и цельностью русского стиля и чисто национального характера...

Мираж и действительность... Довольно простая часовня... Характерный русский купол - «маковка»... увенчан великолепным восьмиконечным крестом. Дубовая деревянная дверь, украшенная резными восьмиконечными крестами, отделяет небольшой притвор с камерной папертью от вместительной церковки, рассчитанной на 50-70 человек...

...Белоснежный, отделанный лазурью и золотом иконостас - «настоящей», «старой русской работы»... Все иконы достойны кисти какого-нибудь редкого художника, вероятно одного из тех немногих, которые посылались когда-то из России на казенный счет за границу для усовершенствования своего таланта...

В Вене эта часовня была бы кладом для русской колонии, а вдали от города она стоит заброшенной, пустой и никому не нужной, постепенно ветшает, роняет свои прекрасные одежды...

Вокруг часовни... около тридцати русских могилок... Везде русские надписи...»[152], - такое замечательное описание оставил нам настоятель отец Павел Гречишкин, посетивший кладбище в 1937 г. Замечательные слова с горячей любовью о России, о родине. Редких покойников продолжали отпевать на этом кладбище, например, Федора Богородова в 1936г.

Определенное место на страницах бюллетеня занимали материалы церковно-общественного и исторического содержания. Обращает на себя внимание статья в связи с 950-летием Крещения Руси (988-1938)[153], отмечалось 20-летие убийства царской семьи, писалось о том, как на эту дату отреагировали в других местах русского рассеяния, в том числе и в русских католических общинах[154].

К разряду событий международной и отечественной политической жизни относится сообщение о том, что «Интернациональная комиссия «Про Део» в Генуе подала в Генуэзскую Лигу протест против преследования религии в Советской России и в красной Испании»[155]. Следили за событиями происходящими в России. Один из материалов в бюллетене рассказывал о свадьбе среди комсомольцев в Воронежской области и о сохранении народных обычаев при этом[156].

Сообщениями из России поистине болела душа, - это ведь Родина. Читаем в заметке: «По словам, только что приехавшего из Москвы иностранца, оставшиеся в пользовании верующих 3-4 десятка церквей были не только переполнены молящимися, но запружены, в полном смысле этого слова, и все прилегающие к ним улицы и площади. Богослужения совершались священнослужителями поочередно и по несколько раз сразу в самих церквях, а также под открытым небом, чтобы дать возможность всем верующим непосредственно присутствовать за богослужением.

Молчаливая толпа, по несколько десятков тысяч человек у каждой церкви, прикладывалась к кресту до поздней ночи в канун праздника и далеко за полдень в самый день Рождества»[157].

В одном из номеров за 1936 г., в самый разгар воинствующей безбожной вакханалии на родине, «Наш приход» сообщал о том, что «...25 марта состоялась очень интересная лекция преосвященного епископа Серафима, посвященная воспоминаниям докладчика о борьбе верующих с воинствующим безбожием на Украине. Зал был... переполнен слушателями»[158]. Писали в бюллетене о святынях Руси – история Иверской иконы Божией Матери. Беспокойство вызывала полонизация Польской Православной Церкви, - этой теме была посвящена неодобрительная статья о соглашательстве Польской Православной Церкви с националистическим правительством[159].

Свидетельством того, насколько напряженно следили за событиями на родине, говорят названия следующих публикаций: «Борьба с верой в СССР»[160]; «На безбожном фронте: Ярославский за работой»[161].

Беспокойством за судьбу церкви и интересом к происходящему, вызвана, например, публикация нижеследующего письма. Учитывая историчность и малодоступность данного источника, воспроизводим здесь выдержки из него.

Вселенский экуменизм

Имеются свидетельства о связях и общении русских с другими восточными церквями. В Вене, как известно, присутствуют структуры украинских греко-католиков, это наследие того исторического времени, когда Галиция входила в состав Австро-венгерской империи. Русские эмигранты, сохраняющие славяно-византийский обряд, поддерживали отношения с верующими украинско-византийского обряда. В 1935 г. исполнился 150-и летний юбилей украинской церкви св. Варвары[163]. Русский бюллетень поместил на своих страницах статью об этом юбилейном событии.

Приходской орган в Вене писал о том, что 25.9.1938 скончался в возрасте 81 года Михаил Бегун псаломщик украинской греко-католической церкви в Вене[164]. В одном из номеров сообщалась информация для прихожан о том, что для желающих, возможно исповедоваться по-русски в украинской греко-католической церкви святой Варвары на Постгассе в Вене[165]. Настоятель о. Павел Гречишкин был на каникулах, в его отсутствие можно было обратиться к украинскому настоятелю, который владел русским языком, а также давалось объявление, что один из священников городского католического клира также знал русский язык.

Помимо известного исторического украинского прихода, имеющего свою красивую и старинную церковь святой Варвары, которую украсила иконами и барочным иконостасом императрица Мария-Терезия в 1875 г. в особой часовне хранились мощи святого архиепископа Иосафата Полоцкого, эвакуированные в период первой мировой войны.

Еще в Вене находится армянский католический монастырь с большой типографией и школой. Кроме того, в городе функционировали по две греческих, русских и болгарских церкви, две часовни и один молитвенный дом, одна сербская церковь, румынский молитвенный дом, армяне Апостольской Церкви имели молитвенный дом, - все это узнаем из хроники 1939 г.[166]

«Наш приход» сообщал о проведении недели Восточных Церквей[167], в одном из номеров имеется статья о Доне Боско[168]. В разряде событий международной жизни, писали о Съезде католических церковных организаций[169]. В разделе новостей, из жизни Греко-католической Церкви в Галиции, сообщалось о том, что митрополит Андрей Шептицкий созвал съезд во Львове посвященный 300-летию со дня кончины митрополита Рутского[170], а также писалось об участии русского духовенства в Евхаристическом Конгрессе византийских католиков.

В «Хронике» можно прочесть сообщения о жизни Католической Церкви, новости из секретариата по делами Восточных Церквей из Рима, вести из жизни других приходов, о хиротониях и перемещениях. Кроме того, есть материалы о миссионерстве во Французском Индокитае[171].

Дети

Узнаем о работе приходской школа для детей. В традиции многих государств довоенной Европы, свободным от обязательных занятий в общеобразовательной школе, оставался четверг, поэтому церковные школы, как правило, получали название «Четверговой школы». При русском католическом приходе детям преподавались: «Русский язык, история, - церковная и гражданская, «Закон Божий» - вот те предметы... курс «наук»... Остальному дети успешно учатся в немецких школах, каждый по месту своего жительства»[172]. Всего в приходской школе занималось 40 детей, разделенных на два класса. В одном классе были дети в возрасте до 10 лет, в другом - от 10 лет и старше.

В бюллетене имелся специальный раздел «Уголок детям». Здесь много русской поэзии, привлекает внимание особый раздельчик, он называется «Детская хроника». Приятно прочесть о том, что хорошие оценки у детей в школе, приводятся поучительные статейки из старой русской хрестоматии[173]. Образовательным и воспитательным целям служили, публикуемые в приходском бюллетене произведения русских классиков. Отрадно видеть эти странички. Здесь много стихов, среди них, поэзия Некрасова, басни Крылова[174]. Знаменем русской культуры в эмиграции оставался А.С. Пушкин. Находим также на страницах отрывки из произведений И. Тургенева[175]. Эти странички из раздела «Уголок для детей» даже пытались оживить своими собственными рисунками, весьма трогательными. Под одной из картинок, изображающей мальчика у болотца, поймавшего лягушку среди травы, рядом с которым стоит ангел-хранитель, сделана подпись: «Животному также больно, как и тебе!». Цветными карандашами раскрашивали наши маленькие прихожанки Г. Пушек, А. Билек и В. Плиска[176].

В редакторской статье дается разъяснение: «Русскому эмигрантскому изданию за границей, пусть самому захудалому и скромному.., недостаточно удовлетворять только религиозно-нравственным запросам своих читателей, - необходимо так же воспитывать в них любовь к далекой Родине и к ее духовной культуре, - прежде всего любовь к родному слову, предохраняя их от чрезмерных и односторонних увлечений патриотизмом и спасая от полной и опасной ассимиляции с чуждой культурой... С этой целью мы помещаем в каждом номере... небольшую страничку русской классической литературы...»[177].

В другом месте настоятель прихода писал: «Родители следите за тем, чтобы ваши дети не забывали родного языка и учились бы правильно говорить по-русски. Созидайте детские души в любви к Богу и Родине, приобщайте их к родной русской культуре... Юные читатели, учитесь любить Родину разумной и сознательной любовью... потому что она достойна этой любви... Бессознательная, слепая и эгоистическая любовь к Отечеству и ко всему «своему», не только противна христианской любви к ближнему, но и далеко не патриотична. Она порождает вредный и нездоровый шовинизм, ведущий в конечном счете к уничтожению самих себя.

Сознательная христианская любовь к Родине, которая не боится и не останавливается ни перед какой жертвенностью за нее, даже жертвенностью своей личной жизни...»[178].

Детская жизнь, как впрочем, и взрослая тоже не возможна без теплых праздников. Настоятель писал: «Русский Дед Мороз приходит в Вену из далекой Москвы… с традиционным мешком подарков для наших маленьких прихожан… Взрослые приглашаются также посетить наше скромное… торжество и вспомнить далекую счастливую старину, ушедшую для многих из нас в небытие…»[179].

Узнаем о праздновании Рождества и Нового Года: «С этим днем у каждого из русских, связано не мало приятных и незабвенных воспоминаний... Нет, во-первых, пушистого, белого снега, без которого невозможно себе представить русского «Рождества», нет захватывающего дух мороза, причудливых узоров на окнах, давно забытых и без которых рождественские праздники теряют русскую обстановку...

С утра в Вене шел проливной дождь с сильным пронзительным ветром, помешавший многим русским... дотащиться до церкви.

Зато в теплом зале... все чувствовали себя как бы перенесенными за тысячу километров вглубь России.

Прекрасная елка, усыпанная клочьями ваты, изображающей недостающий снег, перевитая вдоль и поперек пасмами серебристых нитей, горела огнями всех своих свечей:  - перед образом Николая Чудотворца в углу теплилась лампада, - дети говорили стихи, обычные и неизменные «Стрекозу и муравья», «Сиротку»... которые твердили в таких же случаях наши деды и отцы и мы сами в счастливые детские годы, которые незаметно и вдруг ушли от нас в небытие...

...но было поздно, а некоторым в перспективе предстояло по несколько километров обратного пути...

...желание к декламации, было проявлено и 3-х летней Верой, готовившейся к выступлению, но в самый последний момент только сосавшей указательный палец и виновато из под лба рассматривавшей нарядную елку, непривычную обстановку и массу чужих людей...

Все дети и взрослые получили скромные рождественские подарки...»[180].

Хроника приходских событий передает: «Наши дети, целую зиму мечтавшие об отдыхе на лоне природы, не были этим летом отправлены в горы из-за какого-то досадного недоразумения…», через несколько строк дается объяснение этого недоразумения: «Досадное недоразумение, заключается, по-видимому, в отсутствии средств. Приходится быть терпеливыми и невзыскательными»[181].

С 1932 г. «Наш приход» начинают публиковать коротенькие статейки на немецком языке, очевидно для немецких соседей и друзей, которые они могли бы посмотреть и немного узнать о русских традициях празднования событий церковного года[182].

Внимание читателя бюллетеня привлекают рукописные рисуночки, помещенные на некоторых страницах. На них можно видеть русские церкви, купола-луковички и восьмиконечные кресты - где бы их увидели родившиеся уже в эмиграции дети? По воспоминаниям - родные картины, родные обряды стоят в глазах этих людей. Поруганные и разрушаемые храмы в огне. Горящая икона, опрокинутый святой потир. Люди в русских косоворотках на выпуск с пояснительной надписью «богоборец» и на коленях в лаптях, одетый в подпоясанный зипун, налагающий на себя крестное знамение бородатый русский мужик причесанный на пробор. Над всем этим опять же восьмиконечный крест, на котором распят наш Господь и надпись над рисунком гласит: «Спаситель мира спаси Россию» (Salvator mundi salva Russiam)[183].

Занятия с взрослыми

С ноября 1938 г. община организовала вечерние курсы для взрослых. Занятия проводились следующим образом: «...лекции по немецкому и русскому языкам, русской и церковной истории и «Закону Божию»... К чтению лекций нами приглашены опытные преподаватели...», - читаем в разделе «Местная хроника»[184]. Посещали занятия от 20 до 40 человек, далее, из описаний узнаем, что курсы «...часто представляют собой гудящий улей; в одном углу выросшая и воспитанная за границей молодежь твердит русские слова, в другом «старички» неуверенно и боязливо, (как бы не вышло смешно), составляют немецкие фразы, в соседней комнате поют тропари и молитвы, в проходе просто судачат и делятся новостями, часто очень невеселыми... Один не может добиться документов, другой уже пять дней стоит в очереди, чтобы заполнить и подать какие-то анкеты, третьему отказали в работе, у четвертого неприятности в семье и т.д. и т. п.»[185].

Преподавали на курсах: профессор доктор Заградник - знаток немецкого языка, Генрих Александрович Воцелка - так же немецкий, Мария Илларионовна Воцелка - грамматика русского языка, Нина Григорьевна Душек - теория и постановка хорового пения.

Церковный хор

Приходской церковный хор вносил свою лепту в общественную жизнь, часто хористы были на гастролях. Коллектив работал под управлением А. И. Соколова, в церкви пели д-р Венцель и Дулль, им помогали г-н Пашков и г-н Жуков[186]. Об участии певцов в пасхальных и других службах содержится информация в следующей цитате: «Был устроен торжественный крестный ход, а хор исполнял ряд песнопений из заутрени и литургии Чайковского, Бортнянского, Веделя, Архангельского и прочих русских композиторов. Проведение Рождественских праздников, проходило следующим образом: «Мужское трио и один женский голос, заменивший партию баритона, составили оригинальный ансамбль, звучавший вполне пристойно. Это признание должно быть тем более ценно, что нас в продолжение почти целого года баловало стройное пение нашего прекрасного и спевшегося квинтета, увы, распущенного за неимением средств»[187]. Есть еще сообщения о судьбе хора: «...весь ансамбль нашего церковного хора состоял в последнее время из четырех человек». Но произошли следующие изменения: один из певцов д-р Маценко уехал в Канаду на постоянное место жительства, другой - Барсов был опасно болен, третий - И.А. Соколов, работает в провинции и редко бывает в Вене, кроме того, он принимал участие в выступлении ансамбля «местных донских казаков».

Об этом русском ансамбле в Вене, имевшем в свое время определенные связи с нашим приходом, читаем отзыв Гречишкина: «Зато успех, говорят, был головокружительный. Громадные белые папахи, яркие черкески с башлыками, кавказские кинжалы на тоненьких поясках, кованных серебром, русские песни, пляска, джигитовка - сделали свое дело. На рекламной открытке, особенно групповые фигуры на лошадях, и на самом деле кажутся головокружительными.

А.И. Соколов с небольшой группой казаков получил, наконец, разрешение на работу и кавказские черкески с пушистыми папахами этой зимой не будут нюхать нафталин»[188].

Таким образом, остался только один церковный певец - это д-р Венцель. Хор «...сосредотачивается теперь в одной персоне, заменяющей и регента, и псаломщика и певчего... довольно удачно справляется с новой для него работой»[189].

В информации от 1937 г., относительно церковного пения, узнаем: «После долгих поисков и «мытарств» нам удалось наконец… сформировать скромное трио из мужских голосов… (Пение) привычное русскому уху, напоминает теперь… любительский хор дьячков из какой-нибудь глухой русской деревни… (правда) лишенное вычурных колен, подъездов и всевозможных голосовых нюансов, составляющих, как известно, непременную и отличительную черту всякого любительского хора русской сельской церкви…»[190]. Спевки проводились на квартире настоятеля.

Непосредственно на богослужениях регентовала Н.Г. Душек, дочь протоиерея, в России она окончила Епархиальное училище. Эта женщина была из т.н.. «фрау руссин», так называли русских женщин, которые оказались в Австрии не в результате политической эмиграции после 1917 г., а вышедших замуж за австрийских солдат, когда те были в России в результате первой мировой войны. Некоторые, попав в русский плен, потом вернулись на родину еще и с русскими женами. У Н.Г. Душек родились две дочери - Кира и Соня. О девочках читаем: «...теперь уже настоящие немки, но с русскими косичками, в русских вышитых косоворотках, с увлечением твердят непонятные церковно-славянские слова...»[191].

Русский приход, ппосредством почтовой связи поддерживал отношения с соотечественницами «фрау руссин» в Тироле и Аксамсе. Прихожане вели переписку, посылали ответы на письма, высылали молитвенники и журналы[192]. Вот, например, строки из письма, полученного от одной русской женщины, в котором она выражала благодарность нашему пастырю отцу Павлу Гречишкину и его соратникам, здесь пишется и о приходском журнале: «Много правды и добра делает нам русским этот журнал… Мы все… овцы… рассеяны в разных местах здешнего фатерланда долгими годами не имея общения со своей родиной, только можем болеть и томиться неизвестностью. Для нас здесь тоже должна быть Родина но… по счету все же она вторая, и каждый, если прочтет и вдумается в эти строки русской крестьянки, согласится с ней и не осудит. Не имея достаточно денежных средств, времени, а также не понимая правильно язык и порядки нам (я думая не одной мне) бывает под час тяжело и перед глазами встает наша Родина[193]». И дополняет, говоря о том, что бюллетень несет людям «Учение о вере, родные штрихи рассказы и все, что есть в нем, соединяет нас духовно…»[194].

«Фрау руссин»

Русский католический приход, живя в австрийской действительности, не замыкался от внешнего мира, события окружающей жизни находили свое отражение. Благодаря наблюдательности и открытости, на страницах бюллетеня сохранились весьма любопытные сведения. Поддерживал приход связи с соотечественницами женами австрийцев. «Фрау руссин» – так упрощенно называли жители австрийской глубинки сотни, а может быть тысячи «русских женщин, покинувших в послереволюционное время Россию, вместе со своими мужьями, - бывшими австрийскими «военнопленными». По словам настоятеля: «Русская женщина, зачастую ни слова не говорящая по-немецки, вечно грустная, проливающая горькие слезы и тоскующая по далекой родине и родным, одинокая...». С одной из таких женщин познакомился о. Гречишкин, и стал ее навещать. Священник описывает свои наблюдения, когда он, имея возможность для отпуска и лечения, поехал в горы и оказался на природе. Вчитаемся внимательно в оставленные строки. «...Вдали кукушка невпопад отвечает на задуманный вопрос наивного мечтателя, перепел надрывается почти у самой тропинки в зеленой гуще ржи. Вокруг на траве, цветах, посевах блестят мириадами звездочек маленькие росинки. Пчелы гудят над цветочками... Люди идут и идут. Пробираются по... холмам, узким тропинкам, проходят по зыбким перекладинкам и мостикам, цепляющимся за берега оврагов...»[195].

Там в горах, автор встретил одну из «фрау руссин», звали ее Евпраксия Васильевна, она узнав, что приедет русский священник, целый день просидела его ожидая. Из ее рассказа: «Тоска заела. Кругом горы и горы, так и давят, - кажется заживо тебя опустили в могилу… Свекровь не взлюбила меня… Я по ихнему не понимаю – сношу все молча… Выйду, бывало, ночью во двор… Посмотрю на звездочку, вот ту, яркую, что каждый вечер восходит за этим лесом, вспомню, что ее самую и у нас над Волгой я всегда видывала и так мне тяжело станет… Стою, бывало, и плачу… Все слезы выплакала. А то пойду в хлев к коровам… как будто понимают мое горе и хотят утешить»[196]. Далее о. Павел в своем описании продолжает: «Когда Евпраксия Васильевна услышала впервые, что в их края приезжает русский священник, то подумала, что ослышалась, или не поняла… Первое впечатление от встречи со мной было у нее так велико, что она не могла вымолвить слова… посмотрела широко открытыми глазами на рясу, наперсный крест и улыбнулась сквозь выступившие слезы, - может быть впервые после долгих лет одиночества…

Кто не испытал горького одиночества на чужбине, не почувствовал ни разу тоски по далекой родине, тот не поймет какую радость может доставить изгнаннику случайная встреча со своим соотечественником, тем более священником…

На следующий день я служил обедню. Евпраксия Васильевна простояла всю ее на коленях. Что делалось в это время в душе несчастной русской женщины, впервые за столько лет услышавшей Слово Божие из уст русского священника…»[197].

Отец Гречишкин вспоминал: «Эта скромная обедня… без хора, обычного благолепия и даже без дыма кадильного навсегда в моей памяти… Лично я был на небе…

Я горячо молился в этот торжественный момент о том, чтобы Господь, облегчил тяжелые испытания несчастной и одинокой русской женщины, чтобы послал ей силу в терпении…»[198].

При последующих посещениях в службах стали принимать участие и другие жители австрийской глубинки: «Богослужения мои, скромные, проходили почти всегда при переполненной церкви. На них присутствовало все свободное от работы население деревушки...»[199].

Все эти события происходили летом 1935 г., отец Павел передает свои впечатления того времени: «Меня удивило также знание ею церковных стихир, тропарей и песнопений наизусть. Оказывается Евпраксия Васильевна долгое время пела в церковном хоре своего сельского храма… Знает она и Евангелие… - В этом, - как-то сказала мне, - моя единственная связь с православной церковью и родиной… Евангелие оказалось единственной книгой, вывезенной ею из России – маленькое, ветхое, изрядно потрепанное, синодального издания – оно хранится бережно, как святыня, на полочке, под русскими образами в красном углу.

Этот красный угол в австрийской избе представляет собой что-то удивительно замечательное. Обставить его с такой любовью и нежностью могла только рука глубоко верующей… женщины. Я был поражен обилием русских икон, несложного крестьянского молитвенного обихода, русских вышивок на полотенцах, салфеточках… и зановесочках, вывезенных каким-то чудом из России. Темные и строгие лики Спасителя и Матери Божией, Николая чудотворца и Серафима Саровского в миротворном полумраке крестьянской избы… - полочка – на ней… сухая-пресухая… русская просфора.., помянник в железной обкладке, лампадочки, даже черепочек для курения фимиама – настоящая русская часовня в миниатюре»[200].

«Существует в русском рассеянии по широкому свету целая подневольная секта таких одиночек, живущих без церкви, святой исповеди, Причастия, одной только воображаемой духовной связью с Православной Церковью, которая и выражается-то всего в бережном хранении в красном углу русской иконы, зачерствевшей просфорочки, в чтении Святого Евангелия…»[201].

В хозяйстве Евпраксии был «огород: грядки капусты, моркови, укропу, огурцов, редиски, земляники, зеленого луку... У самого огорода пчельник, а перед пчельником рядами кусты со всякой ягодой: крыжовником, малиной, смородиной черной, красной и белой...

Самый настоящий русский пчельник, - бестолковый, очевидно мало доходный, но такой веселый и ласковый... От него веет чем-то родным, давно позабытым и кажется таким далеким прошлым... Кажется так вот сейчас и увидишь типичного русского пасечника-дедушку на срубленной колоде против своего пчелиного царства, - маленького, с реденькой седой бороденкой, с живыми глазками, в белой холщовой рубашке, подпоясанной тоненьким поясочком...»[202].

***

Из последующей истории русского католического прихода византийского обряда в Вене известно следующее:

В 1938 г. Австрия стала частью Германии[203], со стороны национал-социалистических немецких властей последовали ограничения на некоторые стороны приходской деятельности[204], Гестапо в Вене запретило выход журнала «Наш приход»[205]. Последующие события протекали уже в условиях мировой войны, закончившейся победой антигитлеровский коалиции. Отец Павел Гречишкин вынужден был покинуть Вену, его дальнейшее служение проходило в Париже. В беженских лагерях Австрии оказались представители т.н. второй волны русской эмиграции, для этих людей много добра сделала Католическая Церковь. Одним из священников восточного обряда работавших среди Ди Пи в Австрии был итальянец отец Роман Каккютти[206].

Зальцбург

В Зальцбурге была оборудована русская церковь, устроена она была при местном римско-католическом храме св. Елизаветы. Община организовала хор, налаживала свою приходскую жизнь, приступила к издавнию газеты «Луч», служил там о. Маркел ван Кютсем, пользовавшийся большим уважением от православных, репатрианты получали от прихода помощь[207].

Отцу Маркеллу в его работе ссреди русских беженцев в австрийский лагерях помогали отцы Иоанн Штойссер[208] и Гурий (Гавино Кампус) [209].

Так же известно, что в Зальцбурге в русской католической общине служил о. Ювеналий Кубенский, присоединившийся из православия[210].

В 1950 г. сообщалось, что руководивший пастырской работой в Зальцбурге иеромонах Викентий Пупинис (Pupunis Vincent) sj, он родился в Литве в 1920 г. Это был энергичный и деятельный священник, известный по своей работе среди русских беженцев[211]. Он планировал перенести церковный центр в Вену[212]. Из сообщений с II съезда русских католиков в Брюсселе, 1956 г., узнаем, что «В Зальцбурге о. Викентий организует лагеря для детей… В будущем он надеется создать интернат для русских детей»[213].

В 1958 г. сообщалось о том, что о. Викентий организовал встречу в Вене для русских женщин, разбросанных по стране. «Каждый день мы имели возможность помолиться на родном языке; с наслаждением слушали чтение и пение на Божественной Литургии. Отслужили панихиду за наших усопших родных и близких»[214], - читаем в сообщении участницы той встречи.

С 1950 г. в Австрии среди перемещенных лиц работал о. Петр Модесто, в результате личного общения с пост советской эмиграцией, священник наблюдал уровень религиозности и пришел к выводу, что у эмигрантов второй волны, «религиозные понятия крайне расплывчаты. Антикатолическое влияние югославянской эмиграции было велико; однако позже духовенству удалось в значительной степени ослабить отрицательное отношение к католичеству и рассеять многие предрассудки. Этому содействовали личные встречи. Многие оценили самоотверженную работу католического духовенства»[215].

ВЕЛИКОБРИТАНИЯ

Лондон

Католическое движение среди русских эмигрантов первой волны в Англии было связано с графом Георгием Павловичем Бенигсеном, русским аристократом шведского происхождения. В эмиграции граф жил в Лондоне, с 1926 г. он был одним из основателей Общества св. Иоанна Златоуста, имевшего целью расширение знаний о восточном христианстве среди англо-говорящих католиков, автор ряда книг и статей на религиозные темы. Георгий Павлович Бенигсен[216] пришел к полному единству с Католической Церковью. Позднее он переехал в США, скончался 08.11.1962 в г. Спринг-Валлей (США).

В 1926 г. византийская литургия совершалась в Вестминстерском соборе. В служении принимал участие диакон о. Александр Спасский, присутствовавшая на богослужении в Лондоне О. Бенигсен, записала: «…все, видевшие хрупкого, молодого белокурого диакона, не забудут его одухотворенного служения. В белом облачении, весь, как бы устремленный вверх, едва касаясь земли, в голубоватом дыме ладана, олицетворял он собой сослужащего ангела…»[217].

Дальнейшие сведения о нахождении в Лондоне русских католических священников византийского обряда, связано с деятельностью здесь белорусской религиозной миссии. Ее появление таково. Известный литовский епископ Юрий Матулевич (1871-1927) бывший Виленским архиереем в 1918-1925 гг. тайно от царского правительства, в 1909 г. обновил орден марианов. С 1914 г. мариане стали открыто действовать на территории Польши и Литвы, в 1924 г. в противовес польскому религиозному шовинизму Преосвященный Матулевич основал белорусский монастырь марианов в г. Друе, ставший центром религиозного и национального возрождения для католиков белорусов. Однако в результате печально известной польской национально окрашенной религиозной политики, проводимой в предвоенные годы, наиболее ревностные и известные священники мариане белорусской национальности были высланы из Польши. Некоторые из них, отцы Фабиан Абрантович, Иосиф Германович, Фома Подзява направлены в Харбин, где трудились в католической миссии среди россиян. Одновременно с этим, остававшиеся в Польше мариане были растворены в среди польского духовенства. Молодежь было решено также готовить для работы среди россиян в диаспоре.

Один из молодых белорусских клириков Чеслав Сипович, пройдя курс обучения в Вильнюсе, в 1939 г. приехал в Рим, поступил для обучения в Григорианский университет и поселился в Руссикуме. Он прожил в Италии до 1947 г., военные события, приход к власти в Китае коммунистов изменили дальнейшие планы, внимание белорусских мариан было переключено на работу среди своих соотечественников в эмиграции.

В одном из беднейших районов Лондона перед первой мировой войной был основан литовский приход с церковью св. Казимира (The Oval, Hackney), с 1934 г. его обслуживали литовские отцы мариане. Здесь при настоятеле о. Яне Сакявичусе, поселился, по прибытии в Англию, о. Ч. Сипович.

В Великобритании после войны оказалось немалое число белорусов служивших в Польской армии. Это были солдаты Первого польского корпуса, размещавшегося в Великобритании и Второго корпуса, находившегося в Италии, к ним присоединились, т.н. «перемещенные лица» (displaced persons) из Германии. С конца 1946 г. началась массовая эмиграция этих людей в США, Канаду, Австралию и Аргентину, в Европе наибольшее число беженцев приняли Франция и Великобритания

В 1947 г. Восточная Конгрегация дала разрешение на организацию Белорусской католической миссии византийско-славянского обряда в Англии (Mission to the Catholic Whiteruthenians of Byzantine Rite in England). Епископ византийского обряда марианин Преосвященный Петр Бучис планировал, чтобы миссия обслуживала католиков белорусов и россиян, проживавших в Лондоне, о. Сипович должен был отвечать за душепастырство среди белорусов и одновременно, за русских, пока не найдется подходящий русский священник.

Отец Чеслав установил добрые приятельские отношения с графом Г. Бенигсеном. С целью расширения миссионерской работы в 1948 г. был куплен новый дом в районе North Finchley. Это было просторное здание, построенное в конце XIX в. с большим огородом. Тут разместилась восточная часовня и поселился о. Чеслав Сипович. Адрес миссии: "Belvedere", Holden Avenue, London N. 12. Название дома Belvedere священник сменил на Marian House (Дом Марии).

В 1949 г. епископ Бучис проводил визитацию марианских монастырей в Англии и служил архиерейскую литургию в часовне, устроенной о. Сиповичем, служба привлекла много католиков и православных. Епископ в своей речи говорил о необходимости церковного единства и сотрудничестве среди белорусов, украинцев и русских в эмиграции.

В 1950 г. в Лондон были присланы два русских священника, выходцы из Харбина, где они прошли подготовку в монастыре марианов, это о. Георгий Брянчанинов и о. Андрей Катков. С их приездом началось самостоятельное становление Российского католического центра византийско-славянского обряда в Великобритании (Russian Catholic Centre of Byzantine Slavonic Rite in Great Britain).

В конце 1951 г. о. А. Катков по решению Восточной Конгрегации был отправлен в Австралию, в феврале 1956 г. к нему присоединился о. Г. Брянчанинов. К сожалению, совместная работа русских и белорусских священников в рамках одной миссии оказалась не состоятельной, по причине несогласия на национальной почве.

Вернувшись из сталинских лагерей, отцы мариане продолжили свое служение в Лондоне. Это были священники, трудившиеся в Китае, в Апостольском Экзархате для русских католиков византийского обряда в Харбине. Их арестовали в 1949 г. коммунисты и выслали в СССР. Среди них: иеромонахи Иосиф Германович, Фома Подзява и др.

Германович Иосиф, иеромонах mic[218]

«Поскольку воспоминания эти захватывают много лет трагической русской истории, знакомы многим и написаны с одной стороны с большим реализмом, а с другой, с неподражаемым и беззлобным юмором, я считаю, что и русскому читателю они будут не без интересны», - граф Георгий Бенигсен[219].

Отец Иосиф Германович, родился 4 марта 1890 г., в крестьянской семье, в местечке Галышаны Виленской губернии, согласно современному территориальному делению это соответствует нынешней Гродненской области Белоруссии. «Мое же происхождение было насквозь пролетарским: отец - выходец из безземельных крестьян и умер, когда мне было два года. Пока я рос, я несколько лет подряд был пастушком у своих дядей, а также и у чужих людей»[220], - писал он в своих воспоминаниях.

Образование получил в Вильно, где окончил католическую духовную семинарию в 1913 г. и принял рукоположение в пресвитера. В 1924 г. священник Иосиф Германович вступил в монашеский орден марианов, работал на родине в Белоруссии, преподавал в семинарии латынь и теологию[221]. Принял восточный обряд и продолжил служение среди католиков византийского обряда, в 1932 г. он был направлен в Китай, где помогал архимандриту Фабиану Абрантовичу, управлявшему русской католической епархией.

К этому времени Экзархат, учрежденный в Маньчжурии в 1928 г., располагал несколькими храмами в Харбине и окрестностях, а также учебными заведениями, согласно традиции отдельно для обучения мальчиков и девочек.

Иеромонах Иосиф Германович прибыл в Харбин в 1932 г., местом его нового послушания стал русский лицей святителя Николая Чудотворца, где обучались дети русских эмигрантов. Несмотря на административную принадлежность лицея к Католической Церкви, в него принимали мальчиков не зависимо от религиозной или этнической принадлежности. Вместе с отцом Иосифом приехал монах Антоний Аниськович. Иосиф Германович стал вторым директором лицея Святого Никола, сменив, трудившегося на этом посту с 1929 г. священника Диодора Колпинского. Отец Диодор уехал с миссией в Шанхай. Новые педагоги старались привнести энтузиазм в работу, и многое им удавалось: «Работа пошла интенсивнее. В Лицее был создан оркестр…, расширена библиотека и научные классы. Был построен большой зал и новые классы»[222], читаем в книге воспоминаний. В 1935 г. из Европы в Китай прибыло новое пополнение, первым был иеромонах Владимир Мажонас, осенью приехали иеромонахи Косьма Найлович и Фома Подзява. Немного погодя, еще два брата Станислав Багович и Бронислав Заремба.

Непривычный для европейского человека китайский климат спровоцировал у Германовича серьезные расстройства со здоровьем. Болезнь вынудила его выехать для лечения в Европу. Из Китая он выехал 19 декабря 1935 г., отправился морем в Марсель, далее прибыл в Рим. Труды отца иеромонаха были отмечены, он получил награду за свое усердное церковное служение. Согласно, принятой в русской церковной жизни традиции, Иосиф Германович получил наперсный крест[223].

Вскоре он покинул Италию, получив новое назначение ректором в Вильно, прибыл в Литву, где находился с 1936 по 1938 гг.[224] Осложнения вопросов национальной политики в довоенной Польше отразилось и на жизненном пути отца Германовича, так он пишет: «Польское фашистское правительство меня сильно преследовало, пять лет не давало мне паспорта; в 1938 г. я находился в Вильно под надзором полиции и позднее меня оттуда выслали...»[225].

В 1939 г. отец Иосиф возвращается в Китай, продолжает свою работу на посту директора лицея Святого Николая в Харбине до своего ареста в 1948 г. «Мы работали в Маньчжурии 20 лет, и нашим неизменным местом пребывания был город Харбин», писал он спустя годы[226].

Здесь следует привести, в качестве характеристика отца Иосифа Германовича, один факт, - в 1943 г. его имя приводится в списке кандидатов на занятие епископской кафедры. Об этом читаем в письме направленном Высокопреосвященным митрополитом Андреем Шептицким кардиналу Евгению Тиссерану в Рим[227].

В это же время, в 1939 г. Апостольский Администратор архимандрит Фабиан Абрантович отправился в Рим, с ним вместе уехали для получения высшего образования, выпускники лицея Андрей Катков и Георгий Бенигсен. Отцу Фабиану уже не было суждено вернуться в Китай, совершив поездку на родину, он был арестован, оказавшись на территории, оккупированной СССР. Директором Миссии в Китае оставался отец архимандрит Андрей Цикото, он был утвержден в должности апостольского администратора в Маньчжурии[228].

Насколько это было тяжелое и ответственное время, позднее написал сам Германович в книге своих воспоминаний: «Архимандрит Фабиан Абрантович как-то высказал мудрую мысль, что Миссия не принесет урожая до тех пор, пока не будет пролита кровь своих тружеников. И, действительно, его слова весьма скоро стали вещими: и он сам и его преемник Андрей Цикото погибли, как жертвы безбожного режима в России»[229].

Русские эмигранты, бежавшие от красного террора в Китай, после революционных событий и гражданской войны на родине, в скором времени оказались в новых тисках и перед новой угрозой. «Время это было весьма тяжелое: война японцев с Америкой, война с Советским Союзом и советская оккупация Маньчжурии, а в 1946 г. приход китайских коммунистов, их правление и, наконец, наш арест»[230], - читаем о тех днях в книге отца Иосифа.

Священники - руководители лицея старались держаться и продолжать свое жертвенное служение, проводили занятия, изыскивали средства на содержание детей, даже умудрялись помогать другим сиротам и обездоленным, кормили голодных, которые обращались в приют. На постоянном содержании русской католической Миссии в Харбине к 1948 г. находилось 202 мальчика в лицее и 310 девочек в приюте. Отец Иосиф в последствии вспоминал о том, как постепенно подбирались советские сотрудники к ликвидации церковных структур. Недалеко от лицея разместился маршал Малиновский, который явно интересовался положением дел в Миссии. Активные действия со стороны спецслужб не заставили себя долго ждать. Читаем, о том, как все происходило: «А дело было так: 22 декабря 1948 г. в шестом часу вечера в Лицей святителя Николая в Харбине ввалилась целая ватага китайской милиции, схватили всех пятерых священников, не дав им даже одеться и взять шапки... надели им на руки наручники, завязали глаза, усадили в автобус и повезли в тюрьму»[231].

Об охвативших в тот момент чувствах, переживаниях, о событиях того времени читаем: «Нам надели наручники, - такое украшение я имел в первый раз в моей жизни. Тут же нам всем завязали глаза, но теперь раскрылись глаза души моей. Я толкнул локтем соседа и прошептал: - Нас, наверное, расстреляют. У всех других были такие же мысли, что китайцы поведут нас за город на расстрел: мы потихоньку молились, возбуждали в себе сожаление о своих грехах и тайно давали друг другу от них освобождение»[232].

Попытки получить разъяснения по поводу действий представителей власти оказались безуспешными. Сотрудники дипломатических структур СССР, размещенные в Харбине сказались несведущими в происходящем. Арестованное русское католическое духовенство в спешном порядке отправили туда, где их считали опасными врагами. Политикам в Кремле были страшны те, кто ушел от политики, кто посвятил себя молитве и служению ближним, кто кормил голодных и воспитывал сирот, причем прививал любовь к родине, родине страждущей от все тех же коммунистов.

«Уже на следующий день после нашего ареста китайская милиция со станции Старый Харбин вывезла всех нас, арестованных на запад, через хребет Большой Хинган, на советскую границу и 25 декабря 1948 г. передала советским представителям»[233], - пишет о. Иосиф. Дорога была очень тяжелой, пришлось страдать от холода, терпеть страшный мороз, голодать, вся еда – это вода, хлеб и огурец. К этим внешним условиям следует добавить грубость конвоя. Арестованных продали за деньги на границе советским представителям. Причем шел самый настоящий торг, «...нас переводят из китайского в русский состав. Тревожит вопрос: как от желтых нас примут белые люди? Правда, это не совсем точно: теперь все они одинаковые - красные»[234]. Одна мысль тревожила в тот момент несчастных клириков - согреться. «На мое счастье, советский пассажирский вагон, в который нас перевели, был теплый... Офицеры советской делегации с высокомерной усмешкой поглядывали на китайцев... Видно было невооруженным глазом, что обе стороны остались недовольны: советская - что дорого за нас заплатила, а китайская - что мало за нас взяла»[235].

Коммунистическая политическая номенклатура в погонах, не иначе, как была занята серьезным делом, отец Иосиф пишет в своей книге: «...напротив нас расположилась целая московская делегация: подполковник, майор и три лейтенанта. Из всего того, что произошло за эти последние часы, мы могли судить, какие мы в их глазах «важные птицы». Все молчали, только офицеры слегка усмехались и перешептывались между собой. Как любуется своею добычей счастливый охотник, когда держит в руках зайца, но нам было тогда не до смеха.

Люди полнокровные, сытые и сильные, в парадной советской форме, смотрели на нас свысока - ослабленных, худых и хилых, одетых в бедную, запачканную подчас, дорожную верхнюю одежду. Перед нами были не закон и право, но насилие и несправедливость, мы отчетливо почувствовали это»[236].

Пока ехали в поезде, в подпитии один майор напрашиваясь на разговор и желая спровоцировать собеседника обращался: «ты, мракобес». Клонили на разговоры о Марксе и религии, коммунизме и материализме. Изгалялись, одним словом, как хотели. Далее, арестованных доставили в тюрьму в Чите. В этой группе узников находились трое батюшек, Андрей Цикото, Фома Подзява и Иосиф Германович. Лагерный срок иеромонах Иосиф отбывал вместе с представителями духовенства других конфессий, были там и раввины, и старообрядческие наставники и православные епископы и священники, и протестантские пасторы. В своих воспоминаниях отец упоминает бывшего Красноярского епископа Иннокентия (Сперанского) и харбинского кафедрального протоиерея Владимира Светлова.

О времени проведенном в тюрьме, узнаем из воспоминаний: «Если бы не молитва, так я определенно сошел бы с ума». Китайцы, во время ареста отобрали молитвенник, поэтому «молился по памяти, по вдохновению»[237].

Далее читаем в записях отца: «В следственной тюрьме, заключенные имеют в глазах тюремщиков ценность только, как объект следствия и суда. Там весьма беспокоятся только о следующем: первое, чтобы не совершил самоубийства; второе, чтобы не сошел с ума (а ежели только слегка, так ничего); третье, - не заболел бы он внезапно до срока и четвертое, - не помер бы до суда.

После суда и приговора, заключенный может себе болеть, голодать, или кончать жизнь самоубийством, - сколько его душе угодно!»[238].

Еще одно замечание: следователь - «он играл со мной, как сытый кот с худой мышью»[239]. Методика, подобной гебешной следственной работы и средства, которыми выбивалось дознание, хорошо известны. Следователь - то матерился, то начинал играть «добрую» роль, угощал чаем с колбасой, включал граммофон с пластинками, на которых были записаны белорусские народные песни, если это не помогало, вновь раздражался, потрясал кулаками и сыпал угрозы в адрес ненавистного Рима, кричал: «папу – повесим».

Отец Иосиф получил 25 лет, больше уже некуда. «Тюрьма и лагерь являются для заключенных великой школой жизни... Я сам приобрел в лагерях богатый опыт жизни, хотя, могу признаться, что эта бесплатная советская «школа» мне обошлась очень дорого», - вот такое признание[240]. За этими словами годы и годы страданий, боль, мучения, лагеря Тайшет, Братск, Саранск, Потьма.

Священника освободили в 1955 г. «Отец И. Германович хотел остаться работать в Беларуси, но советские власти принудили его покинуть родину и он вынужден был жить на чужбине»[241], - читаем в газете «Царква».

Отца сразу же выслали в Польшу. «Почему в Польшу?», - спрашивал он сам себя: «Формально я считаюсь польским гражданином и имею польский паспорт. Но в действительности, я родился на вилинщине, на территории Советской Белоруссии и уже записался на въезд в Беларусь… Мои товарищи информировали меня, что в Беларуси не только жестоко преследуется религия, но даже и не допускаются к церковной службе священники»[242].

Освобождение и отправка в Польшу были обставлены всевозможными мерами предосторожности, вот насколько опасным виделся для СССР измученный, больной священник. Он сам пишет о том, что Москву не видел, сразу же по приезду в столицу был посажен в воронок и вновь отвезен в тюрьму, в пересылку на Красной Пресне. Потом привезли к самому поезду на Белорусский вокзал, в международном вагоне ночью миновал Минск, Брест и в день святого Иосифа своего небесного покровителя 27 апреля 1955 г. въехал на территорию Польши. Вскоре о. Германович получил ватиканский паспорт и уехал в Рим.

В последние годы жизни иеромонах Иосиф Германович оформил свои воспоминания, которые составили книгу, названную: «Китай, Сибирь, Москва». Автор написал ее по-белорусски. Первое издание книги вышло в Мюнхене, в 1962 г.[243]

Новое белорусское издание этой книги вышло в 2004 г., оно посвящено 80-летию основания белорусского монастыря марианов в Друе, из которого происходил автор, и 25-летию со дня его смерти, осуществила Провинция Ордена Отцов Мариан имени св. Казимира в Чикаго (США) совместно с издательством «София» греко-католического прихода в Полоцке[244].

Один из бывших учеников лицеистов, знавший отца Иосифа по харбинскому периоду, встретился с ним спустя годы в Европе, об этом он писал: «Автора этой книги «Китай, Сибирь, Москва», знали многие харбинцы, особенно ученики лицея Св. Николая, где он долгое время был инспектором, преподавателем и воспитателем... Я учился в лицее в годы его пребывания там.., я снова встретился с ним в Риме, а затем в Лондоне, где мне удалось неоднократно говорить с ним о прошлом, и он не избегал разговора и воспоминаний о лагерях...»[245], - узнаем из записи архимандрита Георгия Брянчанинова. Отец Георгий помог издать книгу Германовича на русском языке. В приложении к настоящей статье помещаем две главы «Духовенство» и «Божественные службы» из этой книги.

Русское издание «Китай-Сибирь-Москва» вышло из печати в 1997 г., в Австралии, где в г. Мельбурне, после бегства русских из коммунистического Китая, обосновался католический приход византийского обряда, продолжающий дело апостольской миссии. Настоятелем его является еще один ученик отца Иосифа Германовича, выпускник лицея святого Николая в Харбине отец Георгий Брянчанинов.

Помимо того, находясь в свободном мире, отец Иосиф продолжал апостольское служение и свидетельство, он известен, как духовный писатель. Под псевдонимом «Винцук отважный» вышло 11 его книг, был редактором Парижского белорусского журнала «Божым шляхом», печатался в журнале «Znic». Кроме того, статьи и рассказы из раннего творчества о. Иосифа, публиковались в 1919-1920 гг. на белорусском языке под псевдонимом Хлопчик, в изданиях: «Крынiца», «Беларуская Крынiца», «Хрысьцiянская Думка», «Да Злучэньня», «Калосьсе», «Шлях моладзi», «Зорка», «Снапок» и других[246].

Находясь в Риме о. Германович написал краткую историю Харбинской миссии, где в частности писал: «Мы, монахи мариане, призванные для Миссии в Харбин, были все белорусамиі, и мы работали для Бога и для Церкви, и для отечества»[247] В 1960 г. он принимал участие в Съезде белорусского эмигрантского духовенства. Съезд прошел в Риме под председательством владыки Болеслава Слосканса. После съезда о. Иосиф ездил в Америку, с целью анализа возможностей ордена марианов к расширению и работе среди белорусских эмигрантов.

Отец Иосиф Германович умер в Лондоне 26.12.1978 г., где он служил для своих соотечественников в белорусской католической миссии, устроенной при марианском доме (Marian House).

Подзява Фома (Podziawo Tomasz), иеромонах mic[250]

Родился 02.02.1906 г. в г. Перхулеве Друевского прихода Виленской губ., 06.10.1926 г. вступил в орден марианов MIC, в 1929 г. окончил Григорианский университет в Риме, доктор богословия, в декабре 1934 г. преосвященным епископом Николаем Чарнецким рукоположен в сан священника.

В Харбин приехал в сентябре 1935 г. Преподавал в Лицее св. Николая и в конвенте сестер урсулинок, талантливый педагог, руководил музыкальным кружком, создал кружек «Богатырей» для мальчиков.

Дети имели к нему большую привязанность, устраивал походы за город, сотрудничал в журнале «Католический вестник», вел в нем рубрику «Записки христианский социологии». 22 декабря 1948 г. арестован китайскими коммунистами и выдан советским властям, осужден на 25 лет, был в тюрьмах в Чите и других в Сибири. Освобожден 31 марта 1955 г. выслан в Польшу, где с 1959 по 1962 гг. преподавал философию в институте отцов мариан в г. Гетшвальде, затем в Варшаве. В 1968 г. выехал в Лондон, где работал в Белорусской Католической Миссии. Писал статьи в журнале «Божым шляхом». Отец Фома Подзява умер 02. 10.1975 г. от болезни сердца, похоронен на старом кладбище в Камдентауне, Лондон.