Перепечатано из издания: Митрополит Вениамин
(Федченков). Записки архиерея.
- М.: Правило веры, 2002. - С. 752-755.

Так мы все привыкли звать его. Он еще жив (в Париже). Москвич родом. Из писательской среды... Кое-что запишу, оставшееся в памяти, после знакомства с ним.

Из России он выехал не по своей воле: оттуда было выслано зараз более двадцати человек, по преимуществу - писателей, профессоров. П. К. тоже был писателем, хотя и третьестепенным: о нем мало кто знал. Удалили всех их - за открытую религиозность. Имена некоторых я помню: Булгаков, Бердяев, Вышеславцев, Алексеев, Ильин и другие, и вот - П. К. Иванов.

Петр Константинович бил среди них. Они рассеялись по разным государствам. П. К. сначала жил в Берлине; потом приехал в Париж, где его родной брат уже работал шофером.

У брата была жена и две дочери. И П. К-чу отвели они одну комнату; но пищу давали ему раз в день: заработок шоферский был мал. А П. К. не имел никакой специальности... Теперь я ворочусь к его биографии, как рассказывал ее сам П. К. и как я запомнил ее (кажется мне,- довольно верно):

П. К. был довольно богатым человеком. Женился. Имел дочку - девочку. Затем он увлекся цирковой актрисой-испанкой. После гастролей ее он поехал за ней в Мадрид. Использовав все деньги его, она рассталась с ним. И вот он ("в первый раз в жизни" - говорил мне) возвращается в Россию "в третьем классе". Все это приводило его в отчаяние; и он задумал покончить жизнь свою самоубийством (вероятно, намеревался броситься под колеса вагона)... О Боге он в то время и не думал... Кое-как доехал до Москвы.

Не помню: до или после поездки в Испанию, умерла его жена,- и дочка тоже.

...И тут он - впервые после гимназического курса - вспомнил о Боге... Кажется, в это время он заболел легким умопомешательством. Оправившись, П. К., прежде всего, пожелал пойти в церковь, чтобы причаститься.

Дело было к вечеру... Тут (не помню, когда) у него обнаружилась сильная глухота.

Придя ко храму, он спросил у сторожа:

- Можно ли причаститься сейчас?

Сторож усмехнулся:

- Что это, барин? Разве вы не знаете, что причащаются за обедней?

- Ах! разве за обедней?

Он уже и этого не помнил...

С этого момента началась у него новая жизнь - кающегося трешника...

Таким он и уехал за границу... Это было в 1922 году. А я познакомился с ним в 1925 году, когда вызван был в Богословский институт инспектором.

К этому времени у него образовалась особая "специальность", не знаю, как начавшаяся, - именно: разыскивать по разным госпиталям Парижа русских больных; я снабжать их книгами, гостинцами, утешать беседами, привлекать к этому других лиц - и т. п. На подарки больным он не стыдился просить у богатых людей милостыню.

А как он сам питался - по вечерам, - не знаю: ведь ему у брата давали лишь один раз пищу в день.

Помнятся еще из этого периода его жизни две вещи: он выпустил жизненно интересную книгу "Смирение во Христе" ; и - путешествие в Лурд - к Божией Матери, с одной богомолкой, которая, кажется, дала обет об этом.

Но еще важнее в нем было то, что он отличался поразительным незлобием. У него не было и не могло быть врагов! По-видимому, книга о "Смирении" была отображением его собственного настроения.

Но самым удивительным в нем была молитва. Когда в Париже образовалась группа русских православных, под юрисдикцией нашей Патриархии ("Патриаршая Церковь"), он тотчас же примкнул к ней. И здесь я мог видеть постоянно: как он молился! Упадет бывало на колени пред образом Божией Матери или святителя Николая со свечечкой, устремит глаза свои вверх,- и полушепотом о чем-то говорит, как живой живым. Потом встанет с колен, поставит свечечку и скажет почти вслух: "Благодарю Тебя, Пресвятая Богородице", - или: "Святителю отче Николае"...

Вера у него была необычайная! детская! поразительная!

Чудесные события были в жизни его; но мне известны лишь два случая.

Было Богоявление... Освящали воду под праздник... И когда крест погружали в нее, он увидел бесов, - уж не знаю, в каком виде,- вышедших из купели... Об этом он тогда же сообщил М. Е.; и стало известным и мне.

Другой случай более простой. Не имея достаточно пищи, он заскорбел и в молитвах стал как бы жаловаться Богу на свое трудное положение и просил дать ему какое-либо небольшое место. В соседнем районе освободилось место на почтамте: разбирать почту. Его приняли (за шестьсот франков в месяц; приличный прожиточный минимум). Сначала он был очень рад. Но потом скоро почувствовал, что его молитва стала сухой. И он понял, что Господь лишил его благодати Своей. И тогда он стал молиться, чтобы Господь лучше лишил его места, но возвратил бы горячую молитву. И точно в ответ на это, вышло распоряжение - сократить почтовых чиновников! Он был освобожден: молитва возвратилась.

Это нужно считать тоже чудом.

Потом меня перевели в США. Я с ним расстался. Он занялся писанием толкования на Апокалипсис.

Но эта работа, - дошедшая до меня от Патриарха, - по-моему, была неудачная... По-видимому, дарования у него были практически духовные, а не писательские.

Теперь ему, вероятно, более восьмидесяти лет.

1955