Перепечатано из издания:
Москва. 2000. N 12.
Петр Константинович
был сыном русского генерала Иванова. В молодости он отличался необыкновенной красотой, считал себя писателем и атеистом и пользовался большим успехом у женщин. Женившись на одной из Морозовых, он взял за ней большое приданое, которое принялся проматывать с чрезвычайной легкостью. Вращался он в среде писателей, артистов, художников, устраивал у себя литературные среды, на которые съезжался весь аристократический свет, много помогал начинающим талантам и просто способной молодежи и слыл меценатом.
После революции все изменилось: имущество было конфисковано, жена и дочь умерли от голодного тифа, родные и друзья или погибли, или разбрелись по всему свету. Для Петра Константиновича начался период страшных лишений. Наконец в 1927 году он уехал к брату в Берлин, а оттуда вместе с ним -- в Париж. В Париже брат дал Петру Константиновичу у себя на квартире маленькую комнату, распорядился, чтобы ему ежедневно выдавали тарелку супа, и на этом счел свои заботы исчерпанными.
Чтобы кое-как существовать, Петр Константинович давал уроки русского языка, а в свободное время читал. Читал он много и в основном интересовался вопросами религии, философии и истории. Еще в России его мировоззрение начало меняться, а в Париже он стал глубоко верующим человеком и, желая выразить свою любовь ко Христу, принял на себя подвиг ухода в помощи больным русским эмигрантам...
Как-то вечером Петр Константинович зашел к нам и спросил, не пойду ли я с ним читать Псалтирь над покойником. Я тогда уже была преисполнена желанием служить ближним и с радостью откликнулась на его предложение. Петр Константинович взял на себя это поручение совершенно случайно: в церкви, куда при нем прислали за чтецом Псалтири, уже никого не оказалось из причта, и, так как положение было безвыходное, он предложил свои услуги. "Это недалеко от вашей квартиры, мы дойдем пешком", -- предупредил меня Петр Константинович. Я быстро собралась, и мы действительно в очень короткий срок подошли к красивому дому и вошли в богато обставленную квартиру. Нас встретили три изящно одетые дамы, которых, видимо, смутил наш непрофессиональный вид. Одна провела нас длинным коридором в ту комнату, где лежал покойник. Он умер несколько часов назад, но его уже успели уложить в гроб, покрыть парчой и зажечь толстые восковые свечи. Введя нас в комнату, дамы быстро ушли, и мы остались вдвоем. Уже наступил вечер. В комнате горел электрический свет, сквозь спущенные шторы приглушенно доносился уличный шум. Открыв Псалтирь, Петр Константинович начал громко читать, а я поминала усопшего. Прошел приблизительно час, и вдруг я почувствовала, что мне делается страшно. Сначала я боролась с этим чувством, так как от природы была не из робких, но страх овладевал мною властно, а тут я услышала, что и Петр Константинович начал тяжело дышать, с шумом выдыхая воздух. Потом, передернув плечами, он повернул ко мне лицо и спросил: "Надежда Андреевна, вы ничего не чувствуете?" "Мне жутко, -- отвечала я, -- и кроме того, мне кажется, что на меня наседает кто-то". -- "Вот это и со мной делается, но ничего, почитаем еще". И Петр Константинович опять принялся за чтение. Мне делалось все невыносимее. Казалось, что комната наполнилась невидимыми существами и что они подбираются ко мне. Петр Константинович отдувался тем временем все чаще и чаще, как от большой тяжести, и наконец, повернувшись ко мне, сказал: "Не могу больше, надо уходить. Мы все равно не выдержим, их слишком много". Взяв Псалтирь, мы быстро вышли из комнаты. Было около двенадцати часов ночи. Дамы нас благодарили, а мы не знали, как бы скорей выйти из дома и, даже очутившись на улице, мы долго не могли прийти в себя. "Крепко они за него держатся, -- сокрушенно качал головой Петр Константинович, -- обязательно узнаю, что это был за человек".
Прошло несколько дней Петр Константинович зашел ко мне и, многозначительно кашлянув, сказал: "Тот покойник, над которым мы читали Псалтирь, был очень видным масоном".