Россия давно мечтала иметь свой религиозный очаг на берегах Тибра. В далеком 1803 году Александр I подписал указ об учреждении “греко-российской церкви” при дипломатической миссии в Риме. Коллегия иностранных дел утвердила и штат — с одним священником и двумя “церковниками” (то есть псаломщиками). Священному Синоду было поручено к весне 1804 года “приготовить церковь со всею к оною потребностью”. Первоначально предполагалось ее освятить во имя Святых первоверховных Апостолов Петра и Павла — вероятно, в знак признания Рима как владетеля мощей Апостолов и как кафедры Св. Петра, а, может быть, и с тем, чтобы напомнить католическому миру, считавшему тогда православных “схизматиками”, об апостольской преемственности Русской Церкви.
Однако проект, проработанный в самых верхах, рухнул — в тот момент Папское государство под нажимом Наполеона выдало ему одного француза-монархиста, принявшего российское подданство и перешедшего на дипломатическую службу царю. Возмущенное правительство Империи отзовало всех своих представителей из Рима, отношения с Ватиканом были разорваны.
Но и после окончания наполеоновских войн и возобновления дипломатических отношений церковное дело, несмотря на подписанный указ, шло вяло. Лишь в 1836 году, уже при Николае I, открылась небольшая домовая церковь, располагавшаяся в наемных помещениях, которые подыскивали российские дипломаты. В ту эпоху другой возможности и не было, ибо по законам Папского государства строительство “схизматических” храмов на его территории категорически возбранялось. Однако Россия своей мечты не оставляла.
В 1870 году Рим вошел в состав объединенного королевства, гарантировавшего свободу вероисповедания. На берегах Тибра стали появляться храмы протестантских и иных конфессий. Решили возвести свой храм и члены русской колонии в Риме.
Начало было положено вдовой надворного советника, Елизаветой Ковальской, которая в 1880 г. обратилась в Священный Синод с просьбой разрешить соорудить за ее счет храм на кладбище Верано, дабы “почтить память супруга, служившего в Риме”. Церковные власти решили навести справки о ней в Риме. Русский посол, барон Икскуль, на запрос осторожного Синода ответил так: “Храм во всемирном центре римско-католической веры должен соответствовать высокому значению Православия и, по крайней мере, не уступать в размерах и изящности некатолическим храмам, которые с 1870 года строятся в Италии... средства Ковальской не достаточны...” В результате вдова разрешения не получила.
Почему же российский посол оказался таким строгим к благочестивому намерению Ковальской? Ответ прост: барон Икскуль являлся лютеранином и идея строить православный храм была ему не сердцу.
В конце позапрошлого века, при новом после, А.И. Нелидове, русские дипломаты снова заявили о “потребности иметь православный храм, отвечающий достоинству Православия и величию Отечества”. В 1898 году начался сбор средств, официально разрешенный Николаем II, внесшим и свою “царскую лепту” в 10 тысяч рублей. Для сбора средств архимандрит Климент, тогдашний настоятель домовой посольской церкви, выезжал даже в Москву, где ему удалось получить пожертвования от Великих князей Сергея Александровича и Михаила Николаевича, от московских фабрикантов и сибирских золотопромышленников. Русский житель Рима, граф Бобринский, обещал подарить для строительства храма свой роскошный сад в центре города.
К сожалению, новый настоятель, архимандрит Владимир (Путята) стал вести иную линию: поставил под сомнение ценность участка Бобринского и предложил искать другое место, отверг первоначальную кандидатуру архитектора, М.Т. Преображенского, строителя русской церкви во Флоренции, и стал продвигать своего кандидата, архитектора Н.Ю. Ягна. Споры разделили участников церковного строительства, но дело все-таки продолжалось: в 1906 г. был образован Строительный Комитет, куда вошли российские дипломаты в Италии, члены русской колонии и архимандрит Владимир. Но всоре настоятеля посольской церкви отозвали в Россию и дело опять увяло.
Возобновил его архимандрит Дионисий (Валединский). Он исхлопотал в 1913 году высочайшее разрешение на сбор пожертвований по всей России. Летом 1914 года Госбанк открыл для римской церкви особый счет в С.-Петербургской конторе. Ее строительный комитет составил обращение к православным России с патетическими словами: “... Престол Божий поставлен в наемной квартире”.
В 1915 году сформировался новый состав строительного комитета, возглавленный другим русским римлянином, князем С.С. Абамелек-Лазаревым. Князь навязал комитету другого, уже третьего по счету, архитектора — Винченцо Моральди. При его содействии комитет приобрел на имя российского посольства участок на набережной Тибра, близ Понте Маргерита. Тогда же, в 1915 году, русский клир в пристутствии дипломатического корпуса, торжественно заложил первый камень новго храма. Казалось, все движется к осуществлению давней мечты...
Теперь же по месту, где должны были высится купола и восьмиконечные кресты, мчатся машины. Посольство, строившее храм, из российского превратилось в советское и продало церковный земельный участок с уже выведенным фундаментом. Участок этот затем отошел к городским властям, проложивашем тут автотрассу.
Русские римляне все же не остались без богослужений: княжна Мария Чернышева подарила общине свой палаццо на виа Палестро, где и устроена существующая церковь.
Под храм была отведена левая половина первого этажа. Строительный проект составил инженер Ф. Поджи и архитектор князь В. А. Волконский, много заботившийся о храмостроительстве. Первоначально был выработан крестообразный план церкви, но, к сожалению, близость соседнего участка не позволила устроить левую “ветвь” креста. Со стороны двора сделали особую пристройку с полукруглой апсидой для передней части церкви (начиная с солеи). Были убраны внутренние перегородки и сооружены арки, придавшие храму уютный вид. Алтарь и предалтарные арки выложены золотой мозаикой и зеленым мрамором, сообщающими залу, особенно при дополнительном освещении, особую красоту и торжественность.
На парадной лестнице, при входе в церковь, установлены мраморные памятные доски с выражением молитвенной благодарности устроителям Свято-Никольского русского храма: архимандриту Симеону, княжне М. А. Чернышевой и княгине С. Н. Барятинской.
Хотя церковь часто “переезжала” с одного места на другое и подвергалась ограблениям, большая часть старинного и ценного убранства все-таки сохранилась. Подлинным украшением храма стал иконостас, сооруженный в 1830-х гг., в основном, на средства посла при Папском Дворе, князя Г. И. Гагарина. Композиция деревянного, выкрашенного под мрамор, с позолотой, иконостаса принадлежит К. А. Тону. Однорядный и высокий, в классическом стиле, иконостас напоминает работу этого мастера для Казанского собора в Петербурге. На фризе иконостаса — надпись: “Благословен Грядый во Имя Господне”.
Иконостас увенчан четырехконечным крестом. Образа иконостаса написаны в академической манере. Наибольшую ценность, конечно, имеют “брюлловские” Царские врата. Художник написал шесть медальонов на меди, диаметром около 35 см каждый. Наиболее удачны образа Евангелистов, выполненные очень выразительно, хотя и не по иконописным канонам.
Образы Спасителя и Божией Матери написаны художником Гофманом, причем в изображении Богородицы видно влияние (по крайней мере, композиционное) “Сикстинской Мадонны” Рафаэля.
Правая дверь украшена прекрасным храмовым образом св. Николая Чудотворца (худ. Ф. А. Бруни), левая — образом св. Александра Невского (худ. А. Н. Марков). Иконы представляют Небесных покровителей двух императоров — Николая I, при котором иконостас сооружался, и Александра I, при котором был основан римский храм.
Над Царскими вратами, по канону, было водружено изображение Тайной Вечери (худ. И. И. Габерцетель), ныне помещенное над алтарным сводом. До переноса в особняк Чернышевой иконостас имел и два боковых образа (дарение Великой княгини Елены Павловны): их пришлось демонтировать. Это — иконы св. царицы Елены (акад. И. Ксенофонтов) и св. великомученицы Екатерины (акад. П. Плещанов), перемещенные теперь в правую боковую часть.
На Горнем месте прежде находилось живописное изображение Распятия (худ. Яненко), ныне оно — в церковной ризнице.
Уже в 1855 г. иконостас был отреставрирован и благоукрашен на средства архимандрита Иакова. В начале века староста Н. А. Протопопов за свой счет снабдил церковь богатой ризницей, утварью, иконами. Он же хотел устроить за правым клиросом придел во имя Святителя Алексия Московского — в честь рождения Наследника-Цесаревича Алексея, но Св. Синод отклонил эту идею.
К числу достопримечательностей храма также относятся: чтимая Иверская икона Божией Матери (у клироса), написанная в 1901 г. насельниками Св. Афона в память императора Александра III, со словами тропаря и следующей надписью на обратной стороне: “Сия икона Пресвятой Богородицы Иверская или "Вратарница" писана и освящена на Афоне и посылается в безвозмездный дар от русских и других святогорских пустынножителей всем русским и православным в Риме и по всей Италии в благословение от святыя горы Афонския. Святая Афонская гора 1901 года января 10 дня”; четыре иконы из мастерской художника Малышева, писанные в 1893 г. в Сергиевом Посаде: две — Св. Николая Чудотворца и Св. Александра Невского, в киотах (прежде стояли на клиросах, теперь — в правой боковой части), и два больших образа Спасителя и Божией Матери (у левой стены); запрестольный крест, стоящий у поминального столика; мощи (кисть) Св. Нифонта, которые выносятся в день праздника Святого, 24 (11) августа; парсуна (портрет на холсте) Святителя Иоасафа Белгородского, написанная еще до прославления Святого (над свечным ящиком); крест-мощевик, дар греческого королевича Христофора Георгиевича (в алтаре); малая икона Св. княгини Ольги, дар ее автора, королевны Марии, в память ее матери королевы Эллинов Ольги Константиновны; большой образ Божией Матери “Вратарницы”, или “Портаитиссы”, работа афонского монаха Виктора Каравогеоргаса (на задней стене); 18 малых икон Киевских Святых, в двух общих рамах, в васнецовском стиле, из мастерской Плахова (в боковом отделении); 14 малых икон-“праздников” в трех общих крестообразных рамах; икона Покрова Пресвятой Богородицы, работа П. Софронова; икона Св. Варвары в серебряном окладе; два витража: слева — Спаса Вседержителя, справа — Божией Матери (по краям солеи); большой образ Святителя Саввы Сербского, работа Лидии Родионовой, дар братьев-сербов Саввы и Спиро Расковичей (слева, близ поминального “столика”); образ Божией Матери “Знамение”, работа В. Зайцева-Лукомского (в правой боковой части); резной аналой греческой работы с иконой Божией Матери (у левой стены); икона Св. Великомученика и Целителя Пантелеимона и его мощи; икона Св. Великомученика и Победоносца Георгия.
В 1991 году советское посольство в Риме снова стало российским, и вскоре старая мечта, выстроить красивый посольский храм, воскресла.
Для храма ныне выбран участок на территории посольства — великолепной Вилле Абамелек. Несколько лет шла подготовка ответственного проекта — ведь речь идет об историческом центре Вечного Города. Теперь же первый камень заложен, вместе с реальной перспективой увидеть через несколько лет то, о чем русские люди хлопотали более столетия.
Закладку совершили, в феврале 2001 года, совместно епископ Иннокентий и министр иностранных дел Иванов. Епископ, экзарх московского патриарха в Западной Европе, зачитал обращение от патриарха: “...Надеюсь, что православный храм станет центром духовной жизни для всех, ищущих Бога и правды Его. Как и в Святой Земле наши православные храмы являются духовными маяками для живущих, или временно пребывающих там наших соотечественников, так, верю, и сей храм станет тем местом, где найдет слова утешения и поддержки всякий оказавшийся в Риме православный человек”.
Всех собравшихся интересовало посвящение храма — как выяснилось, он будет назван во имя св. великомученицы Екатерины. Министр в своей речи, сказав, что “будущий храм видится, как частица русской духовности и культуры в центре Рима”, расъяснил и смысл посвящения.
Св. Екатерина — одна из самых почитаемых в России угодниц, небесный патрон двух российских императриц. Почитание великомученицы имело и государственный характер: более трех веков назад Петр I учредил в ее честь орден, оставшийся в истории России единственной женской государственной наградой. “Екатерина Александрийская получила блестящее образование и отличалась редкой красотой и умом” — сказал министр Иванов — “и неслучайно считается покровительницей философов и адвокатов — представителей профессий, наиболее близких к дипломатической: ведь любой дипломат в душе неизбежно философ, а в повседневной жизни — авдвокат, защищающий интересы своей родины”.