© о. Ростислав Колупаев, Москва
«Сроки наших испытаний по-видимому подходят к концу. Во всех уголках русского рассеяния уже зажглись лампады вселенского христианского движения, которым суждено, может быть в самом недалеком будущем, послужить спасительным маяком для всех терпящих бедствие в море житейской злобы и ненависти, - в море житейских смут и неурядиц... Сметет… стихийный поток давно подгнившие устои большевизма и чуждого русским безбожия... Нас ждет в будущей возрожденной России черный и мозольный труд... без труда и жертвенности не дается ни одно дело...» [1].
Миссия среди эмигрантов, оказавшихся в странах Европы после событий революции 1917 г. и Гражданской войны привела к созданию русских католических центров. Эмигрантский источник в 1930 г., сообщал: Рим – о. Сергий Веригин; Париж, церковь Св. Троицы (10, Avenue Soeur Rosalie, Paris 13) – Евреинов; Лилль, церковь при русской семинарии (59, rue de la Barre, Lille (Nord) France)– диакон о. Виктор Рихтер; Намюр, Бельгия, церковь при приюте св. Георгия (18, avenue des Salesinnes, Namur, Belgique); Берлин (Deutscher Caritasversand. Oranienburgerstr. 13/14 Berlin) – о. Димитрий Кузьмин-Караваев; Прага, церковь св. Креста (Snemowa 117, Praha III) – о. Штротман; Лион (Montplaisir 2, rue Antoine Chevalier) - отец Лев Жеденов. Кроме того, консультантами Русской Комиссии Восточной Конгрегации в Риме состояли о. Кирилл Королевский и о. Сергий Веригин. Были русские священники, работающие в различных учреждениях: Владимир Абрикосов – Франция, Грум-Гржимайло, Николай Братко в Collegio Greco, Roma; Александр Дейбнер – Pontificio Instituto Orientale, Трофим Семяцкий преподавал в Праге, Николай Лазаревич – Рим. Орден иезуитов располагал в то время следующими священниками, служащими в русском обряде: Станислав Тышкевич – духовный писатель, редактор журнала «Вера и Родина» и сборника «Католический Временник»; Иван Кологривов, Петр Ганский, Фехнер, Василий Буржуа, Павел Мацевич, Филипп де Режис. По-восточному служили бенедиктинцы о. Андрей Лилиенфельд и Кирилл Дикгоф, сын обер-пастора лютеранской церкви в Москве, ученый знаток кельтского языка. Священники, перешедшие в русский обряд: Чин святого Доминика – отцы: Иоанн Омез, Христофор Дюмон, Антоний Губачек; Чин святого Венедикта – отцы: Феодор Бельпер, Ильдефонс Диркс, Андрей Штолен, Михаил Шварц, отец Кирилл, Давид Бальфур. Священник не монашествующий, из белого духовенства отец Павлин Сколярди также посвятил себя русскому апостолату[2].
С 1950 г. по поручению Восточной Конгрегации в Голландии начал работать прибывший из Польши, архимандрит капуцинов восточного обряда о. Кирилл. Он трудился профессором Св. Писания в Люблинском университете и старался воплотить проект основания капуцинского монастыря византийского обряда в Любичеве. Священник преследовал две цели: развить униональную работу и создать восточную ветвь капуцинов. Известные польские трудности мешали делу до 1939 г. Священник пережил оккупацию. Во время войны ему пришлось перенести много лишений. После войны положение стало для него настолько опасным, что о. Кириллу пришлось покинуть Польшу. В 1953г. им был основан Покровский монастырь в Воорбурге. Настоятель отличался благочестием, проницательностью и оптимизмом. Монастырь активно сотрудничал с русской эмигрантской средой в Голландии и др. странах[3]. Отец Кирилл умер в 1963 г.
Регентом монастыря была Евгения Амвросиевна Ван Остром-Шилле, она родилась в России, Ее все любили и ценили, особенно как хорошего регента хора; православные тоже часто обращались к ней с просьбой о помощи, зная, что никогда не будет отказа… Она… очень полюбила восточный обряд и знакомила с ним всех кого могла»[4].
В 1956 г. на II Съезде русских католиков в Риме, священник о. Михей рассказал о положении в Голландии: «В Амстердаме, Гааге и Роттердаме существуют русско-католические приходы. Богослужение совершается в них два-три раза в месяц»[5]. Кроме того, небольшие общины были в Утрехте, Гарлеме, Эндховене. Среди русских эмигрантов проводились мероприятия социальной адоптации эмигрантов, устраивались курсы кройки и шитья, занятия с целью получения медицинских сведений для матерей и т. д., дважды в год русские католики византийского обряда в Голландии, устраивали совместные говения, на которые собиралось по 20-30 человек[6].
На юге Голландии пастырская работа была поручена о. Ван де Мале.
В 1927 г. редемптористом о. Г. Ван Келен было основано «Голландское апостольское делание» оно активизировало внимание людей на тему церковного единства, особенно помогало настоятелям храмов в организации «Недели молений о церковном единстве». А также ставило своей целью помощь православным на Востоке в Сирии и Палестине, в 1950 г. издана серия брошюр «Христианский Восток» на русском языке и брошюра о Святителе Николае[7]. В Кюлемборге была основана семинария для украинцев. В 1952 г. кардинал Евгений Тиссеран. При посещении Гааги присутствовал в русской церкви на молебне Божией Матери, отслуженном о. Мефодием, позже он «выразил пожелание, чтобы в Голландии было сделано больше для русских, в частности, для русских детей»[8].
В начале 1970 г. о. Карл Пацельт (Patzelt) руководитель Русского католического центра Фатимской Божией Матери в Сан-Франциско узнал, что предполагается продажа Казанской иконы на аукционе, куда ее выставило частное лицо. Священник решил обратиться в апостолат Фатимы в США, штаб, которого находился в Вашингтоне, штат Нью-Джерси. Была организована компания по сбору средств для выкупа иконы и таким образом святыня не ушла в частные руки, а была приобретена верующими, ее цена на аукционе составила три миллиона долларов США.
21 июля 1970 г. в праздник Казанской иконы по юлианскому календарю образ был передан в Фатиму и в торжественной процессии с участием Преосвященного епископа Андрея Каткова, Апостольского экзарха русских католиков икона была перенесена в специально построенную византийскую церковь. 26 июля 1970 г. владыка Андрей освятил специальное помещение для иконы. В службе также принимал участие митрополит Эмилианос.
Священником в этом фатимском, пока еще домовом храме, стал бывший советский офицер, перебежавший на Запад и окончивший Руссикум, - о. Павел Близнецов. Протоиерей Павел Иванович Близнецов (1913-1989) родился в Тамбове, во время второй мировой войны служил летчиком, оказался в плену, после войны он был в английской зоне оккупации, дабы избежать выдачи в СССР, где его ждала участь нового заключения, ему удалось бежать в Италию. Оказавшись в Риме, Близнецова попал в приют для перемещенных лиц, где познакомился с о. Филиппом де Режис. В последствии Близнецов поступил в «Руссикум», он был одним из первых русских эмигрантов второй волны, познакомившемся с католичеством восточного обряда, в 1947 г. воссоединился с Вселенской Церковью.
По рукоположении в священный сан в 1952 г., о. Павел, некоторое время, служил среди своих соотечественников в Гунденфильген, Западная Германия. Здесь он создал типографию и издательство «Варяг», печатал книги на русском языке. П. Близнецов автор книги «Пути Господни неисповедимы»[9], издана под псевдонимом «Дидимов», в ней священник воспроизводит свой жизненный путь и размышляет над фактами истории взаимоотношений Рима и России, особое место уделяет тайне Фатимского откровения.
Место настоятеля в Фатиме с 1963 г. наследовал ирландец протоиерей Иоанн (Джон) Моватт. При нем была построена специальная часовня для Казанской иконы Божией Матери при Византийском центре в Фатиме. Отец Иоанн впервые увидел этот чудотворный образ в 1963 г., когда принимал икону в своем русском католическом храме в Бостоне, куда икона прибыла в результате паломничества с целью сбора средств, организованного архиепископом Иоанном Шаховским для выкупа святыни. После того, как о. Иоанн вернулся на родину попечение о иконе взял на себя господин Антонио Перейра (Antonio J. Pereira) – директор Дома Мира (Domus Pacis), где находился византийский храм, в котором хранилась чудотворная Казанская икона Божией Матери в Фатиме[10]. В течение нескольких лет перед Казанской иконой в своих приватных покоях в Ватикане молился Папа Иоанн Павел II. В августе 2004 г., на праздник Успения Пресвятой Богородицы по юлианскому календарю, кардинал Вальтер Каспер доставил чудотворную икону в Москву и в Успенском соборе Московского Кремля передал ее Патриарху Алексию II Редигиру.
С 1910 г. в Риме функционировала русская католическая церковь святого Лаврентия при горах (около форума Трояна), на ее устроение и благоукрашение много жертвовал Львовский митрополит Андрей Шептицкий. Богослужения в этом храме совершались строго по российским традициям и обычаям, в субботу служилась вечерня, в воскресные и праздничные дни – утреня и две Божественные литургии. В 1911 г. местной общиной было образовано братство святого князя Владимира. В этом храме настоятелем с 1910 г. служил протоиерей Сергий Веригин (1868-1938). Отец Сергий родился в семье русского дипломата в Любляне, выпускник МДА, священник с 1889 г., направлен для пастырского служения за границу, откуда написал императору Николаю II письмо с выражением своего сомнения каноничности Православной Церкви в России, в 1907 г. воссоединился с Вселенской Церковью. Отец Веригин был советником комиссии «Pro Russia” с 1927 г. и Восточной Конгрегации с 1935 г. Проживал в Греческой коллегии в Риме, где и умер, там же его и отпевали.
С этим храмом связаны некоторые события истории движения россиян в сторону единства с Вселенской Церковью, так 02.02.1930 г. в русской католической церкви св. Лаврентия в Риме состоялось присоединение настоятеля русского православного студенческого прихода в Лувене священника Георгия Цебрикова[11].
С 1931 г. при епископе Петре Бучисе, который был Апостольским Визитатором для русских католиков в диаспоре, службы в храме стали совершаться ежедневно. «…Русской была эта церковь в первые времена своей жизни, такой она и умерла… русский челн плывущий за путеводной ладьей Петровой, был выброшен на рифы «латиностремительной» Сциллы или был затянут в пучину «византоворотной» Харибды», - писал в 1932 г. журнал иезуитов восточного обряда в Вильно: «Теперь дело за церковью св. Антония Пустынника (Первосвященник и Вселенский Архиерей влагает в нее и свое доверие, и свою надежду, а главное, свою трогательную любовь к России)»[12].
Однако храм был закрыт и снесен в связи с городскими работами по реконструкции. На смену этому храму в Риме появился другой русский храм.
14.9.1922. Святейший отец Пий XI в письме к генералу ордена иезуитов Владимиру Ледоховскому поручал ведение Восточного института отцам иезуитам[13]. По соседству с институтом разместился коллегиум «Руссикум». В информации о создании русской семинарии в Риме, читаем: «Цель семинарии – создать кадры новых священников, способных поддержать мучеников, борющихся в России за веру, и готовых на апостольскую работу на нашей родине… в то время, как святой отец размышлял о создании семинарии, в его распоряжение была предоставлена одним жертвователем сумма денег на осуществление этого плана, причем эта сумма была пожертвована во имя святой Терезы младенца Иисуса, недавно объявленной Папой покровительницей Миссий. 11 февраля 1928 г. совершена была закладка семинарии.., а уже через год прибыли первые семинаристы. Согласно Положению в семинарию принимаются молодые люди русской национальности и греко-русского обряда, желающие посвятить себя работе среди своих соотечественников…»[14].
Здание Руссикума примыкает к храму посвященному святому Антонию пустыннику египетскому. На долгие годы церковь стала известной, как русский католический храм византийского обряда. Таковым этот храм остается и в наши дни.
Освящение церкви состоялось 20.10.1932 г.[15] Само здание храма святого Антония более 60 лет находилось в мирском употреблении[16].
В комментарий на папское «Motu proprio» от 28.10.1932. говорится: «Этот документ содержит в себе две основные мысли: 1) Глубокое уважение Святейшего Отца к византийско-славянскому обряду и решительная воля обеспечить ему неприкосновенность»[17].
В папском документе Пия XI от 31.10.1932 г. сказано: «В этом храме, в каждую пятницу, но наиболее торжественным образом в первую пятницу каждого месяца должен служится особый акафист, согласно древнему славянскому уставу... и который именуется акафистом «Иисусу Сладчайшему. Все это мы установляем и предписываем от каких-либо противоположных установлений»[18]. Далее святейший отец продолжал: «...всегда будем видеть в храме святого Антония и в находящейся при нем Русской Папской Коллегии, очаг тех наших упований, для исполнения которых мы живем и ради достижения которых мы готовы отдать нашу жизнь»[19].
Эмигрантский художник, выпускник Императорской Академии художеств, ученик П. Репина Григорий Павлович Мальцев (1880-1952) был привлечен к оформлению храма в соответствии с традицией[20]. Венское издание русских эмигрантов писало о церкви св. Антония «…с иконостасом художественной работы известного русского художника Мальцева»[21]. Один из соотечественников так характеризовал мастера: «Мальцев получил премию Художественной Академии учиться за границей - в Италии, где его застала Первая мировая война. Работа художника старательная, неторопливая, привлекательная»[22]. В результате знакомства с Н. Боком русский художник открыл для себя значение Вселенского единства и присоединился к Католической Церкви, кисти Г. Мальцева принадлежит также портрета священноисповедника о. Леонида Федорова, а также по его эскизам пошит первый комплект священнических облачений.
Следует сказать, что с Руссикумом были связаны многие деятели искусства из среду российских эмигрантов, проживавшие в Италии. Среди них чета Браиловских, Альберт Александрович Бенуа (1888-1960) с супругой Маргаритой Александровной Бенуа (урожденная Новинская) (1891-1974), кстати, последние работали над убранством русского храма в Бари[23].
Об атмосфере довоенного времени свидетельствует отец Георгий Брянчанинов: «Удивились мы, что старшее поколение наших отцов, поляки и литовцы, прекрасно говорили по-русски. Это были бывшие граждане Российской Империи. Мы оказались как бы снова среди своих. С нами они охотно разговаривали по-русски в любое время, хотя официальным и обязательным был итальянский. Должен заметить, что за все время пребывания в Риме я никогда не слышал горького упрека старой русской власти...»[24].
Бюллетень русского католического прихода в Вене в статье «Русская Духовная Академия» писал о учащихся Руссикума – всего 23 студента, из них 7 русских, 6 словаков, 3 голландца, 2 француза, 2 поляка, 1 австриец, 1 итальянец и 1 немец. «…Кончившие академию, направляются, положительно, во все концы света, как апостолы первых времен христианства, откуда по дальности расстояния они рискуют никогда уже не возвратиться в Европу, оставляя здесь своих родных и близких, может быть навсегда. Так в минувшем году два новорукоположенных иерея были отправлены в Харбин, куда также незадолго до того уехал первый ректор Академии отец протоиерей Яворка, один - в Лос-Анджелес, один – в Нью-Йорк. Других, кончающих курс в этом и последующих годах ждет, может быть, далекое путешествие и тяжелая работа…»[25].
Студентами Руссикума издавались «Заметки», которые являются неоценимым источником по истории русского католического движения. Это издание, ждет своего исследователя, находясь пока на библиотечных полках. Можно упомянуть лишь о некоторых сведениях, почерпнутых из эпизодических номеров. Так, иподиакон Федор Ромжа[26], будущий епископ мученик в Закарпатье, в 1935 г. писал заметку о летнем отдыхе студентов[27]. Михаил Недоточин сообщал о впечатлениях в среде эмигрантов духоборов и о «русском» Лос-Анджелесе[28]. Благодаря одной из публикаций в «Заметка» узнаем, в Руссикуме служили панихиду по всем русским умершим за годы большевистской революции. После богослужения одна дама написала письмо отцу ректору: «мучительно ясно все они были передо мною дорогие, близкие и в то же время далекие. И яснее отец Леонид Федоров, которого я имела счастье лично знать: его живые блестящие глаза, пламенная речь и слегка заикающаяся манера говорить…»[29].
Из сообщений русскоязычной зарубежной церковной прессы узнаем: в рамках «Недели Восточный Церквей», в 1938 г. во Флоренции служил архиерейскую литургию владыка Александр Евреинов с духовенством Руссикума, затем был дан концерт... «под общим управлением долголетнего и заслуженного профессора церковного пения в Руссикуме А.Ф. Буткевича»[30]. Позже, были даже выпущены пластинки.
Один итальянец, житель города Рима, по профессии кондитер, побывав в русской церкви святого Антония на богослужении, был так тронут пением хора, что принес в подарок певчим целую груду пирожных[31].
При
приходе храма пр. Антония было создано 13.02.1936 г. Братство святителя Николая
в Риме. Подобная инициатива уже ранее была в различных приходах. Имя святого
Николая особенно дорого русским людям. «Устав братства сам по себе не сложен.
Члены его обязуются призывать каждодневно имя святого в своих молитвах и
побуждать себя к жизни, достойной верующего христианина. Братства, как это
делается, например в Риме, устраивают с этой целью время от времени собрания и
лекции, совершают торжественные богослужения и стараются в среде своих членов
созидать и поддерживать дух постоянной христианской ревности, взаимной духовной
самопомощи и братской любви», читаем в статье посвященной Братству[32].
В Руссикуме преподавал поэт Вячеслав Иванов, тут бывали с лекциями и выступлениями Д. Мережковский, О. Оболенский, З. Гиппиус, гр. Т. Толстая[33], А. Волконский.
О 25-летии существования Руссикума писало издание «Россия и Вселенская Церковь»[34]. Об организованном протоиереем Георгием Рошко 50-летнем юбилее Руссикума, узнаем из проповеди епископа Мирослава Марусина[35].
Просматривая списки духовенства Тираспольской епархии за последнее предреволюционное десятилетие, с некоторым изумлением обнаруживаешь в ряду немецких и польских имен священника с русской фамилией. Известно о существовании в те годы общин русских католиков в Петрограде и Москве. Однако это были общины восточного обряда, а их пастыри — восточные католические священники принадлежали к духовенству Могилевской архиепархии. Русское католическое духовенство латинского обряда существовало за границей, а состав его можно было пересчитать по пальцам одной руки. Присутствие русского католического священника латинского обряда в дореволюционном штате Тираспольской епархии представляется фактом уникальным. Это исключительное событие, безусловно, заслуживает особого внимания и обращает нас к разговору об интереснейшей судьбе этого человека.
Александр Сипягин родился 17 августа 1875 г. в городе Тифлисе, в дворянской семье[36]. Отец будущего протоиерея Сергей Сипягин был видным военным, имен звание генерала, служил в штабе и был Георгиевским кавалером. Мать Александра Сипягина по происхождению была полькой и в девичестве носила фамилию Гурская.
Военная служба на благо Отечества в роду Сипягиных была почетной. Александр Сипягин приходился племянником известному министру внутренних дел императорского правительства Дмитрию Сергеевичу Сипягину (1853-1902), убитому террористом Степаном Балмашевым в 1902 г.[37] Род Сипягиных восходит к XVI веку, внесен в родословные книги Костромской, Московской, Рязанской, Владимирской, Воронежской, Тамбовской и Тверской губерний[38]. Среди героев войны 1812г., имена которых выбиты на мраморных плитах, украшавших стены Храма Христа Спасителя в Москве, встречаем генерал-майора Сипягина, воевавшего под командованием главнокомандующего войсками графа Барклая де`Толли, отличившегося 18 марта 1814 г. при взятии Парижа и награжденного орденом Св. Георгия 3-й степени[39]. Среди героев Отечественной войны 1812 г. есть поручик Александр Андреевич Сипягин[40]. Известный современник А.С. Пушкина генерал Николай Мартемьянович Сипягин (1785-1828) был военным губернатором в Тифлисе[41].
В Тифлисе Александр получил классическое среднее образование и в совершенстве овладел древними и современными европейскими языками — французским и немецким. Вместе с тем, его в первую очередь интересовали естественные науки, и в 1891 г. он опубликовал исследование по растительному миру Кавказа. В 1894 году с целью дальнейшего углубления своих естественнонаучных познаний Александр Сипягин поступает в Харьковский университет, а через некоторое время мы видим его уже среди студентов Венского университета. Своей специальностью он выбирает геологию ледников. По возвращении в Россию в 1901 г. он принимает участие в экспедиции на Казбек и в том же году начинает преподавать в севастопольской гимназии. Его научный авторитет растет и вскоре он становится приват-доцентом Харьковского университета.
С 1901 по 1905 гг. А. Сипягин преподавал географию в Севастополе.
Однако честолюбивого молодого человека волнует не только научная карьера — в возрасте тридцати лет он входит в активную политическую жизнь. В 1906 г. от партии «кадетов» он избирается депутатом первой Государственной Думы[42]. В качестве парламентария он пробовал свои силы на поприще государственного строительства будущей России, работал в различных Комиссиях Государственной Думы.
Но вскоре наступает трагическая развязка: внезапная смерть жены перечеркивает все его прежние планы и обращает его жизненный путь в иное русло — на поприще церковного служения. Пережив жестокий душевный кризис, молодой ученый и политик становится католиком и принимает решение стать священником. О причинах его обращения к Католической Церкви мы можем лишь предполагать. Возможно, что свою роль сыграло религиозное влияние матери-польки, но также не исключено, что определенный импульс в его мировоззренческих переменах породили встречи с епископом бароном Эдуардом фон Роппом, также депутатом первой Думы, а до того, в 1902-1903 годах, бывшим архипастырем Тираспольской епархии. Епископ Эдуард фон Ропп, будущий митрополит Могилевский, был человеком ярко выраженного общественно-политического темперамента. В 1906 году, будучи Виленским епископом, он организовал Конституционную католическую партию, требовавшую пересмотра репрессивного российского законодательства, касавшегося положения Католической Церкви. Его активное участие в работы Думы, организация католической партии и сопротивление русификаторской политике властей в западных губерниях были достаточными “преступлениями” в глазах императорского правительства для того, чтобы отправить мятежного католического епископа в ссылку, из которой его вызволило только Временное правительство. Уже вернувшись в Петроград и став главой всех католиков в России, митрополит фон Ропп стал в 1917 году основоположником Христианско-демократической партии. Однако после большевистского переворота свободное развитие католической христианской демократии стало немыслимо, сам же митрополит фон Ропп в апреле 1919 года был арестован, а в ноябре выслан из советской России. Не исключено, что думские встречи с фон Роппом, человеком действенных убеждений и оппонентом социалистических воззрений, к которым тогда, очевидно, тяготел Александр Сипягин, могли сыграть свою роль в будущем драматическом переломе судьбы молодого ученого и политика.
Так или иначе, Александр Сипягин сначала отправляется в Инсбрук, где изучает богословие, а затем в Рим. В 1909 году он возвращается в Россию и принимает рукоположение в священный сан. Около девяти лет о. Александр Сипягин преподавал в римско-католической семинарии Саратова. В “Каталоге духовенства и церквей Тираспольской Римско-католической епархии на 1917 год” мы находим его имя среди преподавателей семинарии, однако согласно этому документу он занимал довольно скромный пост — преподавателя русского языка в 1-4 классах приготовительного училища при семинарии. В то же время существуют сведения, что ему также было доверено преподавание богословских дисциплин воспитанникам Тираспольской духовной семинарии. Надо сказать, что “саратовский” период в жизни о. А. Сипягина менее всего освещен, и мы надеемся, что современные исследования по истории Тираспольской епархии смогут восстановить этот пробел в его биографии. Можно с уверенностью утверждать одно — за годы своей педагогической деятельности в Саратовской семинарии он набрал весьма солидный педагогический опыт, который впоследствии ему чрезвычайно пригодился на жизненном пути.
Первая мировая война прерывает педагогическую деятельность о. А. Сипягина, он оставляет Саратов и поселяется на протяжении двух лет в Керчи. Там он становится свидетелем тревожных событий военного времени и революции. В самом начале Гражданской войны его отправляют в Константинополь (Стамбул), где он устанавливает контакты с Международным Красным Крестом и занимается судьбой русских военнопленных. Вскоре он принимает решение остаться в Константинополе, ставшем к тому времени крупнейшим перевалочным пунктом на пути исхода беженцев из России. После эвакуации из Крыма войск генерала Врангеля[43] в турецкой столице, находившейся тогда под протекторатом войск союзников, скопилось к 1921 году около 150 000 русских беженцев.
В 1922 г. в качестве второго выпуска из серии книг «Вера и Церковь» появляется работа А. Сипягина под названием «У скалы Петровой». В этом произведении священник пишет о смысле истории, о происходящих событиях. Трезвым обличением происходящего звучат его слова: «Обреченные пожирают себе подобных, чтобы быть пожранными такими же людьми завтра»[44].
Не случайно в выходных данных издания опубликовавшего эту статью обозначено: «Царьград». Это русское историческое название города, основанного Великим Константином, города давшего миру модель развития церковно-государственных отношений. Города-символа, известного в мировой истории, как «Второй Рим» и места притяжения чаяний наших предков, наследников Ортодоксии, носителей идеи наследования Москвой идеи Рима-третьего. Теперь заветное место стало доступным тысячам россиян, только это уже не Константинополь, - это турецкий Стамбул. Давно разорены святыни и только в мечтах и церковных легендах живет утешительное, нежное, мечтательное отношение с Византии – образцу земного царства; изгнан православный греческий народ со своих исконных земель и на смену ему история выплеснула русских беженцев, новых носителей мессианского сеяния своей православной идеи. Об этом читаем в брошюре о. Александра Сипягина.
Место России и Русской Церкви во Вселенской истории определяют новые силы. «Вихрь революций снес и разметал по четырем ветрам ее царственную кровлю, а червь сомнения в своих искательствах источил насквозь вдоль и поперек ее столпы. – Но теперь она, по крайней мере, свободна в выборе плана для перестройки. Тройной замок формулы: «Православие, Самодержавие и Народность», - не составляет больше заколдованного кольца, элементы которого в отдельности очень почтенные, сплетались в довольно таки дисгармоничный венец на голове Невесты Христовой»[45].
В Стамбуле в серии «Вера и Церковь» о. Александр также издал два выпуска «Очерков миссий Вселенской Церкви»[46], - это своеобразный апологетический сборник.
Но не столько как проповедник выступает Сипягин во время своего пребывания в Константинополе. В это время он активно трудится над решением социальных проблем русской общины. Он один из основных организаторов помощи обездоленным. Наименее социально защищенной группой среди русских беженцев были дети. Не случайно баронесса Ольга Врангель[47] обратила на них свое внимание. Она создала интернат для сирот в районе Буюк Дере на деньги Британского благотворительного общества.
На чужбине перед массой русских беженцев вставали самые различные проблемы, и одной таких чрезвычайно острых проблем была дальнейшая судьба обездоленных русских детей, вынужденных вместе со своими родителями оставить свое отечество. На бедственное положение русских детей-беженцев обратили внимание два иезуита, ожидавшие тогда в Константинополе возможности отправиться с миссионерскими целями в Грузию — о. Луи Бэлль и о. Станислав Тышкевич. Осознав через некоторое время, что бурные политические события окончательно закрыли для них въезд в Грузию, они основали в 1921 г. “Комитет для образования русских детей”. Следующим шагом этого Комитета было создание пансиона «для мальчиков от 7 до 16 лет, нуждающихся по семейным условиям в получении среднего образования». Комитет намеревался не только открыть христианское благотворительное заведение, но и постараться по мере своих скромных сил послужить таким великим делам, как восстановление России, процветание Франции и объединение Церквей. Так было положено основание знаменитому интернату Святого Георгия, который начав свой путь с Константинополя, сопровождал русских беженцев на их дальнейшем пути в Европу. В 1923 г. Интернат был переведен в Бельгию, в город Намюр, где и оставался вплоть до начала Второй мировой войны. В 1940 году “Святой Георгий” был эвакуирован в Париж, а с 1946 года он, наконец, обосновался в парижском пригороде Медон.
В Константинополе отцы-иезуиты пригласили о. Александра Сипягина, прежде всего как русского католического священника с богатым педагогическим опытом, возглавить пансион для русских мальчиков. В 1921 г. был создан интернат для русских детей сирот, отец Александр стал его первым директором, на этом посту он трудился до 1923 г.[48] В повременной периодике читаем: «…одним из оплотов этого колледжа был отец протоиерей Александр Сипягин. Он был первым его директором… положил основание этого доброго и действительно святого дела»[49].
К этому периоду времени относятся воспоминания о. Глеба Верховского, прибывшего в Константинополь для работы с русскими беженцами по приглашению Конгрегации Восточных Церквей в 1922г. Помимо прочего о. Глеб упоминает в своих записях и работу о. Сипягина. Он пишет о том, что представлял собой русский пансион св. Георгия, это было «общежитие для мальчиков без различия исповеданий, учившихся в большом колледже св. Венедикта, принадлежавшем французам – лазаристам. В Качестве директора и руководителя этого пансионата состоял русский священник латинского обряда Александр Сипягин, воспитателем и помощником его полковник – Александр Николаевич Немерцалов – православный и вторым воспитателем, громко называвший себя «доктором» студент 3-го курса Московского Медицинского Факультета, Борис Корнилов»[50].
В 1923 г. интернат перевезли из Турции во Францию. Русских детей разместили в городе Намюр, где под руководством о. Александра, при помощи отцов иезуитов был основан интернат св. Георгия[51]. Отец Александр Сипягин продолжал самоотверженно руководить Интернатом Святого Георгия. В 1924 г., в ответ на пожелание папы Пия XI, для “плодотворного апостольства среди детей и их семей, и для блага всей России”, часовня в Интернате была переоборудована для служения в византийско-славянском обряде, и, соответственно, в восточном обряде стал служить и директор “Святого Георгия”.
В 1924 году о. А. Сипягин получил титул монсеньера. Его педагогический талант проносил весьма ценные плоды и немало способствовал тому, что оказавшиеся на чужбине русские мальчики сумели пережить чувство утраты и растерянности и были готовы искать новые пути в жизни. Если директор открывал в ком-либо из учеников особые способности, он заставлял таких мальчиков проходить специальные ускоренные курсы, чтобы затем перевести их прямо в следующий класс. Он хотел, чтобы в дальнейшем они оказались способны продолжить учебу в университете. Если молодые люди оказывались неспособны к университетскому образованию, но заслуживали похвальных отзывов и имели к этому расположение, для них всегда оставалась открытой возможность учиться в одном из технических или профессиональных институтов. Напротив, если кто-то из учеников не проявлял вообще никакого прилежания в учебе, он должен был вернуться к родителям.
“Одно из самых характерных черт его деятельности был его педагогический дар, — пишет об о. А. Сипягине знавший его лично о. Алексий Стричек. — Будучи полиглотом, он умел передать нюансы русского языка и русской истории интернациональной аудитории. Будучи актером, он умел вдохнуть жизнь в самые абстрактные предметы, и даже грамматика его стараниями стала увлекательной для учеников. Его большой опыт и его чувство юмора делали его подлинным вдохновителем жизни той общины, в которой он жил.
Но самой привлекательной чертой характера этого сердечного человека была его простота. Что касается его духовной жизни, то, быть может, она выражалась особым образом в то время, когда он с волнением и благоговением совершал литургию”.[52]
Однако вскоре в его административной и педагогической деятельности наступила полоса неудач, порожденных разногласиями с другими руководителями Интерната. Разные взгляды на особенности педагогического процесса, административные просчеты со стороны о. А. Сипягина все более обостряли взаимное непонимание. В марте 1929 года он был смещен с поста директора. Решение о своем отстранении Сипягин воспринял очень болезненно — как знак неодобрения его деятельности.
В 1929 г. отец Александр, по решению церковных властей, переводится в Рим в семинарию «Руссикум», он назначается членом комиссии по кодификации восточного церковного права и преподавателем Папского Восточного института, одновременно он трудится в монастыре Гроттаферрата, на издательском поприще. Сипягин активно включается в журналистскую деятельность и в полной мере проявляет другой свой талант — блестящего публициста и защитника католической веры в глазах своих православных соотечественников.
Помимо журналистской деятельности в 30-е годы о. А. Сипягин выступает с многочисленными лекциями о положении в России и по вопросу о воссоединении Церквей. По завершении своей деятельности в комиссии по восточному каноническому праву, он посвящает себя служению в василианском греко-католическом монастыре Гроттаферрата под Римом. В существовавшей в те годы при этом монастыре семинарии русский католический священник читает курсы лекций по самым различным дисциплинам — по истории и географии, по математике и физике, по химии и иностранным языкам. В то же время он являлся преподавателем русского языка в Папском Восточном институте и Папской семинарии “Руссикум”.
Отец Александр много путешествует в это время, читает лекции, встречается с людьми, делится своим духовным опытом, воодушевляет и поддерживает соотечественников[53]. Многие события русской церковной жизни проходят при его участии. Одно из эмигрантских изданий называет его «Неутомимым отцом протоиереем Сипягиным», и далее он характеризуется «подвизающимся уже в продолжение многих лет на всех возможных поприщах во всех возможных отраслях русского католического движения...»[54].
В 1930 г. Сипягин переезжает в Польшу. Здесь проживал изгнанный коммунистами из России митрополит Эдуард фон Ропп[55], который основал в 1923г. Миссионерский институт в Люблине. Для преподавания в этом институте на профессорские должности были приглашены два русских католических священника о. Александр Сипягин и о. Александр Крыжановский, - узнаем из прессы тех лет[56]. Сипягин преподавал в Люблине восточную литургику[57].
Помимо непосредственных своих профессорских обязанностей, отец Александр всего себя посвящал Церкви, и только Церкви. Он был активным участником того, движения которое сейчас называется экуменизмом. К сожалению, в современной России из-за того, что назначенные Советской властью быть профессиональными экуменистами нечестные церковные функционеры извратили это понятие, само это слово стало в церковных кругах синонимом брани.
Русский священник Сипягин искренно хотел помочь людям другой культуры, носителям западноевропейских ценностей открыть для себя Восток, православие, Россию. Из того небольшого материала, который удалось обнаружить среди редких сообщений зарубежной эмигрантской католической периодической печати, можно восстановить некоторые моменты из жизни отца протоиерея Сипягина.
Осенью 1931 г. 14 русский католических иереев под руководством епископа Петра Бучиса совершили ежегодное говение в бенедиктинском аббатстве Солем во Франции. Отец Александр был среди этого духовенства. Читаем его теплый отзыв об этих благодатных днях совместно проведенных русским епископом и священниками среди бенедиктинских монахов: «… действительный душевный мир в течение 5 дней и вкушали русские католические священники, совершая в Солеме свое говение 1931г., и за что они сердечно признательны и аббату, и посещавшим русское богослужение монахам, и всей вообще иноческой братии, оказавшей им столько гостеприимства»[58].
В 1932 г. во время, проходившей в Риме, в Папском Восточном институте выставки картин художника Л.М. Браиловского прот. Сипягин прочитал цикл лекций на тему русского религиозного искусства[59]. Встречаем упоминание о том, что отец Александр удостоен звания монсиньора и является профессором Восточного института[60].
В 1933 г. отец Александр принимал участие в паломничестве католических журналистов[61]. В октябре этого же года фамилия протоиерея Сипягина упоминается среди участников, проходившего в Риме совещания русского католического духовенства[62], всего 13 священников и епископы Николай Чарнецкий и Болеслав Слосканс.
Из сообщений за 1935г. узнаем о том, что протоиерей Сипягин произносил проповедь на праздник Свв. Кирилла и Мефодия в Риме.[63] «По случаю 1050-летия со смерти св. Мефодия в Риме в церкви св. Климента, где погребен его брат св. Кирилл, была отслужена литургия по Восточному обряду. Это было «славянское торжество». Присутствовали «поляки, украинцы, русские, чехи, хорваты»… Проповедовал по-итальянски А. Сипягин, который изобразил «значение святых славянских апостолов для католической церкви и славянских народов»[64], - читаем в одном из источников.
В этом же году протоиерей Сипягин ездил на Сицилию, где читал лекции о России и ее страданиях, принимал участие в богослужениях с, проживавшими там греками[65].
Осенью 1936 г. он посетил г. Бари, где проводилась неделя молитв и публичных чтений о христианском Востоке[66]. Перед древней византийской иконой Одигитрии и в крипте, где покоятся мощи святителя Николая были совершены богослужения по восточному обряду, затем состоялись собрания с докладами и обсуждениями. Читаем в сообщении: «О культе св. Николая говорил русский католический прелат Сипягин»[67].
Из хроники за 1938 г. узнаем об участии отца Александра в «Неделе Восточных Церквей» во Флоренции, где он прочитал лекцию «Иконографические образы Богоматери в Византийской и Русской Церкви»[68].
В качестве церковного публициста о. А. Сипягин заявил о себе еще в России на страницах русского католического журнала “Вера и жизнь” (СПб, 1908-1912). В Константинополе в рамках просветительской деятельности русских католиков о. Александр опубликовал апологетическую работу “У скалы Петровой” (1922), а затем и два выпуска брошюр, посвященных католическим миссиям (1923). Даже православные оппоненты католической миссии среди русских эмигрантов признавали: “Очень отрадное … впечатление оставляет благородством своего тона недавно вышедшая брошюра св. А. Сипягина “У скалы Петровой”.[69] В конце 20-х и в 30-е годы он публикует множество статей на страницах различных русских католических журналов — “К соединению” (Вильно, 1932-1936), “Вера и Родина” (Лион, 1925-1926), “Благовест” (Париж, 1930-1934), “Китеж” (Варшава, 1927-1931).
В течение всей своей жизни отец протоиерей много писал на различные богословские, церковно-исторические и общественные темы. Сфера его интересов это Восточное церковное наследие[70], Россия и Вселенское христианство[71], немало своих статей Сипягин посвятил различным деятелям Церкви, имевшим отношение к теме церковного единства. Это кардиналы Синчеро[72] и Тиссеран[73], греческих епископ Исайя Пападопулос[74], епископ бенедиктинец из Франции Ж. Ван Калоен, который в Ницце помогал русским беженцам[75]. В 1935г. Сипягин перевел и опубликовал статью о Лу-Ценг-Цянг (Лу-Рсентг-Тсианг) бывшем Премьер Министре Китая[76], ставшем бенедиктинским монахом-священником[77]. Перу талантливого нашего соотечественника принадлежат работы о россиянах, нашедших себя в католичестве, это статьи о князе Гагарине[78], о Наталье Григорьевне Нарышкиной[79], о миссионерке в Африке графине М.Т. Ледоховской[80], о талантливом художнике Л.М. Браиловском[81].
В статье посвященной обер-прокурору Святейшего Синода Российской Церкви В.К. Саблеру[82], рассказывается о зарождении контактов между россиянами и итальянцами в сфере социальной церковной работы в дореволюционный период[83].
Однако о. А. Сипягин был не только талантливым публицистом, но также исследователем и систематизатором католических изданий на русском языке. Свидетельством тому является изданный им в 1935 году в Харбине “Каталог католической литературы на русском языке”[84]. Этот каталог является исключительно ценным и по сути уникальным справочным пособием в этой области и по сей день.
Книги, печатное слово, литературный труд занимали центральное место в жизни протоиерея Сипягина. Благодаря его инициативе и вниманию началось формирование библиотеки Руссикума. Сам он пожертвовал для этого до 200 книг[85].
Как ученый богослов протоиерей Сипягин был привлечен к работе по составлению Кодекса Восточного канонического права в качестве советника. Он представлял группу русских специалистов. Этой работой отец Александр занимался до самой своей кончины, наступившей в 1941г.[86]
Священника Сипягина отличало трогательное чувство братского единения со своими соотечественниками. Он не только духовно, но и реально стремился делиться той благодатью, тем богатством от общения со святынями и реликвиями, с которыми имел возможность соприкасаться. Из сообщения сделанного русским католическим приходом в Вене узнаем: «При посредстве отца протоиерея Сипягина нами получено из Рима благовонное «миро» чудесным образом истекающее из гроба святителя и чудотворца Мирликийского Николая в Бари. Драгоценная жидкость хранится в нашей церкви и, в меру необходимости, может выдаваться, в количестве нескольких капель, нашим прихожанам для блага душевного и телесного уврачевания»[87].
Следует так же отметить, что среди многочисленных друзей о. Александра было не мало замечательных личностей, в том числе епископ мученик Федор Ромжа. С этим святителем, пострадавшим в СССР от коммунистов прот. Сипягин состоял в переписке[88].
Скончался отец протоиерей Александр Сипягин в Риме 16.01.1941г., его могила находилась на католическом кладбище Кампо-Верано в крипте Греческой Коллегии, рядом с могилами двух других известных русских католических священников — о.о. Александра Волконского и Александра Веригина. Однако в 1943 году во время бомбежки могила была разрушена, а его прах — уничтожен.
Таков был жизненный путь о. Александра Сипягина, начатый им когда-то в Саратове единственным в России русским католическим священником латинского обряда.
Библиография трудов прот. А. Сипягина, помещенная в качестве приложения к настоящей статье, не является исчерпывающей. Тема богословского, церковно-исторического и библиографического наследия оставленного отцом Александром, безусловно, нуждается в дополнительном, более серьезном изучении.
« Люби
быть забытым, презираемым, отброшенным в сторону как изношенная туфля… Без
исключительной явной нужды никому не напоминай о себе »[89],
- из духовного завещания о. С. Тышкевича.
Родился
28.12.1887 в фамильном имении близ Полтавы в графской семье, один из его
предков стал католиком под влиянием священномученика Иосафата Кунцевича.
Станислав поступил послушником к иезуитам, готовился стать миссионером в Конго,
на его формирование оказал влияние о. Пирлинг. В 1914 г. Тышкевич проводил
каникулы в Галиции, которая тогда входила в состав Австо-венгерской империи,
начало первой мировой войны помешало вернуться в Бельгию, где он учился и таким
образом студент оказался в Вене, откуда для продолжения образования поехал в
Инсбрук. В своей автобиографии он пишет: «…во многих военных госпиталях
Инсбрука находились русские солдаты, больные или раненные, и не было никого
кроме меня, кто мог бы им помочь или их понять. Отец Ректор предложил мне тогда
отложить экзамен по догматике и посвятить себя заботам о русских пленных. Само
собой разумеется, я согласился. Отец Ректор велел мне пройти курс по медицине
(у знаменитого профессора Геберера), с экзаменом, чтобы заняться моей
апостольской работой среди русских пленных, я должен был помогать врачам и
фельдшерам ; таким образом у меня было больше свободы действий. Я был
рукоположен во священники 28.4.1915 (в Бриксене). Теперь я мог причачать Святыми
Таинствами больных и раненных солдат. Это была огромная работа. Три года без
передышки и день и ночь надо было напутствовать умирающих в госпиталях очень
отдаленных один от другого. Приблизительно 3 000 солдат русских и других умерли
на моих руках. Военные власти чинили мне, иногда, большие затруднения ;
раз я даже подвергся риску быть расстрелянным за то, что, по незнанию,
содействовал тайной переписке между пленными.
Кроме
того я помогал семьям, восстанавливая адреса австрийских пленных в
России ; догадываясь о них по почтовым печатям на письмах, которые они
присылали своим родным, я писал эти адреса по-русски на ответах их матерей и
жен. Поэтому ко мне обращались из разных частей Австрии и даже Германии.
Для меня
было большой радостью успокаивать бедных матерей. Но это тоже была очень
большая работа, от 2 до 4 часов в день. К концу войны от этого переутомления я
расстроил свое здоровье на всю жизнь»[90].
В 1919
г. к концу занятий на 3-м курсе в Вене, продолжает о. Станислав в своей
автобиографии : « …я получил письмо от генерала Ледоховского,
(главного настоятеля нашего ордена), поручившего мне с двумя другими
священниками основать католическую миссию на Кавказе. Когда все было готово, мы
отправились из Австрии в Тифлис, в декабре 1920 г. Но в Константинополе нам
сообщили роковую весть : Кавказ только что заняли большевики, попасть туда
невозможно.
« Это
провиденциально », сказал нам глава Константинопольской Миссии ; вот
уже несколько недель, как здесь находятся 150 000 беженцев из армии
Врангеля ; все они русские ; оставайтесь здесь и работайте среди
них »[91]. Отец
Тышкевич с французом о. Бай были приписаны к Лионской провинции, от которой
зависел Константинополь. Священники старались облегчить отправку русских
беженцев в разные страны. В это время о. Станислав приступил к чтению публичных
лекций по-русски о принципах католической эклезиологии. В воспоминаниях он
пишет : « Господь благословил это начинание. У большинства из моих
слушателей рассеялись все предрассудки против католической церкви ; многие
из них стали ревностными и активными поборниками христианского единства, трое –
почувствовали призвание к священству. В Константинополе было тогда 15
православных епископов. У нас были с ними очень интересные встречи.
В 1923
г. почти все эти беженцы уехали из Константинополя, а меня отправили сначала в
Лион, а потом в 1924 г. в Париж »[92].
Позднее о. Станислав напишет в своем завещании такие слова :
« Работай во славу Божию среди людей, это хорошо. Но еще лучше – стремись
к тому, чтобы Сам Господь работал тобою среди них[93].
В Париже
Тышкевич общался с представителями русской эмиграции, с элитой русской
религиозной мысли в диаспоре отцами С. Булгаковым, Г. Флоренским, В.
Зеньковским, философом Н. Бердяевым. К стати сказать, супруга последнего Л.
Бердяева воссоединилась с Вселенской Церковью[94].
Во время
каникул священник, посвятивший себя русскому апостолату устраивал лагеря для
летнего отдыха для 12-15 русских студентов из Свято-Сергиевского института в
Париже. Одно лето у трапистов в Сет-Фон, « Куда нас пригласил знаменитый
отец Шатор. Это принесло хорошие плоды ; многие предрассудки
рассеялись »[95].
В другом месте читаем мысли о. Тышкевича посвященные теме единства: «Слово
всесторонней объективной правды о католичестве и православии, особенно об их
принципах, сказанное со смирением и любовью, никогда не потеряно. Оно может
вначале вызвать у православных недовольство или даже продолжительную
враждебность ; впоследствии, может быть через 30 или 40 лет, оно принесет
плоды приближения к истинной Церкви тех, кто сначала возмущался, или тех, кто
им близок »[96].
Далее он
вспоминал : « В 1931 г. генерал ордена вызвал меня в Рим, в
Русскикум, где я наставлял наших молодых священников восточного обряда. С
радостью и любовью вспоминаю двух своих учеников и больших друзей, ставших впоследствии
мучениками : Ромжа, молодого епископа в прикарпатской Руси, убитого
большевиками за, то он не хотел перейти в православие и Кельнера, убитого в
Галиции по той-же причине »[97].
По словам Тышкевича, священномученик преосвященный
Федор Ромжа, - герой полюбивший Россию и русскую духовность, человек «великой
духовной силы»[98].
Отец
Станислав состоял в переписке со многими известными деятелями русского
католического движения, среди них парижский настоятель пропресвитер Павел
Гречишкин[99]. С 1931 г. о. Станислав Тышкевич был
привлечен к преподаванию в Григорианском Университете и Папском Восточном
институте в Риме. Он собрал ценнейшую коллекцию книг по православию.
« Благодаря этой библиотеке я мог написать одну книгу по-латыни, три
по-французски, несколько больших и малых работ по-русски, а также большое
количество статей для разных католических журналов – французских, немецких,
итальянских, испанских, английских, русских, укранских »[100],
- пишет он.
Активная публицистическая деятельность о. Тышкевича началась еще во время его работы в Константинополе, он опубликовал ряд русских католических брошюр. Священник много писал, был издателем и редактором журнала « Вера и Родина» и сборника «Католический временник», выпустил несколько книг, одна из них по-русски «О Церкви» (« Церковь Богочеловека »). В Харбине вышли три книги о. Станислава : « Католический катехизис», 1935 г.; «Краткий католический катехизис», 1936 г. и «Что в православии приемлемо для католиков», 1937 г. Помимо того его статьи выходили в журнале « Цейтшрифт фюр католише Теологии ». В 1950 г. о. Станислав помогал издать книгу Феофана Затворника «Путь спасения» и толкования св. отцов на «Отче наш». Издательством Фортдамкого университета в Нью-Йорке выпушены его работы: «Советское безбожие и папство», в соавторстве с М.Н. Гавриловым «Святой Пий X». В последней работе в частности подчеркивается: «…отеческое отношение папы Пия X к русским католикам, преследуемым за их верность великому идеалу… Св. Отец желал, чтобы русские католики не только сохранили свой обряд в формуле «ни больше, ни меньше, ни иначе», но и вообще любили все, что находится святого в историческом Православии. Он отрицательно относился только ко всякому искажению христианства национальным эгоизмом»[101].
Горячо переживал и следил о. Станислав за ситуацией в религиозной жизни на родине, о послевоенных изменениях в православии советской эпохи, читаем в одной из его работ: «Из того, что в странах управляемых красным Кремлем местные православные церковные власти, хотя бы даже признанные всеми православными Церквами, провозгласили свою солидарность с большевизмом, вовсе не следует, что весь православный клир и все миряне в этих странах перешли в лагерь коммунизма»[102].
Несколько цитат из «Духовного завещания» о. Станислава Тышкевича: «Инакомыслящих люби не столько собственной любовью, сколько любовью Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и святых: вливай свою любовь в океан любви христовой. А чувственной любовью никого не люби.
Иисус Христос, Глава Церкви, таинственного Тела Своего, сообщает ей Свою благодать, и в единении со Своим таинственным Телом, при его участии, посылает воздействия благодати Главы, а потому и Тела, всем людям, даже находящимся вне видимого единения с Церковью. Поэтому мы можем каждый нашей молитвой, каждым добрым делом, каждым нашим актом единения с Главою и Телом, участвовать в невидимых воздействиях благодати в душах всех живущих за железным занавесом. Это апостольство всем доступно и всегда плодотворно. Сколько душ можно таким образом спасти, не зная даже об этом, без опасности впасть в самомнение!
А из твоих пасомых также вырабатывай иконы воплощенной Любви. Русские иконописцы писали свои иконы в усердной покаянной молитве; делай то же самое, создавая в себе и в других иконы Богочеловека.
Восточное благочестие не переносит болтливости, особенно если в ней чувствуется самохвальство. А молчальников православные уважают и любят.
Подлинное процветание православия возможно только в единении с Католической Церковью. Это единение следует смиренно вымолить, жертвенно выстрадать и сверхприродно вылюбить.
Для успешной унионистской работы нужны очаги благодатного духовного горения, послушания, смирения, любви. Христоподобия. Нужны своего рода скиты, тихие, убогие, немноголюдные, не имеющие ничего мирского, театрального, эмоционального, искусственного. Пусть они будут духовными маяками в темноте...»[103].
Умер Тышкевич 20.7.1962 в Риме, перед смертью он принял постриг в великую схиму с именем Евлампий.
Отец Алексей Шевелев родился 16.03.1896 в Одессе. По материнской линии он происходил из графского рода Галлеано из Генуи. Его дед Андрей Галлеано хотел, чтобы внук стал католиком, но по законам того времени это было невозможно, и мальчик был крещен в православии. В 1914 г. Алексей окончил Одесский Кадетский корпус, в 1915 г. он был направлен на фронт, где получил ранение и контузию. С детства чувствуя призвание к священству, в 1920 г. он поступил в Одесскую духовную семинарию, которая через год была закрыта. Алексей продолжал учиться самостоятельно, и в 1921 г. в городе Елизаветграде был рукоположен во священника. В 1931 г. его арестовали. Выйдя на свободу в 1937 г., он поначалу работал экскурсоводом в Керчи. Закончив Ленинградский заочный историко-археологический институт, стал сотрудником Керченского музея. Во время войны он с семьей оказался в Германии, где какое-то время работал на американском военном складе. В Мюнхене вошел в контакт с Русским католическим центром и в 1948 г. вместе с женой перешел в католичество. В 1949 г. о. Алексей приехал в Рим и с этого времени в течение 20 лет вел передачи радио Ватикана на русском языке. В тот период, когда радио глушили, о. Алексей читал текст, очень внятно и отчетливо выговаривая каждое слово. Эту привычку он сохранил до конца своих дней. В 1969 г. он вышел на пенсию, но до 1973 г. продолжал вести на радио религиозную программу. О. Алексей скончался 5 июля 1974 г. в своей квартире в Руссикуме[104].
Папа Пий XII выступал с протестами против репатриации после второй мировой войны[105]. Святой Престол внимательно относился к деятельности международных организаций. «Однако следует отметить, что этот интерес объясняется не политическими соображениями, но долгом человеколюбия…», - пишет исследователь, - «Так можно напомнить об участии Святого Престола в помощи беженцам и мигрантам. В послевоенные годы Администрация Помощи и Восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА, United Nations Relief and Rehabilitation Administration), учрежденная 9 ноября 1943 г., обратилась к Международной Организации Беженцев (ИРО, Internatinal Refugees Organisation), созданной 15 декабря 1946 г., с просьбой помочь семьям беженцев и мигрантов Второй мировой войны.
Хорошо понимая, что Служба Миграции при Святом Престоле может оказать помощь в этом деле, ИРО обратилось в Государственный Секретариат Ватикана с просьбой рассмотреть несколько сотен тысяч подобных случаев. В то время Святой Престол занимался также делами беженцев в Латинскую Америку: в 1947 г. туда была направлена делегация из Рима, чтобы просить латиноамериканские Церкви о поддержке и сотрудничестве с ИРО. В том же году посланник Службы миграций при Святом Престоле был аккредитован в Женеве»[106].
Помимо крупномасштабной помощи, которую оказывал Ватикан беженцам в сотрудничестве с международными организациями после окончания второй мировой войны, в самой Италии в непосредственной близости с Апостольской столицей также была нужда во внимательном отношении к русским эмигрантам.
Ссылаясь на достигнутые в Ялте соглашения относительно насильственной выдачи пленных в страну происхождения, независимо от их желания, сталинская дипломатия в послевоенной Европе претендовала на господство над судьбой всех российских эмигрантов, подчас насильственно перемещались в СССР даже представители первой послереволюционной волны.
«В некоторых случаях, в частности, в американской «зоне», такие принудительные выдачи произошли. В печати были сообщены потрясающие подробности этих зловещих операций. В последние месяцы о них не было слышно. И вот опять - нами получено из Италии сообщение о новой трагедии, ответственность за которую ложится на английские военные власти!»[107], - писала русскоязычная пресса в диаспоре.
Например, Франция имея соглашение с СССР от 29.6.1945, всячески старалась не выдавать русских. Тогда СССР направил ноту протеста Франции в связи с тем, что она не выполняет своих обязательств и, просил содействовать выдаче лиц, находящихся, как в самой стане, так и на территориях контролируемых военной администрацией. На что последовал ответ, в котором указывалось, что французские власти никогда не отказывали в выдаче советским военным властям лиц, виновность которых, как «военных преступников», была установлена и имена коих включены в списки, установленные на сей предмет международной комиссией»[108].
О лагере в Римини сообщалось в эмигрантской прессе в следующих описаниях: «...кругом забор в три ряда колючей проволоки, вышки с часовыми. Вдоль забора с другой стороны, солдаты с автоматами и собаками... Это лагерь военнопленных около города Римини... здесь наряду с военнопленными, находятся много женщин, детей и стариков...»[109]. Ниже приведена цитата из обращения к английским общественным кругам, опубликованная в русской эмигрантской газете: «С 8 мая с. г. в лагерях номер шесть и семь, устроенной английской администрацией в Италии и расположенных в близи города Римини, произошла новая кровавая драма: после, более чем двухгодового содержания русских людей за проволокой, были изъяты 174 человека из лагеря номер семь и из лагеря номер шесть - 11 человек»[110].
В лагере Ричионе «Обреченные на отправку были подвергнуты самому тщательному обыску, с целью отобрать вещи, могущие служить орудием для самоубийства - до ботиночных шнурков включительно. Несмотря на это, несколько человек покончило самоубийством» кое-кто проглотил яд, а некоторые открыли себе вены... подобная же операция была проведена в Пизе. Там было изъято 80 бывших советских военнослужащих из лагеря...
Эшелоны были отправлены одновременно из Пизы и из Ричионе. Два поезда должны были встретиться в Болонье, и оттуда одним эшелоном следовать в советскую оккупационную зону Австрии... многие пытались бежать, и английская военная полиция открыла по ним стрельбу. Называли цифру: 30 убитых и 60 раненных», - писала эмигрантская газета «Русская мысль»[111].
Далее читаем о другом лагере: «Конец августа 1946 г. в лагере Баньоли, в близи Неаполя, идет лихорадочная работа: беженцы, недавно собранные из различных лагерей, готовятся к отправке... Куда будет направлен транспорт - неизвестно. Маршрут начальством лагеря держится в тайне... Все растеряны, никто ничего не знает. Усталые, измученные и издерганные люди». Поехали... «По обеим сторонам железнодорожного пути шпалерами стояли английские «МР» с палками в руках, обычно употребляющимися полицией для наведения порядка...
...Настроение у всех было подавленное... Полковник... дал «честное слово офицера британской королевской армии», что ни один из нас не будет выдан... были выданы большевикам все холостые и некоторые из женатых. Выданных обманули самым подлым способом, заявив, что их отправят на работу в Шотландию»[112]. Участник тех событий писал: «Я никогда не смогу забыть широко раскрытых испуганных глаз, синих, как васильки, одной бледной советской девушки. Она знала, что с ней будет, когда она попадет обратно, она дрожала от страха...»[113].
В газете «Русская идея» читаем: «Человек обращает на себя внимание... Кто это? Это беженец с Востока, Ди-Пи или «бездомный иностранец»... Трагедия этого человека не только в том, что он потерял почти все - семью, дом, состояние, но, главным образом, в том, что он справедливо ненавидит тех, кто говорит от имени его родины»[114].
Католическая церковь, встретившись на пути этих людей, как раз начинала говорить наоборот - любите свою Родину, землю святости и святых.
По благословению Святейшего отца были образованы национальные Комитеты Помощи беженцам. Главой Русского Комитета стал священник иезуит отец Георгий Коваленко, он кадетом вступил в ряды белой армии на юге, кавалер солдатского Георгия, сражался в рядах генералов Ливена и Перемыкина, прошел через лагеря под Варшавой, Данциг, оказался в Берлин.
Вскоре отец Георгий стал привлекать к работе учащихся Руссикума и в первую очередь русских священников и студентов, главным образом они стали посещать беженцев по лагерям. Главной задачей о. Георгия было спасти тех соотечественников, «которым угрожала опасность быть насильно выданными из Италии в Советский Союз»[115].
По мирному договору, заключенному в 1947 г. между
Италией и СССР, насильственной выдаче в Союз подлежали все лица российского
происхождения, обвиняемые в антибольшевистских, антикоммунистических взглядах.
В Риме работали советские чекисты полковники Баландин и Яковлев, майор
Глинчиков. В это время о. Георгий Коваленко выступал, как юрист, дипломат,
журналист. Он вынужден был подключиться к решению проблемы, возникшей вокруг
судна, которое должно было пойти за океан из Липари, на нем было 68 человек,
подлежащих выдаче и девушки в лагере Фарфа-Сабина. Отец Георгий стал посещать
заключенных с целями пастырского утешения, писал в «Русскую мысль» и другие
русских и иностранные газеты. В защиту липарийцев к итальянскому правительству
стали обращаться общественные деятели. В Нью-Йорке состоялась демонстрация
протеста перед Итальянским консульством. В тюрьме «Реджина Челли» русские
заключенные объявили голодовку, также беспокойство перекинулось в концлагерь Ле
Фраскетте. Свыше 200 человек русской национальности, в большинстве своем
православных, написали Папе письмо с просьбой помочь им остаться и не выдавать
в СССР[116]. « Самым значительным делом помощи
русским беженцам следует считать освобождение 86 русских, заключенных на
Липарских островах, в Римской и других тюрьмах. Все эти люди бежали из
Советского Союза и, по последним договорам, подлежали выдаче большевикам, как
« военные преступники », - читаем в « Русском католическом
вестнике » за 1951 г.[117]
Главной заботой о. Георгия Коваленко стала помощь людям, он уделял внимание заключенным, больным, безработным, накормить и одеть их – также стало заботой священника, в чем, ему активно помогали монахи мариане Георгий Брянчанинов и Андрей Катков, к ним подключился иезуит о. Филипп де Режис. Читаем в мемуарных записях: «Русские прятались, как мыши, где только могли. В Риме отец Филипп де Режис нашел для них большое здание, где они могли жить и питаться только благодаря его огромному влиянию, несмотря на сильное давление со многих сторон закрыть этот дом. Наконец, пребывание в нем русских, стало невозможным и им пришлось разбежаться кто куда... У одного доброго итальянского священника под церковью жило около тридцати человек, которых он укрывал от властей, т.к. люди эти не имели права на жительство... и рисковали каждую минуту быть арестованными... Об этом священнике писал Б. Ширяев в воспоминаниях…»[118]. О самом писателе Борисе Николаевиче Ширяеве (1889-17.4.1959) известно, что он также пережил злую судьбу изгнанника. Писатель родился в Москве, окончил Московский университет, преподавал. После революции дважды приговаривался к смертной казни, в первый раз в 1918 г. - удалось бежать, второй раз в 1922 – расстрел заменен десятью годами концлагеря на Соловках. Далее, был сослан в Среднюю Азию, с 1930 г. – жил в Ставрополе и др. городах Северного Кавказа. После немецкой оккупации СССР оказался в лагере в Германии, затем в Италии. О времени проведенном в лагере для перемещенных лиц в Капуе написал книгу «Ди-Пи в Италии»[119]. Б. Ширяев воссоединился с Вселенской Церковью, активно участвовал в инициативах мирян по работе в русском апостолате византийского обряда, жил писатель на Капри, скончался в Сан-Ремо. Его книги издавались в Аргентине, США, Мюнхене и Брюсселе, где была налажена активная работа католического духовенства в родном обряде среди наших соотечественников[120].
Отец Георгий Брянчанинов пишет о своей встрече с писателем: «Впервые я встретил его на заднем дворе церкви этого священника. Как большой индивидуалист, он не пожелал жить в подполье, а построил себе «хоромы» - одну маленькую халупу из старых палок и жестянок и там «комфортабельно» жил и писал свои книги. Жена его была большая мастерица делать из тряпья игрушки, которые Борис Ширяев продавал страстным ко всяким «новинкам» итальянцам»[121].
В Италии существовали две организации помощи русским, это - Русский Центр, он занимался распределением материальной (денежной) помощи, предоставленной ИРО, здесь имеются в виду беженцы проживающие вне лагерей. И вторая организация : Комитет помощи русским беженцам в Италии – « кроме денежной помощи, комитет оказывает помощь продуктами, одеждой ; медицинская помощь ; оказывает содействие при переезде в другие страны ; заботится о правовой защите беженцев. Все это стало возможным вследствие пожертвований американских католических организаций и отдельных американских католиков »[122]. Старых русских эмигрантов первой волны по всей Италии было не более 300 человек. ДиПи с оформленными документами и ждущих выезда в другие страны так же насчитывалось по стране не более 300 человек. Председателем обоих Комитетов являлся о. Георгий Коваленко[123], он в течении трех лет руководил гуманитарными инициативами католической церкви направленными на помощь русским эмигрантам в Италии. Секретарем Комитета помощи русским беженцам в Италии трудился А. Грибановский[124].
Кроме
того устраивались духовные беседы, проводилась раздача брошюр
религиозно-нравственного содержания. В Риме действовало издательство,
руководимое о. Георгием Коваленко, где выпускались специальные брошюры. Совершались богослужения для русских
верующих людей в лагерях. По воспоминаниям православного епископа
Нафанаила Львова: «русские, живущие в многочисленных лагерях в Германии,
Австрии и Италии, проявляют исключительную заботливость о храмах и в каждом
лагере создана руками беженцев своя церковь, которую посещают почти все
обитатели лагеря»[125].
В совершении богослужений участвовали, как православные, так и католические
священники.
По благословению епископа Петра Бучиса для помощи
русским детям был привлечен, рукоположенный в 1944 г. в священники о. Георгий
Брянчанинов. В своих воспоминаниях он пишет: «Перед войной и во время войны
русских детей было мало... около 30-и...»[126].
Отец Коваленко привлек Брянчанинова к своей работе, главным образом посещать
беженцев по лагерям. Священники начали служить обедню, учить церковному пению,
ходить с детьми на прогулки. Так же Андрей Катков, который жил в лагере для
беженцев, прислал детей в Рим. Из сообщений прессы за 1951 г. узнаем, что
благодаря католической церковной помощи «Три с половиной года тому назад был
основан в Риме ныне существующий интернат для девочек. В настоящее время в нем
содержится 20 – 25 девочек разного возраста: есть и совсем маленькие, есть
17-18 летние девушки. Главная цель интерната – религиозно-нравственное
просвещение. Обучение Закону Божию, русскому языку, русской истории и географии
производится в самом интернате. Для обучения другим предметам воспитанницы
посещают итальянские общеобразовательные школы. Содержание и обучение девочек –
бесплатное: все они – на иждивении Восточной Конгрегации»[127].
В воспитательном заведении посвященном памяти святой Елены нес послушание
духовника священник о. Иоанн Штойссер. Он же возглавил «Русский Комитет» сменив
на этом посту о. Г. Коваленко.
Отец Коваленко работал по дипломатическим каналам, привлекая кардинала Евгения Тиссерана и Ватиканские службы, изыскивая возможности отправлять русских в различные страны, а именно в Аргентину, Бразилию, США, Канаду, Австралию и др.
В Италии работала специальная комиссия по делам беженцев под руководством аргентинского министра господина Камполонго. Он помогал решать вопросы транспорта для беженцев[128].
12.01.1951 г. о. Георгий Коваленко получил назначение в Аргентину, из Рима его перевели в Буэнос-Айрес.
«Ваши молитвы, наверное, услышаны Господом, Который хочет через Вас при Вашем содействии привлечь Ваших соотечественников в Свою Церковь и при помощи Церкви даровать им вечную радостную жизнь. Надо благодарить Господа, что Он избрал Вас для такого величественного дела. Часто молюсь за Вас, за Вашу Родину и за Ваших родных…»,- священник Феофил Горачек[129].
Не все из обитателей и многочисленных посетителей Вечного города знают о том, что на одной из римских улочек приютился русский католический монастырь. Сестры обители живут по восточному уставу, совершают богослужения на церковно-славянском языке, чтят память как западных, так и восточных, в том числе славянских и российских святых, молятся за Россию и весь мир, трудятся над заповеданным нашим Спасителем церковным единством. Монастырский храм, посвященный Успению Божией Матери оформлен в соответствии с русскими традициями, большинство икон также российского происхождения.
Итак, о самом монастыре, из того немного материала, который удалось суммировать в настоящем очерке.
Отпечатанный на машинке лист с текстом-презентацией монастыря, который сестры вручили мне при встрече, содержит следующую информацию:
Русский Женский монастырь в Риме
Ко множеству церквей и монастырей священного города Рима прибавился несколько лет назад еще один маленький монастырь русского Синодального обряда.
Он отвечал желанию и даже необходимости, чтобы «девы, посвященные Богу, непрестанной молитвой и добродетельной жизнью, склонили бы к милосердию Всемогущего Бога к народам России», как пишет в предисловии к Типику монастыря Е.В.П. Кардинал Е. Тиссеран[130]. Там же он излагает, что на аудиенции у Св. Отца (11.4.56) в качестве секретаря Св. Конгрегации для Восточных Церквей, он представил Его Святейшеству Папе Римскому Пию XII проект для одобрения, чтобы основать этот монастырь. Св. Отец дал свое благословение и поощрение для этого начинания. Благодаря иждивению Св. Конгрегации и, в частности стараниями Асессора Отца Акакия Куссы (в последствии Кардинала), было куплено, для начала достаточное здание на большом участке по близости Рима, но в зоне покрытой зеленью, (на автобусе 15 м., от площади Св. Петра).
Типик, на русском языке, отражает в себе традицию древних русских монастырей, в согласии с Каноническим Правом Вост. Католической Церкви. Его две части (Ктиторская и Аскетическая) были одобрены Св. Вост. Конгрегацией (29.6.58 и 15.8.58).
Но уже раньше, около года тому назад. Четыре русских сестры, принадлежавших к различным Орденам и Обществам, приехав из разных стран по приглашению Св. Престола, собрались в новом монастыре и начали жить согласно новой норме по русскому обряду.
10 июля 1959 года Е.С. Папа Иоанн XXIII возвысил монастырь до категории «Папского права» и допустил первых четырех насельниц обители произнести торжественные обеты. В папском документе возведения сказано, что «этот монастырь является, в некотором роде, украшением Римско-Папской Епархии, символом объединения, призывом к нему и залогом его».
7-го марта 1964 г. Е.С. Папа Павел VI принял на аудиенции монахинь, которые преподнесли ему икону, написанную одной из них. Св. Отец, благословляя их, сказал между прочим: «Вы – корень будущего» и обещал за них помолиться.
Жизнь монахинь Успенского монастыря проходит в молитве (главным образом присутствуя на Богослужениях в их домовой церкви) и в труде. Молчание и относительное одиночество способствуют стяжанию молитвенного настроения, а предстоя пред Богом в церкви, они «сохраняют полноту христианского предания» и «прославляют Его от имени всего Единства верующих» (см. определения Св. Ватиканского Собора II).
Божественная служба в монастыре ведется по старым церковно-славянским книгам, изданным в России до революции, но не исключаются и переизданные в Джорданвилле (США) и в Гроттаферрата (близ Рима).
В монастыре сестры заняты самыми разнообразными работами: шитьем облачений для разных восточных обрядов, вышивками, иконописью (согласно старой технике), переводами, работами по меди и эмали, на пасеке, садоводством, огородничеством и т.д.
Типик монастыря предполагает возможность монахиням, имеющим на то особое расположение, перейти, после нескольких лет примерной жизни в общежитии, на отшельническую жизнь или даже затворничество. Согласно древней традиции Востока, не исключается так же постриг в великую схиму после 30-ти лет добродетельной иноческой жизни.
Из Восточного монашества вылились все остальные позднейшие формы Западного, как напоминает Е.С. Папа Пий XII (11.4.58). «Сокровища его духовного предания» были упомянуты на Втором Ватиканском Соборе: «Они ведут человека к созерцанию божественного». В нем никогда не было различий, образовавшихся на Западе, между Орденами и Общинами, ни между монахами того же монастыря-категории.
В Успенском монастыре в Риме каждой дается возможность применить свои способности и дарования, духовные влечения и физическую выносливость, (особенно, когда это касается суровости жизни и поста), находя в нем способ послужить Богу по своим силам.
К русским монахиням в Риме присоединились некоторые желающие, привлеченные духовностью восточного благочестия, красотой и богатством обряда, глубоким содержанием богослужения.
Духовной жизни монастыря помогает и то, что священники Папского Восточного Института и Семинарии «Руссикум» с добротой, равной их компетентности, взяли на себя заботу о духовных нуждах Общины с самого начала ее основания.
Новоначальные проходят 3 года послушания после предварительных пробных месяцев в самом монастыре. Затем следует рясофор (или малое пострижение, в котором должно пребывать пять лет. Если сестра показала на деле должное расположение и способность к добродетельной жизни в монашестве, она допускается до малой схимы или пострига «в мантию». Великую же схиму получают только те, кто всецело отдается подвигу молитвы и покаяния, после долгих лет прожития в общежитии.
Значение попытки Св. Престола создать русский монастырь в Риме это дать миру свидетельство о вселенскости Католической Церкви, которая Едина в своей многогранности и представить пробу этого монастыря, как залог будущего Единения всех христиан.
«Едино стадо, Един Пастырь». В домашней пока церковке обители, убранной согласно традиции, Спаситель на иконостасе держит Евангелие, открытое на той странице, где по-славянски провозглашается Его горячее желание, чтобы все были во едино (см. Иоан.X-16). В этих словах – все предназначение этого монастыря: молить Бога о Единстве Церквей Востока и Рима. Недавнее постановление Второго Ватиканского Собора настаивает на необходимости покаяния, обновления сердец, молитвы, самопожертвования, чтобы преодолеть затруднения для общения между «Церквами-Сестрами», по выражению Е.С. Папы Павла VI в Стамбуле (25.7.67) в его обращении к Е.С. Патриарху Афинагору I.
Сестры поминают в своих молитвах так же все страны “Церквей молчания”: Чехословакию, Югославию, Китай и все другие.
Известны явления Богоматери в Фатиме трем детям.
Сколь будет искренен наш ответ на Ее призыв каяться и молиться о России?
Маленькая община в Риме хочет быть верной своему призванию и потому просит
всех, кто прочтет этот отчет, помолиться о даровании им благодати для
совершения их молитвенного подвига.
Возглавила новообразованную общину Успенского женского монастыря в 1957г. игумения матушка Екатерина.
Необходимо сказать несколько слов о замечательном священнике отце Феофиле Горачеке, он духовно поддерживал и укреплял сестер.
19. Отец Феофил Горачек
По воспоминаниям духовной дочери: «Он был человеком необычайной доброты, веры, вежливости, кротости, молчания, терпения. Он был, прежде всего, славянином, человеком духовной жизни… Отец Феофил три раза стоял под расстрелом. Его пытали как шпиона и били по голове, отчего он впоследствии переносил сильные головные боли. Во время войны он отправился в Россию из Польши, где крестил так много, что у него болели руки… Конечно, о. Феофил передавал другим свое духовное богатство явным образом. У него была не только славянская душа, (был чех), но и особо одаренная Божьим духом проникновенная натура»[131]. Сохранились свидетельства о времени проведенном батюшкой в СССР, в качестве миссионера. «Отец Феофил отправился туда проповедовать Господа нашего Иисуса Христа. Если он бывал где-нибудь нужен, его звали. Благодарные люди вознаграждали его, чем могли. Довелось ему с одним добрым человеком в тулупчике на санях везти домой подаренных живых кур. Зима, холод, дрожит и коченеет раб Божий на санях с курами, а мужичек правит. Вдруг куры начали выпрыгивать одна за другой из лукошка и разбежались по снегу во все стороны. Что делать? Дар не малый в голодное время, а беды с ними сколько!»[132]
20. Сестра Архангела в полном монашеском облачении
Отец Феофан после войны служил духовником в одном австрийском монастыре и сумел объединить вокруг себя множество благочестивых добрых людей в стремлении молитвы и духовной помощи для страждущей под гнетом безбожия России.
В одном из писем адресованном русской монахине матери Архангеле он писал в 1956г.: «Надеюсь, что Вы… не покинули намерения работать для соединения России с Католической Церковью. Часто молюсь, чтобы ваше желание исполнилось. Теперь Вас хочу еще раз спросить, готовы ли Вы приехать в Рим в русский монастырь в случае, если получите разрешение своих настоятелей. Я хотел бы знать Ваше личное мнение. Прошу ответить мне по возможности поскорее. Если Вы готовы участвовать в основании русского монастыря, то из Рима напишут Вашим настоятельницам. Не надо бояться, что Вы делаете что-то нелегальное, та как Папа Пий XII это начинание одобрил и благословил. Дом в Риме для монастыря уже куплен»[133].
21. Матушка Архангела на послушании
Отец Феофил был первым священником созданной обители, в течение двух лет он служил литургию, исповедовал сестер. Скончался пастырь в 1984г. в возрасте 71 года.
В душепопечении над сестрами почившего заменил его друг священник Константин Маскалик. Он «заслуживает особой благодарности, так как он приходил в нашу Успенскую обитель и служил Божественные службы. Человек простой, глубоко верующий, он был с детства испытан страданиями, но был молитвенником и вместе с тем человеком веселого нрава», - вспоминала одна из сестер[134]. Читаем о его отношении к богослужению: «Все мы радовались при таком большом и торжественном восхвалении. И мне лично был по сердцу простонародный распев отца Константина, идущий от всего сердца. Он был белорус, служил в Советской армии и даже участвовал в освобождении Италии»[135].
Среди обнаруженных мною сведений, есть записи монахини Архангелы. Эта сестра оставила книгу своих воспоминаний, которые послужили для написания настоящего материала. Свои мемуары она предварила следующими словами: «Я уверена, что наше будущее поколение будет интересоваться тем, как возник наш скромный монастырь, а потому, пока я могу вспомнить о его истории и написать о путях Провидения Божьего, я постараюсь это сделать во славу Его»[136].
Русская девушка Анфиса родилась в селе Михайловка Курской области в 1927г. Ее отца арестовали в самый разгар коллективизации. С детства она испытала тяжелый крестьянский труд, познала, что такое нужда и горе. Об этом времени в стране победившего социализма вспоминала она спустя годы: «Бедность на деревне описать невозможно» [137] и еще: «Помню, в 1937-1938 годах ни пищи, ни самого простого ситца невозможно было достать»[138]. В 1942г. во время немецкой оккупации девушка в возрасте 15 лет оказалась на работе в Германии, работала в крестьянских семьях. Затем, Анфиса, благодаря близкому общению с немецким священником профессором Эммануилом Керном открыла для себя христианство и пришла к осознанию монашеского устроения своей жизни. В постриге русская девушка получила имя Архангелы.
Матушка Архангела несла послушание в саду, готовила на кухне, писала иконы, она была в числе тех четырех русских монахинь, которые первыми приехали в Рим в 1957г. Ее слова: «Мы переехали в наш новый монастырек. Говорят, что всякое начало трудно. Труд на земле, заросшей, запущенной, нельзя описать. В течение десяти лет невозможно было понять, что с нами будет»[139].
Монастырь расположился в местности, где в то время не было по близости жилья. Сестры вынуждены были даже держать собак для охраны и безопасности. Ныне вокруг монастыря уже все застроено. В те первые годы было много прилежной работы.
Еще одна из насельниц монастыря, ныне уже покойная монахиня Юния (Иуния), в миру Ирина Григорьевна Гинц. Родилась она в столице тогдашней империи, в Санкт-Петербурге 22.10.1907г. Долгий, сложный жизненный путь, эмигрантские скитания, любовь к далекой родине и монашеский подвиг, молитвенное предстояние - венчало жизнь инокини. Живя в монастыре, матушка Иуния несла послушание иконописца. Ныне покоится тело монахини на кладбище Тестаччо. Здесь среди вековых деревьев и мраморных надгробий упокоились многие русские странники, они закончили свой жизненный путь в вечном городе, кладбище Акатолико в Риме известно своими многочисленными русскими могилами.
Многие добродетельные люди посещали обитель, среди них был и владыка Мирослав Марусин[140], он служил в храме, вел духовные беседы с сестрами. Запомнились его слова, обращенные к матушке настоятельнице: «Держитесь, как я держаться должен!»[141].
Официальные представители Русской Православной Церкви Московского Патриархата неоднократно испытывали радость от взаимного общения со своими соотечественницами, монахинями Успенского монастыря, принадлежащими к той же единой церковной восточнославянской византийской, или как ее называют в литературе синодальной литургической традиции. В одном из номеров Журнала Московской Патриархии читаем: «Большое впечатление оставило посещение расположенного в пригороде Рима католического русского женского монастыря в честь Успения Божией Матери. В небольшой церкви, интерьер которой выдержан в православной русско-византийской манере, было совершено богослужение на церковнославянском языке по Уставу Русской Церкви; пели и читали русские монахини. В трапезной за чашкой чая состоялась беседа с игуменией и сестрами» [142].
О своем посещении обители вспоминал один из российских православных епископов: «Монастырь имеет свое небольшое хозяйство. В свободное от богослужений и келейной молитвы время монахини трудятся в саду и огороде, на пасеке, шьют церковные облачения, пишут иконы, придерживаясь русско-византийской традиции. На память о посещении монастыря монахини поднесли мне икону Спасителя, написанную одной из сестер»[143]. Это была цитата из воспоминаний владыки Анатолия (Кузнецова), бывшего в то время управляющим Уфимской епархий, ныне викарного архиепископа в Сурожской епархии РПЦ МП расположенной на территории Великобритании.
В 1988 г., когда весь мир торжественно отмечал тысячелетие христианства на русской земле, в Успенском монастыре помимо всеобщего духовного ликования по поводу молитвенного сопричастия с соотечественниками в единстве веры и духовной традиции, также пришелся своей праздник. В этом году исполнилось тридцатилетие основания святой обители.
Запомнились сестрам многие известные гости из России, которые во время своих многочисленных официозных визитов в Рим, нередко удостаивали своим вниманием и, расположенный в тени всемирно известных святынь скромный монастырь.
Среди них, церковно-общественный деятель советского периода митрополит Никодим (Ротов), к слову сказать, русские монахини были среди первых, кто совершал молитву над новопреставленным иерархом, расставшимся с этим бренным миром у ног Понтифика. Сестры пели при совершении панихид, служившихся в Ватикане иерархами Русской Православной и Католической Церквей.
Бывали в Успенском монастыре и многие из учеников знаменитого владыки Никодима. Это, во-первых, нынешний лидер российской церковной жизни митрополит Кирилл (Гундяев), во-вторых, маститый иерарх старейший синодал и первый викарий Святейшего Патриарха митрополит Ювеналий (Поярков), управляющий Московской епархией, далее: архиепископ Великого Новгорода Лев (Церпицкий), епископ Илиан (Востряков) бывший Калужский и многие другие, посещавшие Рим представители РПЦ.
Православные студенты, направленные в Рим на учебу, находили в Успенском монастыре частичку далекой родины, среди этих людей были протоиерей Павел Раина и протоиерей Владимир Рожков, которые сохранили в своей душе самые теплые воспоминания о сестрах-соотечественницах.
Среди икон, хранящихся в домовом монастырском храме, имеются образа привезенные из России, митрополит Никодим, в один из своих приездов подарил чеканную икону, другая святыня преподнесена на молитвенную память отцом Владимиром Рожковым. Следует обратить внимание на образ, с ковчежцем, в котором хранится частица святых мощей святителя Никиты Новгородского чудотворца, она также свидетельство нашей духовной близости и церковного родства.
Богатые свидетельства о дружбе и общении сестер Успенского монастыря с православным духовенством в России содержит библиотека обители. Среди книг имеется 4-х томный машинописный сборник сочинений митрополита Никодима (Ротова)[144]. Выпускник Папского Восточного института в Риме доктор канонического права, протоиерей Владимир Рожков подарил экземпляр своей диссертации «Церковные вопросы в Государственной Думе»[145] с автографом: «На добрую память в русский Успенский монастырь от автора. Прот. В. Рожков. 21.XI. 75.».
Можно также указать на другие интересные раритеты, которые хранятся в книжном собрании обители. Это работа о. Энри Перроа (s.j.) «Святой Игнатий Лойола»[146], в переводе с французского отца Николая Бок (s.j.), известного русского дипломата, ставшего священником в эмиграции. Книга издана в Нью-Йорке, знаменитым центром Фордамского университета, сделавшего много в направлении развития русского католического движения и изучении духовного наследия православного востока. На экземпляре имеется дарственная надпись: «Библиотеке Русского монастыря в Риме (от о. Антония Корена s.j.)».
Другой труд, - «Воспоминания о Киево-Печерской Лавре»[147], написанный доктором права, профессором И.Н. Никодимовым[148], в машинописном виде выпущенный Институтом по изучению СССР в Мюнхене в 1960г. Этим же институтом выпущена другая интересная книга, иллюстрирующая историю церковной жизни в условиях гонений и богоборчества в Советском Союзе. Это - «Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР», ее автор протоиерей Д.В. Константинов[149].
Наличие этих редких памятников интеллектуального сопротивления, которое оказывали русских верующие люди в эмиграции господству атеизма в Советской России, свидетельствует, если не о сотрудничестве, так о моральной, духовной и молитвенной поддержке со стороны сестер Успенской обители своей страждущей родине.
В настоящем обзоре библиотечного собрания, не возможно обойти вниманием книги, написанные известными русскими католическими священниками. Это работа архимандрита Георгия Брянчанинова «Воспоминания студента Духовной Академии в Риме 1939-1947гг.»[150] и книга отца Иосифа Германович «Китай-Сибирь-Москва»[151], содержащие бесценные исторические свидетельства. (Попутно смею заметить, что этих изданий нет в библиотеке Папского Восточного института).
Среди близких нам авторов, имеется издание известного историка русского зарубежья Михаила Талалай «Церковь Рождества Христова во Флоренции»[152] с его собственноручной дарственной надписью «В Русский Успенский монастырь от автора. Подпись. Флоренция, 19 (6). IV. 93».
Долгие годы близким монастырю человеком была монахиня Фаустина, которая работала в Восточной Конгрегации, после ее смерти книги матушки были переданы в Успенский монастырь. Одна из книг этого собрания – диссертация «Как молились Богу древние византийцы»[153], ее автор отец Михаил Арранц, получивший ученую степень по богословию в Ленинградской духовной академии в 1979г, на экземпляре имеется автограф: «Alla Rev.ma madre Fausta. 5.IX.80. L’autore»[154].
Из небогатых русскоязычных и иностранных печатных источников, где содержится информация об Успенской обители, позвольте указать следующие:
В сборнике, знакомом многим россиянам «Свет и жизнь», выпущенном Брюссельским издательством «Жизнь с Богом» есть фотография главного дома обители, и содержится небольшое упоминание: «Монахини русского Успенского монастыря в Риме молитвой и трудом подготавливают сближение христиан»[155].
Итальянская церковная периодика помещала небольшие статьи о монастыре на своих страницах. Это обзор об истории и жизни монастыря в одном из номеров журнала «Unitas» за 1990г., из которого узнаем о маленьком и типично русском во всем своем устройстве монастыре, где проживает настоятельница матушка Екатерина, которую называют «игумения», о том, что она русская сестра, так же как и все ее монахини; богослужебная жизнь в обители совершается по византийскому ритуалу, литургия служится как в России; но более всего здесь русская атмосфера, которой вы дышите и духовность, которая наполняет вашу душу. В этих стенах обнаруживается запечатленная жизнь, это небольшой уголок России, перенесенный в Рим. Помимо известных нам уже сведений, сообщается о том, что в монастыре подготовлены различные тома большого количества богослужебных текстов византийской литургической традиции, переведенных на итальянский язык, как с русских, так и с других славянских источников. Издано это стараниями сестры Марии Донадео, которая 25 лет посвятила монашеской жизни. По рождению она итальянка, но полностью русская по духу[156].
Собственно сестры Успенской обители трудятся и над тем, чтобы западному читателю открывались духовные богатства русской церковности. При участии монахинь вышла книга на итальянском языке об Оптинском старце Амвросии[157].
Другое свидетельство из жизни обители наших дней, это личное исповедание о жизненном пути, в передаче одной из послушниц, попытавшейся начать свой искус в общине. Сестра Ольга немка по национальности, родилась в Восточной Германии, преодолела трудные шаги от коммунизма к вере, благодаря призыву Божией Матери изменила свою жизнь. Эту статью послушница назвала «Наконец я обрела мою истинную семью»[158].
Сегодняшний день монастыря, к сожалению, предстает несколько иным. Все скромно и не заметно, но это не повод для беспокойства или уныния. Время, обстоятельства, причины, не зависящие от нас, все вместе это может создать иллюзию, что история уже собирается перелистнуть последнюю страницу и отправить в архив все то, что накоплено русскими монахинями в святом граде. Однако необходимо помнить о том, что обитель посвящена Пресвятой Богородице, Пречистая Дева – образец скромности и смирения, так и посвятившие Ей себя сестры, не для внешнего эффекта, а как образец внутреннего делания, созидают основу великого дела – дела Единства Святой Церкви.
Обитель имеет большое значение для западного мира, она дает пример восточной духовности, литургической традиции и иконографии, позволяет почувствовать дух Восточной Церкви[159].
Позволю напомнить благочестивому читателю - не случайно настоящий материал о святой Успенской обители, в качестве эпиграфа, я предварил цитатой из письма священника, который был вдохновителем и устроителем центра русской монашеской жизни в Риме. Отец Феофил Горачек писал нашей соотечественнице молодой инокине, поселившейся в Риме среди первых насельниц о важности молитвы, о людском содействии в Божием призвании. Молитвенный труд за родину, за родных, за соотечественников, за Россию не может быть бесследным и безрезультатным. «Вся елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете: и будет вам» (Марк 11, 24), - говорит Господь. Веруем, что близится время, о котором молится Церковь, молятся и наши сестры монахини в Риме. «Из теперь уже известных почти всему миру явлениях Богородицы трем детям из Фатимы (Португалия) мы знаем о Ее призыве к покаянию и молитве о России. Мы хотим быть верными нашей цели и таким образом исполнить пожелания Пресвятой Богородицы. Просим всех молиться о даровании нам благодати для совершения нашего молитвенного подвига»[160].
В Свято-Успенской русской обители в Риме можно заказать следующие книги на итальянском языке, по византийско-русской церковной тематике:
·
Preghiere
dell'Oriente bizantino, Morcelliana, pp. 232 (in ristampa)
·
Preghiere
bizantine alla Madre di Dio, Morcelliana, pp. 80 (in ristampa)
·
Preghiere
nelle grandi feste bizantine, Morcelliana, pp. 188 (in ristampa)
·
La
Croce nella preghiera bizantina, Morcelliana, pp. 108, Euro 5,16
·
Le
icone, immagini dell'invisibile, Morcelliana, pp, 128, 16 ill., Euro 7,23
·
Icone
della Madre di Dio, Morcelliana, pp. 152, 16 ill., Euro 8,26
·
Icone
di Cristo e dei Santi, Morcelliana, pp. 128, 16 ill., Euro 7,23
·
Icone
mariane russe, Morcelliana, pp. 120, 8 ill., Euro 7,75
·
L'anno
liturgico bizantino, Morcelliana, pp. 242, Euro 10,33
·
Le ore
diurne e serali dell'ufficiatura bizantina, Morcelliana, pp. 154, Euro 10,33
·
Inno
acatisto, testo greco-italiano, nota storico liturgica e commento teologico,
Marietti, pp. 104, Euro 7,23
·
Il
santo starec Amvrosij del monastero russo di Optina, Abbazia di Praglia, pp.
133, Euro 10,33
·
Preghiere
a S. Andrej Rubliov e ad altri santi russi, Marietti, pp. 134, Euro 7,75.
Адрес монастыря:
Monastero
Uspenskij, Via della Pisana 34200163 Roma – Italia
Tel.
(+39) 06 - 6615 2344
e-mail:
dormizione@tiscali.it
http://web.tiscali.it/dormizione/
Среди русских католиков византийского обряда немало известных имен, многие из которых, еще ждут своей реабилитации на родине. В связи с тем, что большая часть русского дворянства и интеллигенции, не приняв революционных потрясений в России, после 1917г. оказалась в эмиграции, многие наши соотечественники пришли в своих религиозных исканиях к полному единству с Римом, как вселенским центром единого христианства. Однако, несмотря на то, что тема русской диаспоры, ее истории и культурной и научной жизни, ныне популярна в России, представители русского католического движения еще продолжают оставаться в тени. С одной стороны, это объясняется той монополией на историческое наследие, которую негласно объявила Московская Патриархия и примкнувшие к ней ура-патриотические силы. С другой стороны, у кормила церковного развития Вселенского христианства в современной России оказались люди, мягко говоря, не осознающие того глубокого культурного, исторического и религиозного наследия, среди которого, предназначено им исполнять свою миссию. Наши соотечественники россияне, обогатившие свою православную праотеческую веру кафолической (вселенской) полнотой были и есть, той небольшой, но достаточно насыщенной частью, которой предстоит в будущем стать основой подлинного, заповеданного Христом церковного единства.
Семье талантливых русских людей Леонида Михайловича и Риммы Никитичны Браиловских, примером своей жизни показавших истинность и гармоничность соединения любви к отечеству с католическим исповеданием веры, посвящен настоящий материал.
Леонид Браиловский родился в Харькове в 1871г. в православной дворянской семье. Отец его Михаил Браиловский был городским головой, мать происходила из рода малороссийских дворян Седляревских. Получив образование в классической гимназии, молодой человек едет в столицу, где намеревается получить художественное образование. Императорская Академия Художеств приняла в свои стены талантливого юношу, где он изучает живопись и архитектуру, готовится стать художником. Талантливый ученик Браиловский, за годы учебы получал поощрения. За проект императорский конюшен, например, он был удостоен золотой медали. Особое внимание во время учебы Леонид посвящал специальному изучению ландшафтной живописи.
Руководство Академии решает направить Браиловского для стажировки за границу. Ему выделяют стипендию на 3 года для изучения памятников византийского искусства в Малой Азии и Греции. Он едет в Константинополь, где его взору предстает Святая София и другие великолепные памятники православного востока. Затем на Пелопоннесе он изучает великолепные образцы византийского искусства в Мистре, где был последний оплот независимой государственности единоверных греков перед угрозой исламского турецкого султаната. Далее молодой художник работал в всемирно известных европейских центрах искусства. Это были Венеция, Равенна, Рим. Кроме того, он был в Испании и во Франции.
После возвращения на родину Л.М. Браиловский получил профессорское место в Московском училище живописи и зодчества и одновременно с этим начал преподавать в Строгановском училище. Так же он выполнял сценические работы в императорском Большом театре. Князья Юсуповы привлекли талантливого специалиста для исполнения частного заказа по художественной отделке своего дворца. В это время Академия Художеств поручила Браиловскому копирование фресок Новгородской церкви Спаса на Неридице. Его работы использовал известный византолог Милле в своей книге изданной в Сорбонне.
В 1916г. Леонид Михайлович Браиловский удостоился звания академика Академии Художеств. Он стал последним, кто получил это звание за императорский период российской истории. Об этом времени, об уходящей России напишет в последствии одно из эмигрантских изданий: «Произведения Браиловского занимали почетное место в Архитектурном музее Петроградской Академии Художеств…»[161]. Вскоре разразилась национальная катастрофа. После революции, которая изменила вековой ход истории, художнику пришлось давать частные уроки, чтобы выжить.
В 1920г. семья Браиловских эмигрировала. Вместе с сотнями других русских людей с юга России, на кораблях Черноморского флота они перебрались в Константинополь, где изведали всю горечь и тягость беженского существования. Далее путь лежал в братскую Сербию, приютившую многих русских людей. Леонид Михайлович с супругой поселился в Белграде. Сам глава семьи три года занимал должность главного художника Королевских театров. В 1925г. семья переехала в Италию и поселилась в Риме.
В «вечном городе» Леонид Михайлович мог развивать и проявлять свой художественный талант. Рим всегда привлекал внимание деятелей искусства со всего мира. Многие из знаменитых русских живописцев творили здесь. Достаточно только назвать имена Брюллова, Иванова, Бенуа и многих других. Однако теме античного и классического искусства Браиловский предпочитал свою, родную, русскую стихию. Таким певцом православной Руси он остался в памяти друзей. Один из соотечественников вспоминал о том, что художник оставил после себя много картин «…изображавших старую русскую духовную и материальную культуру»[162]. Почитатели творчества Браиловского приобретали его картины и увозили буквально по всему миру, особенно много его работ оказалось в Америке.
Культурные круги итальянской столицы проявляли интерес и уделяли внимание русским художникам. Один из журналистов, посетив мастерскую, писал о Леониде и Римме Браиловских «которые, пользуясь своим глубоким знанием истории древнерусского церковного искусства, предполагают воспроизвести в картинах, с трогательной исторической точностью, все самые главные и важные церковные памятники старой России, частью теперь исчезнувшие во время и после революции… (эта коллекция) в последствии создаст важное и очень интересное собрание, могущее стать предметом внимания и центром изучения для всех, кто интересуется более глубоким и широким ознакомлением с древним русским церковным искусством»[163].
Соприкосновение с мировым центром христианства, безусловно, отразилось в жизни Браиловских. Леонид Михайлович и его супруга Римма приходят к осознанию церковного единства, они воссоединяются с Католической Церковью и это еще сильнее заставляет их любить родину, ее святыни, духовные памятники истории и культуры.
По публикациям, сохранившимся в современной им прессе можно восстановить некоторые моменты жизни и творчества наших соотечественников в Апостольской столице.
В одном из номеров русского католического журнала читаем: «…Папство всегда покровительствовало искусствам, как выражению одного из высших даров человеческой души. Музыка, ваяние, живопись, зодчество, - все это находило меценатов… Ватикан с течением веков сделался неоценимой сокровищницей памятников всего, что человеческий гений сотворил в области бессмертной красоты»[164].
О том, насколько внимательно и заботливо относились в Риме к русской религиозной живописи, могут свидетельствовать такие факты, как приглашение в 1939г. из сербского православного монастыря Раковица, жившего там в эмиграции известного старообрядческого изографа Пимена Сафронова[165] и привлечение для оформления церкви святого Антония и написания икон для ее иконостаса русского иконописца Григория Мальцева[166].
Католическая Церковь сделала не мало добрых шагов на помощь русской эмиграции. В самом Риме также были инициативы направленные на облегчение, как материальной, так и духовной жизни эмигрантов. Как писал в ту пору русский протоиерей Александр Сипягин: «В самом деле, где же, как не на незыблемой скале Петровой, спасаются боящиеся крушения души человеческие? Где же лучше, бережнее всего, сохранятся традиции времен и племен, как не в Ватикане, на этой «горе достояния» Божия (Исх.15,17). Когда несчастная Россия опомнится от своего кровавого кошмара.., тогда ее потянет к воспоминаниям…»[167].
В свое время, будучи странником по чужим окраинам, Браиловский познакомился со священником Михаилом Недоточиным, через которого вышел на епископа Михаила д`Эрбиньи. Известный в то время католический деятель, знаток русского вопроса глубоко задумался над проблемой русского искусства и, «осознав важность сохранения в Риме… памятников нашего церковного зодчества… поручил создание коллекции картин, изображающих наши древние церкви»[168]. Эта работа была поручена Браиловскому. Выполненные картины сохранялись в Петриануме и отчасти в Руссикуме.
Упоминание об этом находим в книге известного православного критика русского униатского вопроса К.Н. Николаева: «М. д`Эрбиньи, будучи председателем Русской Комиссии, познакомился в Риме с четой Браиловских, русскими художниками, принявшими католичество. В 1932 году была устроена выставка 40 картин кисти Браиловских, изображавших памятники русского религиозного творчества. Коллекция эта была подарена Пию XI и последний решил организовать особый отдел русской живописи в Ватикане. Поступили приношения от княгини Радзивилл и других лиц и 14 февраля 1935 года, в присутствии ст. секретаря Пачелли и других сановников, а также четы Браиловских, была открыта секция памятников церковной живописи в России, в количестве 100 картин и 20 планов, изображавших памятники церковной живописи и архитектуры Киева, Новгорода, Москвы, Ростова, Суздаля и т.д.»[169].
Созданный с целью изучения русского вопроса и подготовки специалистов для работы с православной церковью папский «коллегиум Руссикум» стал также своеобразным культурным центром для диаспоры. Исстрадавшиеся на чужбине русские люди, желали хоть на минуту оказаться в родной стихии. Одним из таких мест, где можно было глотнуть родного воздуха стал Руссикум с русской церковью, с родными иконами и дорогими славянскими обрядами. Браиловские стали прихожанами этого храма. Спустя годы протоиерей Александр Сипягин лично знавший Леонида Михайловича, напишет в некрологе: «Здесь, а особенно в церкви святого Антония, покойный себя чувствовал как бы на родине»[170].
Вообще, семья художников Браиловских притягивала к себе. Их квартира в Риме стала своеобразным центром русской жизни. В доме регулярно проходили собрания для соотечественников, устраивались чаепития и велись бесконечные интеллигентские разговоры, такой своеобразный клуб. Здесь читали лекции, проводили беседы, приглашали интересных людей, тем или иным образом связанных с Россией, встречали и давали приют всем русским, кто бывал проездом, например, по русским делам из Европы, Америки, Китая и других стран. В один из дней, например, Татьяна Львовна Толстая-Сухотина говорила о смерти своего отца Л.Н. Толстого, зал был переполнен римской знатью. Специально в этот раз был устроен сбор для нуждающихся студентов Руссикума[171]. Художники были близки с семьей Бенуа, в частности Н.А. Бенуа, супруга знаменитого художника бывала в гостеприимном доме[172].
В 1933 году художники Леонид и Римма Браиловские устроили творческую выставку в Риме. Информация об этом событии была помещена в прессе. А именно: «Мессаджеро» опубликовало статью, небольшая заметка появилась в «Трибуна» и в «Оссерваторо Романо» был помещен иллюстрированный очерк[173].
Работы, запечатлевшие бесценные памятники древнерусского церковного зодчества привлекли внимание различных общественных слоев. Из публикаций тех лет узнаем о том, что Итальянская королева Елена[174] с дочерью была среди первых посетителей[175]. Особо это важное событие в культурной жизни воспринималось нашими соотечественниками, проживавшими в Риме. Для русских католиков византийского обряда это и вовсе был праздник. В это же время и, приурочив к тематике выставки, священник Александр Сипягин устроил специальные духовно-исторические чтения[176].
Православная община итальянской столицы, также не осталась равнодушной. Выставку посетил русский православный архимандрит, настоятель бывшей посольской церкви святителя Николая отец Симеон (Набреков)[177].
Впечатления одного из посетителей, передают некоторые сведения. Итак, читаем: «Перед глазами зрителя прошла и Святая София Киевская..., и ее младшая сестра, что у Господина Новгорода Великого… Мелькнули заснеженные церкви в Кижах… Прекрасно был представлен кремль Ростова Великого с соборами, созданными митрополитом Ионой Сысоичем, русским Медичи…»[178].
При участии княгини М. Радзивилл «был издан иллюстрированный каталог выставленных картин и выпущены три альбомчика соответствующих открыток…»[179], - читаем в одной из заметок.
Памятный отзыв о работах Л.М. Браиловского оставил его друг и духовник о. Александр Сипягин. Он писал о том, что в то время, когда в России во всю бушует атеизм и безбожие разрушает храмы, сами русские эмигранты вот уже 20 лет оторваны от Родины. Наши соотечественники «…должны знать, что создал русский гений на поле церковного зодчества, - в наших древних храмах и монастырях, в теплоте их стиля, мы по творениям Л.М. Браиловского будем всегда видеть доказательство, что Русь любила Христа, Его Пречистую Матерь и Его святых последователей, сооружая в их честь святыни»[180].
Вдали от родины погасла жизнь художника, патриота, христианина. Прах его приняло кладбище в Кампо-Верано. «Бренные останки… русского католика – Леонида Михайловича Браиловского, известного художника» почивают в могиле «на участке, пожертвованном одним благочестивым кардиналом для погребения иностранцев, умирающих в Риме»[181].
«Вспоминайте советы блаженного Франциска, а также праведную Клару…», – архиепископ Владимир Тихоницкий[182].
В эмиграции многие из русских людей столкнулись с жизнью и духовностью католиков, с католической церковностью. «Когда мы вспомним, что католическая церковь дала в прошлом таких святых, как Франциск Ассизский, столь родственного по своему облику нашему Серафиму Саровскому... - тогда наш взгляд на католичество, как на мертвую и безблагодатную церковь, покажется нам кощунственным»[183], - писал в 1923 г. князь Г. Трубецкой.
В среде русской интеллигенции конца XIX в. итальянская тема была достаточно хорошо известна, культурные связи ярко выражены, теперь в условиях эмиграции многое по-новому открывали для себя духовность и церковность Италии, как колыбели католичества в целом. Одним из известных в эмиграции людей это был проф. Иван Пузына, защитивший в Католическом университете в Париже докторскую диссертацию об итальянском ренессансе[184].
Отец Петр Извольский, аристократ, ставший в эмиграции православным священником, настоятель посольской церкви в Брюсселе, в молодости защитил диссертацию о святом Франциске Ассизском. Извольский учился в университете Пизы. Тема церковного единства звучит в последующем творчестве протоиерея Петра Извольского. В своей брошюре «К вопросу о соединении Церквей», он разбирает взгляды на вопрос единства. Благодарит за помощь оказываемую католиками русской эмиграции, он пишет: «уже многие начинают сознавать, что не в политических или социальных формулах, а в поиске веры народной - залог воскресения родины.
Вопросы веры и церкви все более и более приобретают острое, жгучее значение для русских людей. Среди игры политических страстей и честолюбия со дна взбаламученного русского моря поднялись темные силы, во всей наготе своей показалось злое начало, глубоко заложенное в человеческой природе начало греха. И мы начинаем понимать, что в борьбе с этим злом человеческие силы не достаточны, что нужна иная, высшая помощь; мы начинаем понимать, что борьба разделяющая Россию, - не русское только, но мировое явление; начинают понимать это и наиболее вдумчивые люди на Западе. И поневоле возникает вопрос: не настало ли время решительной борьбы между христианством и неверием, не настало ли время для объединения в этой борьбе всего христианского мира… не пришло ли время сгладить внутренние разделения христианства, воссоединить оторванные друг от друга части его, прежде всего, две главные части, из которых каждая признает за собой вселенское значение...»[185].
Жизнь святого Франциска была полна отстаиванием идеала Церкви. Он жил в тяжелое время, когда «церковь давно уже служила предметом ужаса… заслонила собою Бога от живых людей. Она… заменила искреннюю веру такими… делами, которые…, означали приношения верующих в казну духовенства. Церковь старалась возбуждать в верующих сознание полного бессилия, страх гибели без заступничества священника…»[186].
Революционный кризис и трагический приход к власти коммунистов в России в 1917 г., был результатом утраты Церковью того, что Спаситель называл «солью», эта соль перестала просаливать жизнь общества. О духовенстве времен упадка в свое время писал один из современников св. Франциска: «Они бесчувственны, как дерево, свирепы, как огонь, непоколебимы, как железо, когда нужно прощать, неприступны и высокомерны, как и жадны, и ненасытны, как Минотавры». И далее: «…духовенство, дошедшее до такого нравственного упадка, не внушало к себе никакого уважения и основывало свою власть лишь на суеверном страхе, который оно и старалось поддерживать всеми силами в душах людей»[187].
Об утрате любви, как главной причине разделения пишет о. Петр Извольский: «Вот где ключ к пониманию вопроса о единстве Христовой Церкви. Мы уповаем на возможность и стоим перед возможностью, ищем путей и не находим. Но путь есть, это - путь всепобеждающей христианской любви»[188].
«Мы, православные, относимся к католическому миру с глубоким недоверием. Мы мало, почти совсем незнакомы с религиозной жизнью католиков. Благочестие верующих, труды христианского милосердия, достижения личной святости, дух подвижничества, то, что составляет внутренний духовный мир верующего католика, нам почти не известно, а внешние формы, в которых проявляется эта духовная жизнь, нам чужды и часто непонятны»[189], - пишет русский священник.
Теперь, покинув родину, русские изгнанники, с одной стороны стали в своем рассеянии - сеятелями восточно-христианских семян в западноевропейских пределах, с другой, - могли видеть образцы католической святости.
Один из соотечественников в диаспоре проникнувшись темой святого Франциска и применяя его мистические образы, писал, думая о русской действительности: «Брат вечер прощается до утра с сестрой Землей. Еще серебрится звон, еще летают серебряные паутинки…
Святой Бедняк ходит, пронзенными руками благословляет во имя Христово… Святой Франциск, моли Бога о нас! Пусть зазвонят наши колокола, засеребрятся, заблещут! Пусть грешные язвы наши… нет, не исцелеют. Пусть станут, как язвы гвоздиные»[190].
Италия и святой Франциск занимают определенное место в творчестве писателя Бориса Зайцева (1881-1972). Он «был настолько русским, настолько московским писателем, что казалось, его попросту невозможно представить себе где-нибудь в ином краю, в ином поднебесье, помимо Москвы, помимо «русской Тосканы», как называл он область между Калугой, Тулой и Орлом. Единственным светочем жизни кроме России была для него Италия»[191], - пишет литературовед, исследователь творчества писателя. «И здесь же, на окской земле, родилось могучее чувство, бережно хранимая до конца дней любовь к Италии»[192].
Зайцев много раз посещал Италию, начиная с 1904 г. В своей усадьбе под Каширой во время первой мировой войной, он начал работать над переводом «Ада» Данте, перемежая работу с чтением Петрарки, по старинному, случайно купленному во Флоренции изданию. Этот перевод вышел в Париже в 1961 г.[193]
Сам писатель, покинув Россию, после революции, уже навсегда, признавался: «Никому не сладко и не радостно изгнание. Во все времена глядели бездомные в ту сторону горизонта, где родина, и всегда мечтали, надеялись»[194].
Для понимания таланта Б. Зайцева, необходимо учитывать какое значение в его жизни имели паломничества к святым местам в России, вслед за которыми намечались и новые творческие пути, один из биографов называет это паломничеством верующего к истокам своей веры. «Борис Константинович Зайцев был человеком глубоко религиозным. С годами потребность в вере, убежденность в ее необходимости у него усиливались… Истовая, строгая религиозность Зайцева была незыблемой, внутренней; идеалы милосердия, добра, всепрощения и в то же время твердости при защите своих убеждений… Христианское учение составляло основу его жизненной философии, в которой нравственность играла важнейшую, первенствующую роль»[195].
В конце 1923 г. писатель становится пилигримом, он совершает паломничество к святыням Ассизи. Б. Зайцев три месяца прожил в Италии, он занимался в библиотеке Сакро-Конвенто, писал: «...святая гора и город Ассизи... - вся колыбель францисканства. И наше родное - в воздухе Умбрии. К нам доходил и доходит, и будет доходить, несмотря ни на что свет (их) Франциска...»[196].
В одном из писем, полученном писателем от русских музыкантов, выступавших в Перуджи и Ассизи, с русским церковным пением, говорилось: «Здесь очень чтут святого и народ под его заступничеством и его молитвами - очень хороший и красивый, ладный какой-то». «Какая страна кроме Умбрии... могла бы лучше понять музыку столь мистическую?»[197].
Вот собственные слова писателя, которые он приводит в статье «Русь в Умбрии», опубликованной в парижской эмигрантской газете «Русская мысль»: «Вечером, на заре, выходя из Ассизи на прогулку, проходили мы тихими дорогами, среди виноградников, яблонь, оливок, при мелодическом перезвоне колоколов. И когда встречали крестьян, было такое чувство, что и эти простые, трудолюбивые люди, правда, ведь братья наши, хоть и говорим мы на разных языках... И почтительно друг с другом раскланивались.
Да радостно узнать, что край святого все такой же... и душа его отзывается голосу Руси вечной»[198].
В других местах эмигрантского пребывания мы видим также обращение к образу св. Франциска. Приведенные в качестве эпиграфа слова русского архиерея во Франции православного владыки Владимира Тихоницкого, отражают общую тенденцию, почитания Ассизских святых, превзошедшее рамки церковного разделения. Позднее церковь выразит это словами – экуменизм святых. Бюллетень «Наш приход», издававшийся при Свято-Троицком русском католическом храме в Париже в 1951 г. поместил на своих страницах следующее стихотворение:
«В Нерукотворенном храме» (Видение о встрече преподобного Серафима Саровского со святым Франциском Ассизским)
«Я в этот лес вхожу, как в храм зеленый
В нем листьев нежный хор поет,
Певцы крылатые возносят гимны к небу,
Цветов лампады яркие сияют по тропам
И купол неба все объемлет синевою.
В зеленом небе том всем образам и краскам
Художник совершенный - сам Господь.
Но, вот, в глубинах бора,
Там, где яркий луч озолотил поляну,
Внезапно загорелось пламя...
Я к этому огню бегу в великом страхе.
Кто мог зажечь пожаром этот храм?
Но изумленно вижу я, - то не огни пожара,
А светозарное сиянье в объятии великой тишины...
Вот легкий хруст и тихий шелест листьев...
Согбенный из лесу выходит кроткий старец...
На нем одежды белые, и лапти, ветхая сума...
На лике светлом - скорбь и радость.
В величии спокойном вслед за ним идет медведь...
На встречу им со стороны другой
Еще идет какой-то странник:
Босой, убогая одежда, стан веревкой препоясан,
Ветрами испепеленный капюшон назад откинут...
Глаза - горящих два угля.
За ним смиренный волк идет.
Глаза зверей полны доверья и любви.
И странники друг другу низко поклонились,
На холмик поднялись и стали на молитву вместе.
И от земли их тихо отделились ноги...
В зеленом храме том, над белоснежными цветами,
Они молились долго, в пламени любви горя.
И в озареньи молнии внезапной,
В душе своей услышал я слова:
-«Один Голгофы и Любви Подвижник,
Другой - Любви и Воскресенья - Исповедник».
И опаленный пред ними пал я на колени...
И видел я, что то не волк один с медведем
У ног святых стояли, а целый сонм зверей.
И в вышине парили птицы.
Очнулся я лицом к земле припав...
В зеленом храме тихо свет погас,
В глубины удалились звери...
И странники исчезли, что молились вместе,
И тот, что в белом был, и тот, что в рубище суровом...
Я был теперь один в зеленом храме,
Но жизнью всех живых существ исполнен,
С дыханием вселенной слит!
Все существа земли включилися в меня.
Они - во мне и я - во всем.
Стихий живы все и даже камни!
О радости, о счастьи взыскуют все,
И все поет в едином хоре!
Теперь ясна моя тропа,
Средь множества дорог бескрайних:
То человек, иль зверь, иль птица -
Всех пламенем любви объемлю я.
Я сам - ничто: струна звенящая в руках Творца.
Он - суть Любовь и Красота!
В зеленом храме том, где нежных листьев хор поет
И гимны вдохновенно распевают птицы,
Где звездный купол неба все объемлет синевою,
-Я приобщился к мирозданью,
И к радости вселенной и его страданью,
И тайны бытия я постигаю...
Я в пламени вещей горю»[199].
Впервые православная русская церковь в Испании
появилась в 1760 г., она была закрыта в 1882 г. в связи с сокращением расходов[200].
Имеются сведения, что представители
знаменитой грузинской семьи Баргатиони, быдучи в эмиграции в Испании
воссоединились с Вселенской Церковью. Князь И. Багратион в 1947 г. был
инициатором открытия православного храма в Мадриде, официальное разрешение
правительства последовало в 1949 г. священником в этом храме в
юрисдикции митрополита Анастасия Грибановского (РПЦЗ) служил известный грузинский церковный
деятель о. Рафаил Иваницкий Ингило. Некоторое время спустя в приходе возникли
трения, представитель одной из группировок кн. Г. Багратион, возглавлявший
церковный комитет, настаивал на переход в ведение Вселенского Патриархата.
Юрисдикционный конфликт в приходе привел к тому, что, как писал историк русской
диаспоры П. Ковалевский: «часть семьи кн. Багратионов перешла в унию» [201].
Таким образом, в Мадриде появилась
католическая церковь греко-российского обряда, открытая по инициативе
грузинской аристократии[202].
Всего в
Мадриде проживало около 50 человек русских, для них помимо православной церкви,
существовала еще и католическая церковь греко-российского обряда, - сообщалось
на Съезде русских католиков в Риме в 1950 г.[203]
В Юбилейном паломничестве 1950 г. в Рим участие два человека от мадридского
русского католического прихода[204].
В среде местного католического духовенства также было стремление к изучению феномена русской духовности. Так в Мадриде на испанском вышла книга д-ра Сантьяго Эвиа «Дух русского христианства». Русскоязычная газета «За правду», издаваемая иезуитами восточного обряда в Латинской Америке, сообщала в рецензионной статье: «Какой же путь и метод предлагает автор для сближения Востока и Запада? Нужно отбросить все наносное историческое и психологическое, отрешиться от личного, чисто человеческого уклада жизни для взаимного созерцания и стать выше всего этого в сферу благодати Божией. Между Достоевским, одним из величайших представителей русского православия и Жозефом де Местр, таким же представителем западного католичества, лежит бездна, потому что они сыны своего века, своей крови, своей культуры, одним словом своей психологии, тогда как, например, между преподобным Серафимом Саровским и Кюре д-Арс разницы не видно почти никакой, потому что они сыны благодати Божией»[205].
Согласно определению Экзаршего Собора во Львове 1941 г. внесено уточнение: территория Финляндии относится к юрисдикции Российского Экзархата, однако фактически, эта связь никак не проявляется. Группа русских католиков византийского обряда действовала в этой стране среди наших эмигрантов. О существовании на территории Финляндии церковных структур греко-католиков свидетельствуют архивные документы. Так в фондах Ленинградского областного архива в городе Выборге содержится отдельное собрание документов Финляндского греко-католического церковного правления за 1917-1939 гг.[206]
Имеются сведения о том, что один бывший православный священник, благочинный в Гельсинфорсе, городе - который после 1917 отошел к Финляндии, основал общину русских католиков византийского обряда среди наших соотечественников. Оказавшиеся в условиях эмиграции русские люди, определяли свой религиозный выбор в виде привычных традиционных форм византийского культа в единстве с Римом. Свобода совести, для этих людей, реализовывалась в виде католичества византийского обряда. Имеется свидетельство о том, что русские беженцы в Финляндии, пользуясь приездом кардинала Ван-Россума, просили его о хиротонии священника в 1924 г.[207]
По сообщениям эмигрантской прессы: «В 1937 г. в Финляндии была основана маленькая русская церковь и экуменический центр, расположенный в городе Эспоо, что рядом с Хельсинки, и поддерживающий постоянную связь с христианами России и Прибалтики, особенно Эстонии. Руководящий этим центром священник, будучи сам превосходным иконописцем, возродил в Финляндии это традиционное религиозное искусство»[208].
Дальнейшая жизнь этой общины с 1939 г. связана со
служением о. Роберта де Калуве (Caluwe de Robert). Он родился в 1913 г.
в Генте, Голландия, окончил Руссикум, принял рукоположение в сан католического
священника византийского обряда. Приехав в Финляндию, священник начал работать
среди русских эмигрантов, богослужения совершались в частном доме. В
эмигрантской прессе сообщалось о том, что отец Роберт де Калуве служил
византийскую литургию по-славянски и по-фински[209].
Начавшаяся Зимняя война 1940 г., мешала нормальной жизни общины, далее финские власти поручили о. Роберту заботиться о нуждах советских военнопленных в Финляндии, среди которых было много православных.
В семинарии о. Роберт занимался иконописью, и его обрадовала встреча со старообрядцами, беженцами из Эстонии. Старообрядцы поведали ему об особенностях древнерусского иконописания. О. Роберт приобрел у них множество книг и рукописных сборников, которые позволили ему воссоздать методику иконописания Псковско-Новгородской школы[210].
В 1943-1963 гг. отец жил в городке Рекола. В воспоминаниях одного из соотечественников читаем: «В начале 60-х годов о. Роберт с помощью добровольцев католиков построил католическую церковь восточного обряда в Мюллиярви (30 км от Хельсинки) и иконописно-экуменический центр. На чаепития к о. Роберту съезжались финские православные батюшки и лютеранские пасторы»[211]. Отец Роберт ежедневно совершал Литургию на финском языке. Калуве написал множества трудов по методике и истории иконописи. Мальтийский орден присвоил Р. Калуве степень герольда. Священник приезжал в СССР, как экскурсовод группы финских туристов. Он был знаком с о. Марком Смирновым, человеком из окружения митрополита Никодима (Ротова) и поддерживал с ним связь.
Отцу Роберту в деле миссии помогал его двоюродный брат отец Арман Калуве (Caluwe de Armand), который также окончил руссикум и принял сан католического священника византийского обряда[212], в 1938 г. он приехал в Финляндию, позже преподавал в Университете Хельсинки.
Отец Иоанн Корниевский (1910-1984), бывший офицер Красной армии, оставшийся на Западе и, по окончании «Руссикума» ставший с 1955 г. католическим священником византийского обряда в 1968 г. приехал в Финляндию в отпуск, он обратился в Советское Консульство с просьбой оформить визу для туристической поездки в СССР, вместо этого он был арестован. В западной печати было объявлено, что священник пропал без вести[213]. Фактически И. Корниевского похитили сотрудниками КГБ и в бессознательном состоянии буквально перенесли через границу в СССР, где он был осужден, как шпион. Позднее его реабилитировали, Корниевский воссоединился с семьей, проживал в Запорожье, поддерживал связь с «Руссикумом» и издательством «Жизнь с Богом».
Прага стала одним из известных центров общественной, культурной и научной жизни русской эмиграции в довоенной Европе. Профессор Франциск Пехушка (Fr. Pechuska), бывший председателем апостолата свв. Кирилла и Мефодия в Праге, помогал обездоленным русским[214].
На помощь местной католической общине образовавшейся из представителей русской диаспоры пришел голландский священник о. Федор Штроттман, до 1929 г. он настоятельствовал в пражской церкви Святого Животворящего Креста Господня (Sňemowǎ 177, Praha III), вокруг которой оформилась община[215]. Известно также, что в Праге служил русский священник о. Глеб Верховский. Он был рукоположен в 1915 г. в Константинополе болгарским епископом М. Мировым и тайно служил в России, в 1921 г. эмигрировал, в 1925 переехал в Чикаго, США. С русским католическим приходом в Праге связано также служение о. Василия Буржуа[216].
В состав Чехословацкого государства вошли земли Прикарпатья, где на т.н. Пряшевской Руси исконно проживало греко-католическое население. С этими местами в межвоенный период связана богатая история русских церковников зарубежной ориентации. Также в Праге начинал свое служение молодой священник о. Павел Гречишкин, присоединившийся к Вселенской церкви и оставивший заметный след в истории русского католического апостолата. Он последовательно служил в Вене и после второй мировой войны в Париже.
[1] Наш Приход. - Вена,1938, №3.- с.15.
[2] См.: Благовест, 1930, Ч.1, 01-03. – с. 164-169.
[3] Некролог - //РВЦ, 1963, № 1. – с. 23.
[4] Памяти Евгении Ван Отром-Шиле. - //РВЦ, 1962, № 4. – с. 42-43.
[5] Второй съезд русских католиков. - //РВЦ, 1956, № 3-4 (31). – с. 3.
[6] РКВ, 1951, 21. – с. 28.
[7] РКВ, 1952, № 4. – с. 25.
[8] Юбилей Голландского общества «Апостольство объединения». - // РКВ, 1952, № 4. - С. 25.
[9] См: Дидимов П. Пути Господни неисповедимы.- Брюссель: Жизнь с Богом, 1995.- 68 с.
[10] См.: Хафизов Д. Ук. соч. - с. 59.
[11] См.: Посвящение в русской католической церкви. - // Благовест, 1930, № 2-3. - с. 131.
[12] Русская вселенская церковь св. Лаврентия в Риме. -//К соединению: Русский католический журнал. – Вильно: Издание Дружества Иисусова, 1932, №7-8. – с.35.
[13] См.: Китеж, 1931, №1.
[14] Русская семинария (Руссикум) в Риме. - // Благовест, 1930, Ч. 1, 01-03. - с. 107.
[15] См.: Хроника - // Благовест, 1932, № 8. - с. 79.
[16] См.: Там же. – с. 80.; Заметки русской духовной Академии в Риме. – машинопись, 1935, №1. – с. 2.
[17] Заметки, 1935, №1. – с.3.
[18] Хроника. - // Благовест, 1932, № 8. - с. 81-82.; См. также: Заметки, 1935, №1. – с. 2.
[19] Там же. – с. 82.
[20] См.: Китеж, 1931, №1. – с.40.
[21] Русская Духовная Академия. - // НП. – Вена, 1936, №1. – с.12.
[22] Брянчанинов Георгий, архимандрит. Воспоминания студента Духовной Академии в Риме 1939-1947 гг. Кн. 1, без г. изд. - с. 41-42.
[23] См.: РВЦ, 10.6.1952.
[24] Брянчанинов. Ук. соч. - с.5.
[25] Русская Духовная Академия. - // НП. – Вена, 1936, № 1. – с. 13.
[26] Феодор Ромжа титулярный епископ Аппии, Администратор греко-католической епархии Мукачева, с 1944 епископ Ужгородский, убит сотрудниками советских спецслужб в 1947, беатифицирован в лике священномучеников.
[27] См.: Заметки, 1935, № 1. – с. 6-7.
[28] См.: Хроника - // НП, 1936, № 2. – с. 18-19
[29] Заметки, 1936, 11. – с. 7.
[30] Хроника: Неделя Восточных Церквей. - // НП, 1938, №3. - с.25.
[31] См.: Под кровом Отчим: Церковь святого Антония. Примечание. -// К соединению, 1933, №1. – с. 17.
[32] Гречишкин П. Братство имени св. чудотворца Николая. - // НП. – Вена, 1936, №2. – с.5
[33] Татьяна Львовна Толстая-Сухотина (1864-1950) дочь Л.Н. Толстого, в эмиграции приняла католичество, выступала на собраниях русских эмигрантов в Руссикуме, была на аудиенции с группой русских паломников у папы Пия XII 06.6.1938 в Риме.
[34] См.: Серебряный юбилей Руссикума - // РВЦ, 1954, № 3-4. –с. 13.
[35] См.: Проповедь епископа Мирослава Марусина. – // Логос, 1979, № 35-36.
[36] См.: Протоиерей Александр Сипягин. - //К Соединению, 1934, №11-12. - с.9-12.
[37] Сипягин Дмитрий Сергеевич (1853–1902), дворянин, служил на различных должностях, с 1881 предводитель дворянства Волоколамского уезда, в 1886-1888 Харьковский вице-губернатор, в 1891-1893 Московский губернатор, егермейстер, товарищ министра государственных имуществ, с 1898 управляющий Министерством внутренних дел, в 1900 министр. Убит террористом студентом С. Балмашевым 2.04.1902 по поручению боевой организации партии эсеров.
[38] Герб рода Сипягиных находится в 5 и 10 части "Общего гербовника дворянских родов Российской империи". – См.: http://www.vgd.ru/S/snkvsky.htm
[39] http://www.xxc.ru/walls/w57.htm
[40] http://www.media-objektiv.com/spezproekts/family/index.php?page=9
[41] См.: Петров С.М. Комментарии: Пушкин А.С. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года. – Полное собрание сочинений в 10 т. – с. 412.
[42] Первая Государственная Дума с 27.4.- 8.7.1906 (одна сессия), количество депутатов – 478, председатель – кадет С.А. Муромцев.
[43] Врангель Петр Николаевич (1878-1928), барон, генерал-лейтенант, один из сподвижников А.И. Деникина, с весны 1920 Главнокомандующий русской добровольческой армией, после поражения у Перекопа, 15.11.1920, был вынужден покинуть Крым и эвакуироваться в Константинополь.
[44] Сипягин А. У скалы Петровой. - //Вера и церковь (Foi et Eglise). – №2. – Царьград: Типография «Братья Зеллич», 1922. – с.3.
[45] Там же. – с. 4.
[46] См.: Китеж, 1928, № 11-12.
[47] Врангель Ольга Михайловна, баронесса, жена генерал-лейтенанта П.Н. Врангель, фрейлина императрицы Марии Феодоровны, с 1920 в Константинополе.
[48] См.: Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия и культурно-просветельская работа русского зарубежья за полвека (1920 – 1970). – Paris, Librairie des cinq continents, 18, rue de Lille (7-e.). – с. 43.
[49] Павани Петр. Что нам пишут. – //Заметки, 1936, май.– с.7.
[50] Документ из папки «Русские католики» отца Виктора Рихтера (1899-1976), фонд Славянской библиотеки, Лион. В конце надпись от руки: «Заметка наверное отца Глеба Веховского/ сент. 1921 он покинул Россию, был в Галиции в монастыре васильянок в Словине, с июля 1922 по февраль 1923 в Константинополе, в феврале 1923 г. уехал в Рим». Публикация и комментарии Голованова С.В. – с. 2.
[51] См.: Кардинал Мерсье. – //Логос. – Bruxelles, № 21-24, 1976. – с. 197.
[52] Un College jesuite pour les Russes Saint-Georges: De Constantinople a Meudon 1921-1992. — Meudon: Bibliotheque slave de Paris, 1993, p. 154.
[53] См.: Поездки- лекции Сипягина. - //Благовест, 1930, №4. - с. 49.
[54] Хроника. Одна из ярких точек соприкосновения между Востоком и Западом. - //НП, 1938, №3. - с.26.
[55] Эдуард фон Ропп, род. 1851, барон, окончил СПб университет и Ковенскую духовную семинарию, далее учился в Инсбруке, священник с 1886, с 1902 - епископ Тираспольский, в 1903 избран депутатом Государственной Думы, в 1907 выслан из столицы, освобожден в 1917, назначен Могилевским митрополитом. В 1919 арестован большевиками, освобожден при участии апостольского нунция в Варшаве Ахиллы Ратти (будущего папы Пия XI).
[56] Рихтер В., священник. Русско-католическое движение в Польше. - //Благовест, 1930, ч. 1. - с. 150.
[57] Благовест, 1930, №1.
[58] Сипягин А. Бенедиктинцы и обитель Солем. - //Благовест, 1932, № 6. - с. 60.
[59] Сипягин А, прот. За три года – до 100 картин. - //КВ, 1935, № 3.
[60] См.: Николаев К. Ук. соч. – с. 165.
[61] Сипягин А., священник. Паломничество католических журналистов. - //Благовест, 1933, № 10. - с. 85.
[62] См.: Николаев К. Ук. Соч. – с. 209.
[63] КВ, 1935, № 6.
[64] Цит. По: Николаев К. – с. 236-237.
[65] КВ, 1935, №7-8.
[66] Сипягин А., протоиерей. Барская неделя молитв и публичных чтений о христианском Востоке, 13-20.9.1936. - //НП. - Вена, 1936, № 2.
[67] Цит. По: Николаев К. Ук. Соч. – с. 234.
[68] Одна из ярких точек соприкосновения между Востоком и Западом. - //НП, 1938, № 3. - с. 26.
[69] Соборность или ренегатство? — Константинополь, 1922. - с. 8.
[70] См.: Сипягин А., свящ. Эфесский Собор. - //Китеж, 1931, № 2. - с.51.; Александрийский обряд. -//К соединению, 1933, №1. – с. 9-14., Продолжение. – Там же, 1933, № 2. – с. 7-14.; Рим и Афон. – //Католический временник. Кн. 1. – Париж, 1927. – с. 21-56.
[71] См., например: Сипягин А. Священная конгрегация Восточной Церкви. - //КВ, 1936, № 11. – с.246.; Восточные церкви и грядущее их соединение с Центром Вселенства. -//К соединению, 1932, № 12. – с. 5-11.
[72] См.: Сипягин А., свящ. Памяти нашего кардинала (Сингеро). – //Заметки, 1936, 5. – с. 1-2.
[73] Сипягин А., прот. Новый кардинал – Секретарь Священной Конгрегации восточной церкви Е.Э. Евгений Тиссеран. – //Заметки, 1936, 8.– с. 1-2.
[74] Иайя Пападопулос, епископ Грацианопольский, грек, родился в г. Пиргос в 1853, трудился в греко-католической миссии в Константинополе, затем в Риме на административном посту в Конгрегации по делам Восточных Церквей, принимал участие в русских делах, рукополагал многих из русских католических священников. – См.: Сипягин А., свящ. Две утраты на поприще воссоединения Церквей. -//К соединению, 1932, № 4-5. – с. 13-16.
[75] См.: Там же.
[76] Лу-Рсентг-Тсианг (1927-1949) бывший премьер министр Китая, принял монашеский постриг с именем Пьер Селестин в бенедиктинском аббатстве святого Андрея в Бельгии – См.: Свет и жизнь. - Брюссель, 1990. – с. 302.
[77] См.: КВ, 1935, № 7-8. – с. 164-165.
[78] См.: Сипягин А. Биография кн. Гагарина. - //Благовест, 1930, № 3.– с. 31-42.; Продолжение - № 4. - с. 11 –25.
[79] Сипягин А., священник. Наталья Григорьевна Нарышкина из дочерей милосердия св. Викентия де Поль. - //Благовест, 1932, № 8. - с. 15-33.
[80] Сипягин А., свящ. Мать бедных чернокожих (из моего дневника). -//К соединению, 1932, № 9. – с. 12-17.
[81] Сипягин А., священник. Памяти друга.– //Заметки, 1937, 9-10. – с. 2.
[82] Саблер В.К. (1847-1929), последовательно трудился в Синоде с 1881, в должности юриста, затем начальника канцелярии и товарища обер-прокурора, на посту обер-прокурора с 1911 по 1915. Его назначение было подготовлено теми кругами, которые группировались вокруг Г. Распутина, этот факт послужил и причиной увольнения Саблера.
[83] См.: Сипягин А., священник. Прокурор Св. Синода В.К. Саблер и «Католическое дело». - //Благовест, 1932, № 7.-с.26-36.
[84] См.: Сипягин А. Каталог католической литературы на русском языке.
[85] См.: Заметки, 1936, 8.– с. 4.
[86] Резач И., иером. О Кодификации восточного права. - //РВЦ, 1957, № 5. - с. 11.
[87] «Св. манна» великого святителя и чудотворца Мирликийского Николая. – //НП. – Вена, 1937, №2. – с.26.
[88] Сипягин А. Памяти друга.– //Заметки, 1937, 9-10. – с. 8.
[89] Духовное завещание отца Станислава Тышкевича (Выдержки). - // РВЦ, 1962, № 4. – с. 31.
[90] РВЦ, 1962, № 4. – с. 27-29.
[91] Там же. –с. 29.
[92] Там же.
[93] Там же. – с. 33.
[94] См.: Письма Л. Ю. Бердяевой. - // Новый мир. – М., 1998, № 7.
[95] РВЦ, 1962, № 4. – с. 30.
[96] Там же. – с. 34.
[97] Там же. – с. 30.
[98] Тышкевич С. Письмо Гречишкину, Рим, 10.3.1951. -//НП,1951, №10. - с.40.
[99] См.: Там же.
[100] РВЦ, 1962, № 4. – с. 30.
[101] Гаврилов М.Н., Тышкевич С. Святой Пий X. - New York: Russian Center Fordham University, 1955. – с.57.
[102] Тышкевич С. Опрометчивые суждения. - //РКВ, 1952, №1. – с. 11.
[103] Печатается по: РВЦ, 1962, № 4. – с. 31-40.
[104] ИЖ, 1993, № 6.
[105] См.: Назаров. Миссия русской эмиграции. Изд. 2-е испр. Т.1. - М., 1994. - с. 338.
[106] Юркович Иван, монсеньер, советник представительства Святого Престола в Российской Федерации. Святой Престол и международное сообщество. - // Теология. – М.: Колледж католической теологии им. Св. Фомы Аквинского, 1994, № 3. – с. 136-137.
[107] Лазаревский В. Совесть и мир. - //РМ, 1947, № 7. - с. 1.
[108] Советская нота Франции. - //РМ, 1947, №7. - с.1.
[109] Гантимуров О. Незабываемое. - //РИ, 1952, № 18. - с. 6.
[110] Обман: Драма в лагерях для «невозвращенцев» в Италии. - //РМ, 1947, № 7. - с.1.
[111] Драма в лагерях в Италии. - //РМ, 1947, № 8. - с. 1.
[112] Гантимуров О. Там же. - с. 6.
[113] Там же.
[114] Симонов И. «Wiener Schicksal». - //РИ, 1952, № 19. - с. 3.
[115] Брянчанинов Г. Ук. соч. - с. 15.
[116] Петров С. Отъезд о. Г. Коваленко в Аргентину. – //РМ, 1951.31.01.
[117] Сообщение об общественно-благотворительной работе в Италии. - //РКВ, 1951, № 1. – с. 35.
[118] Брянчанинов Г. Ук. соч. – с. 15.
[119] Ширяев Борис. Ди-Пи в Италии. Буэнос-Айрес, 1952.
[120] Ширяев Борис. Я - человек русский! - Буэнос-Айрес, 1953.; Светильники Русской Земли. - Буэнос-Айрес, 1953. 96 с.; К проблеме интеллигенции СССР. - Мюнхен, 1955.; Неугасимая лампада. - Нью-Йорк: Издательство им. Чехова, 1954. 405 с. 2-е изд. М.: Столица, 1991.; Религиозные мотивы в русской поэзии. - Брюссель, 1962. 80 с. (имеется краткая биография).
[121] Брянчанинов Г. Ук. соч. – с. 15.
[122] Сообщение… - //РКВ, 1951, №1. - с. 35.
[123] См.: Там же. –с. 34.
[124] См.: РКВ, 1952, №1. – с. 19-20.
[125] Жизнь Церкви: В лагерях оккупированных зон. - //РМ, 1947, № 2. - с. 5.
[126] Брянчанинов Г. Ук. соч. - с. 13-14.
[127] Сообщение… - //РКВ, 1951, №1. – с. 34.
[128] См.: Переезд в Аргентину. - //РМ, 1947, № 26. - с. 4.
[129] Сестра Архангела. Мои Воспоминания. – Pro manuscripto. - Milano, 1990. - с. 108.
[130] Тиссеран Эжен (1884-1972), священник с 1907, преподавал в Латеранском университете, специалист по восточным языкам, работал в Ватиканской библиотеке, епископ с 1937, кардинал, декан Св. Колегии Кардиналов, Секретарь, позднее Префект Конгрегации Восточных Церквей, член Французской Академии.
[131] Там же. - С. 105.
[132] Там же. - С. 111.
[133] Там же. - С. 108.
[134] Там же. - С. 109.
[135] Там же. - С. 110.
[136] Там же. Посвящение к книге.
[137] Там же. - С. 30.
[138] Там же. - С. 39.
[139] Там же. - С. 105.
[140] Марусин Мирослав, украинский католический епископ, Секретарь Конгрегации Восточных Церквей.
[141] Там же. - С. 120.
[142] Анатолий, епископ. У святынь Италии. - //ЖМП. – М., 1986, № 2. – с.64.
[143] Там же.
[144] Никодим Ротов, митрополит. Сборник сочинений. В 4-х. Т. – машинопись. - Ленинград, 1974.
[145] Рожков Владимир, протоиерей, доктор канонического права Папского Восточного института. Церковные вопросы в Государственной Думе. – Poma: Opere reliqiose russe, 1975.
[146] Перроа Энри (s.j.). Святой Игнатий Лойола. Перевод с французского Николая Бок (s.j.). - New York: Russian Center Fordham University, 1956.
[147] Никодимов И.Н., профессор. Воспоминания о Киево-Печерской Лавре. –Машинопись. – Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1960.
[148] Никодимов И.Н., родился в 1895, окончил юридический факультет Варшавского университета, доктор права, профессор гражданского права, в эмиграции жил в Мюнхене, трудился в Институте по изучению СССР (Institut zur Erforschunq der UdSSR, Herausqeber und Verlaq, Munchen 26, Schliessfach 8), автор многих работ.
[149] Константинов Д.В., протоиерей. Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР. - Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1956.
[150] Брянчанинов Г. Ук. соч.
[151] Германович Иосиф, свящ. Китай – Сибирь – Москва. Перевод с белорусского. – Мельбурн (Австралия), 1997.
[152] Талалай М. Церковь Рождества Христова во Флоренции. – Флоренция, 1993.
[153] Арранц Михаил, О.И. Как молились Богу древние византийцы. Диссертация. – Ленинградская Духовная Академия, 1979.
[154] «Преподобной матери Фаусте. 5.IX.80. Автор» (с итальянского).
[155] Свет и Жизнь. – Брюссель: Жизнь с Богом, 1990. – с. 430.
[156] См.: Lozza Lino. Un monastero russo a Roma. - // Unitas: Rivista trimestrale in edizione italiana. – Roma, 1990,# 3. – p. 124-129.
[157] См.: Il santo starec Amvrosij del Monastero russo di Optina, a cura delle Monache del Monastero russo Uspenskij di Roma, introduzione di P. Tomas Spidlik. – Ed. Scriti Monastici Abbazia di Praglia, 1993. – pp. 135.
[158] Suor Olga. Finalmente ho trovato la mia vera famiglia. - //Cavaliere dell’Immacolata. – Roma, 1999, # 2. – p. 15.
[159] См.: Farina M. Librie e riviste. - //Oriente Cristiano. – Palermo, 1996, #1-2. – p. 59.
[160] http://web.tiscali.it/dormizione/
[161] Ди-Пиетра И. Под кровом Отчим: Историческая художественная выставка древних русских церквей. -//К соединению, 1933, №1. – с.19.
[162] Сипягин А., священник. Памяти друга.– //Заметки, 1937, 9-10. – с.3.
[163] Старое русское церковное искусство в восстановительной работе художников Браиловских. – //Osservatore Romano, 12. 6.1932.
[164] Под кровом Отчим: Открытие картинной галереи. -//К соединению, 1932, № 12. – с. 14.
[165] См.: Николаев К. Ук. соч. – с. 260.
[166] Там же. – с. 165.
[167] Ди-Пиетра И. Ватикан – хранитель заветов русского церковного зодчества. -//К соединению, 1932, № 7-8. – с. 36-37.
[168] Сипягин А. Памяти друга. – //Заметки, 1937. – с.3.
[169] Николаев К. Ук. Соч. – с. 259 – 260.
[170] Сипягин А. Памяти друга…
[171] См.: Заметки, 1936.3. – с. 12.
[172] Хроника. - //НП,1948, № 3.- с. 23.
[173] См.: Ди-Пиетра И. Под кровом Отчим. -//К соединению, 1933, № 1. – с. 18.
[174] Королева Елена, православная по крещению, дочь Черногорского короля Николая.
[175] См.: Там же.
[176] См.: Там же.
[177] Там же.
[178] Там же. – с.19.
[179] Там же. – с.18.
[180] Сипягин А., Ук. соч. – с.2.
[181] Тронько О.В. – Париж: Istina, 1940. – с.64.
[182] Владимир Тихоницкий, митр. Святитель и молитвенник. – Париж, 1965. – с. 64.
[183] Трубецкой Г., кн. О единстве Церкви. - //Русская мысль. - Прага-Берлин, 1923, кн. VI-VIII.
[184] См.: Хроника. -//НП,1955, № 1 (?). - с. 40.
[185] Извольский П.П. К вопросу о соединении Церквей. - Мюнхен: Издание Приходского Совета православной русской церкви в Риме, 1922. - с. 1-2.
[186] Франциск Ассизкий. – СПб.: ЖЗЛ, 1996. – с. 192.
[187] Там же. – с. 211.
[188] Извольский П. Ук. соч. - с. 6.
[189] Там же. - с.7.
[190] Священник. Триптих изгнаннический в 700-летнюю годовщину преподобного и богоносного отца нашего Франциска Ассизского. - //Китеж, 1927, № 8-12. – с.52.
[191] Романенко А. Земные странствия Бориса Зайцева. – В кн.: Зайцев Б.К. Голубая звезда. – М.: Московский рабочий, 1989. – с. 6.
[192] Там же. – с. 11.
[193] См.: Там же. - с.24.
[194] Зайцев Б. Ук. соч. – с.7.
[195] Романенко А. Ук. соч. – с. 12.
[196] Зайцев Б. Дни. Русь в Умбрии. - //РМ, 1947, № 28. - с. 2.
[197] Там же.
[198] Там же.
[199] С. Р-ва- Ч-ва. -//НП, 1951, № 11 (?). - с. 20-21.
[200] См.: Ковалевский П. Православная церковь в Испании. - // РМ, 1947, № 31. - с.7.
[201] Ковалевский П. Неурядицы в православном приходе Мадрида. – // РМ, 30.11.1949.
[202] Из докладов на съезде русских католиков во время паломничества в Рим, ноябрь 1950г. - // РКВ, №1, 1951.
[203] Там же.
[204] Там же. – с. 20.
[205] Андреев А. Очередная книга о русском христианстве. – // За Правду, № 199, 23.5.1953. -. - Альбомы Калугина. Церковь (8-а) т.1 (все страны кроме САСШ), Ак.12.8.1954. – Библиотека-фонд Русское Зарубежье. Москва.
[206] См.: Ф. 389. Финляндское греко-католическое церковное правление. 24 дела за 1917-1939гг. – Кравченко Е. Обзор документов Ленинградского областного государственного архива в городе Выборге… - в кн.: Валаамский монастырь: Материалы Второй международной научной конференции, 29 сентября – 1 октября 2003. – СПб., 2004. – с. 306.
[207] См.: Вера и Родина (Foi et Patrie). - №2, 1924.
[208] РВЦ, 1958, № 1.
[209] Там же.
[211] Рошко Г. Ук. соч. - С. 38.
[212] См.: Хроника Берлинского Прихода. - // НП, 1939, №1. - с. 11.
[213] РВЦ, 1962, № 4. – с. 3.
[214] См.: Китеж,1928, № 7-10.
[215] См.: Китеж, 1929, № 1-3.
[216] См.: Китеж, 1929, № 4-8.